Человеческие судьбы. Каждая не похожа одна на другую, порой они поражают воображение даже повидавших жизнь людей. Диву даешься, какие иной раз жестокие испытания выпадают на долю одного человека, откуда силы берет он, чтобы выдержать всю их тяжесть...
Опаленный войной 41-й год Сильвия Павловская встретила вместе с родителями в Черновцах. Трудолюбивая еврейская семья жила дружно. А одиннадцатилетняя Сильвия, как и все младшие, была любимицей.
Война, взорвав мир, вошла в ее жизнь вместе со словом "оккупация". Через месяц после прихода фашистов Сильвию вместе с родственниками, знакомыми и незнакомыми людьми, румынами и молдаванами, украинцами и русскими гнали под палящим солнцем по дороге к Киеву. В один из дней приказали: пожилым отойти в сторону - за ними приедут подводы, остальным идти пешком. Едва колонна двинулась вперед и Сильвия вместе с матерью отошли от родственников, как тишину разрезали автоматные очереди. На глазах у обезумевших людей фашисты хладнокровно расстреляли всех стариков. На всю жизнь остались у нее в памяти страшные мгновения, когда она видела падающих под пулями бабушку и дедушку.
Затем были мытарства в Киеве и Харькове, откуда ее с матерью отправили в концлагерь Бухенвальд. Знание румынского и немецкого языков помогло им попасть не в еврейский блок. К этому времени фашистские врачи определили у Сильвии и ее матери первую группу крови, которая, как известно, для переливания подходит каждому. А крови солдатам фюрера требовалось все больше и больше.
Там же, в Бухенвальде, Сильвия впервые увидела славившуюся своей жестокостью Эльзу Кох. Прохаживаясь перед строем детей, поигрывая кожаной плеткой, она сортировала их для выполнения различных работ. Сильвия попала на подсобные. Но полосатую форму узников не выдали. А это значило - в любую минуту ее могли отправить в газовую камеру. Крематории лагеря работали на полную мощность. Дети не сознавали всей опасности и, только видя ужас в глазах старших, догадывались, какая всем им грозит беда. И лишь когда, брали КРОВЬ, детьми и взрослыми овладевали легкость и равнодушие...
Однажды всех детей близнецов и тех, у кого была первая группа крови, посадили в товарные вагоны. Через несколько дней Сильвия с матерью оказались в Освенциме - самом большом концлагере в Польше. Вначале они жили в блоке, где содержались целые семьи из Словакии, Югославии, Франции. На ее левой руке появился вытатуированный лагерный номер 1111. Каждый месяц ее вели к фашистским медикам. Несмотря на сильное истощение и слабость, у нее продолжали брать кровь.
Как и в Бухенвальде, газовые камеры и крематории здесь работали с максимальной нагрузкой. Фашисты использовали для убийства людей газ "циклон Б", и целые семьи уничтожались ежедневно, а вместо них прибывали все новые и новые обреченные.
Лагерное начальство стремилось поскорее избавиться от детей. Эсэсовцы отбирали их, установив планку на высоте 120 сантиметров. Проходивших под ней направляли сразу в крематорий. Понимая это, дети изо всех сил вытягивались, пытаясь попасть в группу тех, кого оставляли жить. Нацист Гесс, комендант лагеря Освенцим-Бжезинка, на судебном процессе после войны признал: "...маленьких детей, как правило, убивали, так как они были слишком малы, чтобы работать".
Однажды пришел очередной состав с людьми, на груди у которых были прикреплены шести конечные звезды. Сильвия и ее мать работали в то время рядом с площадкой, куда собрали только что прибывших. Эсэсовцы приказали им сложить вещи и всем раздеться. Это означало одно - газовые камеры и крематорий. Сильвия заметила мальчугана, стоявшего рядом с матерью, которая дрожащими руками его раздевала. Невдалеке лежал большой пустой чемодан. Фашистов рядом не было. Показав мальчику, чтобы он спрятался в нем, Сильвия, захлопнув крышку чемодана, с помощью матери перетащила мальчика в зону, где находился их блок. Через много лет она со слезами будет вспоминать этот момент: вопреки страху, ей удалось спасти человека, который, как станет потом известно, остался жив...
Несмотря на всю тяжесть пребывания в лагере, Сильвия была по-детски счастлива - ведь рядом была мать. Но вместе им пришлось быть недолго. В семейном блоке однажды появился щеголеватый немецкий офицер. Его имя было Йозеф Менгеле. Внимательно всматриваясь в лица, прошел он перед выстроившимися узниками. Через несколько дней Сильвию вместе с другими детьми перевели в детский 15-й блок. Так она навсегда рассталась с матерью, которая вскоре погибла.
Из 15-го блока девочку стали водить в ад - ад под номером 10. В том блоке проводил медицинские эксперименты Йозеф Менгеле. Несколько раз ей делали пункцию спинного мозга, а затем и хирургические операции в ходе изуверских экспериментов по сращиванию мяса собак с человеческим телом...
В январе 1945 года советские солдаты вынесли Сильвию из блока на руках - ноги ее после операций почти не двигались, а весила она около 1& килограммов.
Шесть долгих месяцев провела девочка в госпитале в Ленинграде, где врачи делали все возможное и невозможное, чтобы вернуть ей здоровье. После выписки из госпиталя ее отправили в Пермскую область на работу в совхоз, а затем перевели на строительство ТЭЦ в Перми. Казалось, что трагичные дни остались в прошлом. Хотя работа была нелегкой, но Сильвия не унывала: главное - пришел мир и она осталась жива. Шел ей тогда 17-й год.
Но там же она столкнулась с непонятной, чудовищной несправедливостью. Ее, прошедшую фашистские лагеря смерти, незнакомые люди в разговорах обвиняли - попав "в плен", такие, как она, "предали Родину". Сталинщина исковеркала людские души... Там же, в Перми, ее оклеветали. В 16 лет она была арестована и после нескольких месяцев тюрьмы, по 58-й (политической) статье, отправлена в один из лагерей Красноярского края. В отчаянии, пытаясь найти правду, она писала письма в Москву, дедушке Калинину. Но ответ так и не пришел.
...В лагере Сильвия работала на лесоповале. Вместе с ней трудилось много 15-16-летних подростков. Нормы были тяжелыми, порядки суровыми. Оставляли на лесоповале, порой в мороз, до тех пор, пока не выполнишь задание. За провинности обливали водой или ставили в специальный шкаф. В лагере она продолжала слышать: изменница...
В 1949 году Сильвию перевели под Магадан, на разгрузку пароходов, где пробыла она до 1953 года. Вскоре после смерти Сталина Павловская была освобождена и реабилитирована. Врачи признали ее инвалидом, не разрешив трудиться. Она вернулась в Пермь. Казалось, справедливость восторжествовала и жизнь можно начать сначала. Она вышла замуж и, вопреки предсказаниям врачей и опытам нацистского врача-изувера Менгеле, в 36 лет родила дочь. Жить да жить бы... Но беда вновь пришла в ее жизнь. Муж-шофер погиб в катастрофе. И стала после 19 лет семейной жизни Сильвия Павловна Новожилова (Павловская) вдовой.
Мы встретились в Москве. Каждый год Сильвия Павловна к Дню Победы приезжает в столицу, хотя передвигаться приходится на костылях и сердце после инфаркта часто побаливает. В этом году тяжелая нужда заставила ее задержаться в Москве.
Надо было попытаться разыскать свидетелей ее заключения в Освенциме, иначе (как говорят, из-за потери архивов) она не могла получать соответствующую пенсию. А нынешнее ее пенсионное пособие - 17 руб. 50 коп. Хотелось бы посмотреть тем бездушным людям в глаза, когда они назначали эту сумму, не веря словам, а требуя свидетельств и справок от прошедшего Бухенвальд и Освенцим человека. Большая беда в нашем бюрократическом государстве, если документы потеряны или архивы пропали. Мы привыкли верить бумаге, которая по значению порой выше любых слов. Помогла программа "Время", где прошел телесюжет о ее мытарствах, после чего бюрократическая машина медленно, но начала все же действовать.
Слушая рассказ Сильвии Павловны, я думал: как мы отучились верить людям и своим недоверием зачастую оскорбляем их! Особенно тех, кто познал все ужасы войны. Оскорбляем их память и память о всех тех, кто убит и замучен и никогда не обвинит нас, ныне живущих, в бессердечии и равнодушии.
Перед отъездом Сильвия Павловна показала мне пачку телеграмм. Десятки людей откликнулись на ее горе и прислали их в адрес телевидения, предлагая свою помощь. Одна телеграмма из Таганрога особенно ей дорога: "Я, узница Освенцима номер 27732, подтверждаю, что узнала Новожилову Сильвию Павловну как узницу 15-го блока. Я находилась в 19-м. Могу все данные подтвердить. Таганрог, Зиброва (Фесенко)".
Прощаясь со мной, Сильвия Павловна грустно сказала: "Не знаю, что меня ждет в Перми". И, помедлив, протянула два листка бумаги. На первом было аккуратно выведено: "Тебя фашисты не убили, так мы тебя убьем...". На втором - лаконично: "Теперь будешь сидеть без воды, без тепла и света".
Оптимистического конца у этой суровой истории не получилось. Сквозь слезы она рассказывает, как не раз слышала в свой адрес от иных махровых обывателей: "Жидовка, уезжай в свой Израиль". А угроза отключить свет и воду не была абстрактной: случалось и такое. Телефон, сколько она ни билась, ей, инвалиду, так до сих пор и не поставили.
"Я все время чувствую страх. Мне хочется жить, помогать дочери, нянчить внуков, а мне отравляют жизнь оскорблениями, угрозами или полным невниманием к моим просьбам", - сказала она на прощание.
Тяжко слушать такие слова. Что же с нами происходит, если мы, живые и здоровые, порой не можем защитить достоинство искалеченных и павших? На Ваганьковском кладбище в Москве на памятниках какие-то подонки малюют фашистские свастики. Как мы можем позволять такое? Еще раз спросим себя: что же с нами происходит? Этот вопрос рефреном звучит повсюду в разных ситуациях и контекстах, явлениях и событиях в нашей многонациональной стране. Неужели, познав ужасы самой кровопролитной войны, провозгласив столько гуманных лозунгов, мы в конкретных случаях часто остаемся глухими, неспособными защитить человека, его достоинство?
Кто-то сказал: мертвые живы, пока есть живые, которые о них помнят. О тех, кто прошел через страшные годы войны, через застенки, мы обязаны помнить и заботиться, тем самым отдавая наш долг павшим. Иначе что мы стоим как люди?
И. МИХАЙЛОВ
"Труд", 01.07.90