Дорогая редакция, вот и я, простая сельская женщина, не удержалась и решила написать вам. Давно собиралась, да времени не могла выкроить. В деревне-то все работа да работа — и огород, и скотина. Поздним вечером вырвешь у жизни час-другой, почитаешь газеты, посмотришь телевизор и после всех этих новостей порой до утра уснуть не можешь. Болит душа. Страна наша словно корабль в море в сильный шторм. И вспоминаю бессонными ночами свою горькую, тяжелую жизнь...
Шестерых детей я подняла. Все они выросли хорошими, трудолюбивыми людьми. Одна дочь живет в городе, а остальные в селе. Все многодетные. У меня уже 25 внучат. Семья наша – настоящий интернационал. Мои же родители — немцы с Поволжья. Деды пережили в свое время раскулачивание, после чего их выслали в Омскую область. В 1937 году арестовали отца, в 38-м расстреляли, в 59-м реабилитировали. Осталось нас у матери пятеро. Из квартиры выгнали, как врагов народа... Потом началась война. И тут настала и моя очередь искупить вину. В октябре 1943 года меня вместе с моими сверстниками погрузили в телячьи вагоны и вывезли в Воркуту. Там нас поместили в зону для заключенных — колючая проволока, вышки и бараки с вечной мерзлотой под полом. Работа была самая тяжелая — на шахте. А кормили мерзлым турнепсом, солеными рыбьими головами и хлебом — 400 граммов в сутки. Раз в месяц — комендатура, ночные допросы и избиения.
В 1955 году мне вернули документы под расписку, где я обязалась, что в течение 25 лет буду молчать о том, что я там видела. А видела я... Штабеля мерзлых трупов с бирками на ногах, которых хоронили весной оставшиеся в живых заключенные. Видела, как однажды среди улицы убили человека, который после смены на шахте ночь отработал в столовой и взял там для своей больной голодной матери одну селедку. После шахты люди буквально валились с ног от усталости. Но у выхода из зоны их нередко ждал комендант, чтобы гнать на аэроплощадку, расчищать ее от снега. А они, измученные, не могли сделать ни шага. И тогда за неподчинение их жестоко избивали.
И вот в 55-м с меня потребовали расписку о молчании. Кто-то все же боялся расплаты за чудовищные преступления.
Вырвавшись из этого кошмара, вернулась я в Сибирь. Пришлось нам помучиться и в хрущевские времена — непосильные налоги, нужда, голод. Дети были совсем маленькие, работала дояркой. Нет, никогда я не жила богато. Но мы трудились и трудом детей воспитывали. А сейчас вот слышу, все чаще стали говорить о том, сколько у нас людей бедствует, живет в нищете. И в то же время по телевизору показывают конкурсы красоты.
И.Козак.
Красноярский рабочий 23.06.1990 г.