О несовершеннолетних узниках Норильлага
1
Начнем с приказа по норильскому строительству и ИТЛ НКВД № 168 от 21 июля 1936 года о прибывающей рабочей силе и ее использовании:
§ I— 6. При использовании на общих физических работах з/к з/к малолеток в возрасте от 14 до 16 лет устанавливается 4-часовой рабочий день с 50% нормированием из расчета 8-часового рабочего дня для полноценного рабочего.
В возрасте от 16 до 17 лет устанавливается 6-часовой рабочий день с применением 80% норм полноценного рабочего из расчета 8-часового рабочего дня.
Остальное время малолеткидолжны быть использованы: на школьных занятиях по обучению грамоте не менее 3 часов ежедневно, а также в культурно-воспитательной работе...
Зам,- нач. Упр, Норильстроя и исправительно-трудового лагеря НКВД ВОРОНЦОВ.
Вначале у меня не было документальных либо иного рода свидетельств о том, сколько было детей, и кто они — из семей переселенцев, раскулаченных или беспризорники, попавшие в сети уголовщины... Но без всяких «предварительных соображений», согласитесь, — большей жестокости, чем везли ребят-колонистов в лагеря, тем паче северные, трудно представить... (дальше — только «высшая мера», которую с августа 1932 года могли три мен ять и к 12-летмим),
Тогда несовершеннолетних было сравнительно мало. Руководство лагеря — уже при А. П. Завенягине — пыталось создать им хотя бы сносный быт и, по возможности, щадящие, надеюсь, условия труда.
Практически это выглядело так.
Приказ по Норильскому исправительно-трудовому лагерю НКВД № 68 от 4 февраля 1940 года.
Для изоляции несовершеннолетних з/к з/к от взрослых и создания им вполне пригодных жилищных условий приказываю:
1. Организовать при 1 лаготделении особый барак для несовершеннолетних, использовав для этого б/столовую б/женбарака.
2. Нач. КБО т. Бусыгину произвесгм немедленно технический ремонт барака, установив 2-ярусную вагонную систему нар к 10/11 с. г.
3. Нач. 2 Отдела т. Еремееву всех несовершеннолетних з/к з/к перевести п указанное л/отделение к 10/1) с. г.
4. Вр. нач. КВО т. Варзиной подобрать соответствующую кандидатуру воспитателя, одновременно представить мне к 5/11 свои соображения о порядке использования несовершеннолетних з/к з/к на работе.
Зам. начальника комбината,
капитан Госбезопасности ВОЛОХОВ.
Можно предположить, что подростки работали на основных предприятиях (в соответствии с «профилем» 1 лаготделения), а общая численность несовершеннолетних «преступников» ;— в пределах ста человек.
После длительной переписки и прямого обращения к министру внутренних дел СССР В. В. Бакатину я получил ответ, из которого следовало, что в архиве ведомства имеется приказ об организации Норильской трудовой колонии (датирован 13 сентября 1943 годе).
Два пункта процитированы:
«1. Организовать при Норильском комбинате НКВД Норильскую трудовую колонию для несовершеннолетних, подчиненную непосредственно отделу УНКВД по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью.
2. Начальником Норильской трудовой колонии для несовершеннолетних назначить Кочерова Ивана Никитича».
Дело И. Н. Кочерова сохранилось: 1903 года рождения, из крестьян, член партии с 1929-го, «на материке» работал в системе Мосгорбанка, избирался секретарем парткома, инструктором РК ВКП(б); в 1937—1940 годах — секретарь Идринского райкома партии Красноярского края, следующие три года — начальник Березовской трудколонии; с августа 1943-го — в - Норильске. Награжден медалью «За трудовую доблесть» (1942 год).
Иван Никитич прибыл в Норильлаг с женой Валентиной Фёдоровной и трехлетним сыном Виталием, Он командовал колонистами чуть больше года, а затем был откомандирован на другую работу. Попытки разыскать какие-либо дополнительные сведения о нем пока результатов не дали.
Итак — колония. Велика ли?
Как свидетельствует документ Центрального государственного архива Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР СССР), в приказе НКВД от 26.08.43 г. говорится:
«...по Красноярскому краю — открыть к 1 октября в Норильске трудовую колонию для несовершеннолетних заключенных на 1000 человек для мальчиков».
В докладной записке УНКВД Красноярского края об организации отдела по борьбе с . детской беспризорностью и безнадзорностью и его работе за сентябрь-октябрь 1943 года сообщалось: «...Организована Норильская ИТК на базе Норильского комбината НКВД с дислокационной емкостью на 1000 мальчиков, которая по организации передана в непосредственное подчинение Норильского комбината (данные на 12-ноября 1943 года)». К этому вопросу мы еще вернемся, а пока возьмем на заметку, что речь идет, видимо, о том, сколько могла бы принять ДТК.
И еще. Иван Яковлевич Бузмаков, норильчанин с 1936 года, рассказывал мне, что летом 1943 года видел подростков, когда их привезли в Дудинку н« «Спартаке»:
«...Человек четыреста. Они устроили «бунт» — разулись, посбрасывали обувь в реку и отказались выходить. Заместителю начальника управления порта по лагерю Артуру Петровичу Лейману пришлось срочно ехать на базу. Кое-как одели. У подростков был «свой» лагерь, по старой вальковской дороге...».
С ловом, родилось новое подразделение, и руководство комбината регламентирует финансовые отношения с ним: договор на взаимные услуги, «строгим учет фактически выполненного... объема из расчета вольнонаемных расценок», документы, оформляемые при сдельщине... Ну, все, — как с серьезным партнером.
Из приказа, датированного 20 октября 1943 года, следует, что Норильская детская трудовая колония стала структурной единицей комбината и лагеря. В этой связи даны поручения плановому отделу, начальнику ФИНО и главному бухгалтеру: смета на содержание трудколонии во втором полугодии, финансирование на общих основаниях;, передача материальных ценностей, находящихся в трудколонии.
А спустя месяц начальство вводит новые нормы питания для несовершеннолетних заключенных (судя по тому, что делается ссылка на распоряжение НКВД, такие колонии были явлением повсеместным):
«1. Установить для несовершеннолетних заключенных следующую норму питания для одного человека в день, в граммах: хлеб ржаной — 600, крупа, макароны — 75, картофель, овощи — 250, сахар — 15, рыба, рыбопродукты — 70, мясо, мясопродукты — 25, жиры — 25, чай суррогатный — 2, соль — 15, По. означенной норме довольствуются всё категории несовершеннолетних заключенных, кроме находящихся в штрафных изоляторах, больных, этапируемых и освобожденных...».
Далее перечислялись особые случаи.
«Штрафникам»), например, норма хлеба снижалась до 400 граммов, из рациона исключалось мясо и мясопродукты (даже те мизерные 25 граммов!), чей» сахар, картофель; более чем вдвое сокращалась «закладка» крупы, рыбы...
А вот за ударную работу шла прибавка — в зависимости от перевыполнения нормы. При 110 процентах и выше пайка хлеба увеличивалась до 700 граммов, выдавались сто . граммов молока, 15 — сухофруктов. Даже поименован суррогатный кофе—5 граммов (!). Можно было получить еще, дополнительно к основной, хлебную прибавку в сто граммов— за перевыполнение норм на 150 процентов и выше.
По перечню работающих стахановскими методами труда кормилу Несовершеннолетних заключенных, находившихся в оздоровительно - профилактических пунктах, но хлеба им полагалось меньше, 600 граммов.
В январе 1944 года руководство комбината особо регламентирует работу малолеток зимой (ссылка на пп. 2, 3, 4, 5 и 6 приказа № 589 от 2 октября 1943 года): применены щадящие нормативы по выработке, пребывание на открытом воздухе, обогреву.
Пользуясь предоставленной возможностью, я ознакомился с документами за вторую
половину 1943—1944 годов. И первое, на что обратил внимание, — два «обрамляющих»
Приказа: № 703 от 13 ноября
1943 года (о личном составе ДТК) и № 423 от 17- октября 1944-го, по которому
сразу 14 работников, включая начальника колонии,- откомандированы в распоряжение
УНКВД Красноярского края. Если учесть и другие массовые переводы согрудников из
ДТК, можно предположить: либо колонию закрыли, а ребят «рассовали» в
лаготделения, либо вывезли младшие возрасты, оставив на месте тех, кто достиг
восемнадцати лет. Ответ (правда, не окончательный, — поскольку официальную
справку ям в архиве УВД края, ни в Информационном 'центре МВД СССР так и не
удалось получить) появился позднее, когда я разыскал некоторых работников
колонии. А сначала — не по наивности ли? — предположил, что высокое начальство
образумилось и пожалело малолеток.
Пожелтевший листок объяснительной записки из личного дела работницы ДТК «подсказал»., где примерно находилась колония; говорится о том, что заключенных водили в 9-й лагпункт на просмотр концерта». Если принять во внимание возможную описку (не пункт, а лаготделение), то ДТК не должна быть далеко, не исключено — значилась в пределах этом «зоны». Итак, район Горстроя? Это «близко» к сведениям, которые сообщил М. Я. Бузмаков.
Судя по документам, персонал колонии комплектуется в июле-августе 1943 года, а официальное ее «открытие» приходится на осень.
Даже по неполным, видимо, данным штатное расписание включало 36 воспитателей, в том числе 7 старших ( с учетом перемещений — М. М. Еремин, П. И. Звонарев, Я. М. Куваев, А. А. Мусин, И. Е. Паскудин, А, X, Мухо, Г. Я. Самбуров, Н. М. Харченко, 3. X Шварцберг, А. И. Хохлов), 14 преподавателей, двух руководителей кружков, инструктора физкультуры, 20 медработников (фельдшер, медсестры, санитарки, санинструктор) во главе с начальником санчасти А. Д. Смирновым. Прибавьте 14 работников «пищеблока» (заведующий кухней-столовой Д. К. Герасименко — своего рода профессионал: вожатый служебных собак, побывавший до Норильска в Дмитрлаге, Рыбинлаге, Мончегорлаге), кладовщиков, счетоводов, экспедиторов, нарядчиков, комендантов, инспекторов, статистиков, начальников подразделений... Среди первых лиц — старший экономист А. М. Воейков и заместитель начальника ДТК Г. С. Лашинский. Всего примерно 110—120 человек.
«Дела» сотрудников содержат документы, позволяющие представить, как комплектовать кадры ДТК.
Скажем, воспитатели. Большинство возрастом чуть более двадцати, многие, особенно девушки, — наши, красноярские. Из Минусинского педучилища, например, в этой должности побывали А. С. Волошина, А. Е. Ивченко, П. Д. Ковригина, А. А. Симоненко, А. А. Тархова...
«Механизм» комплектования достаточно прост: в соответствии с постановлением Совнаркома СССР № 659 от 15 июля 1943 года и телеграммой секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова комсомольские органы на местах провели беседы со студентами, педагогами, и при наличии положительной характеристики сотрудники отделов НКВД по борьбе с детской беспризорностью и безнадзорностью давали «добро»...
Примечательны биографии старших воспитателей.
Михаил Максимович Еремин, сам бывший воспитанник детдома, электрик, в конце 30-х подов переквалифицировался: директор медвежьегорского Дома культуры и кинотеатра в Петрозаводске, начальник трудколонии Беломорского комбината, а затем уж ведомство направило ото воспитателем в распоряжение Енисейлага. После расформирования Норильской ДТК командовал лагпунктами на Каларгоне. Далдыкане, работал старшим мастером Дорстроя, прорабом на карьере... Пока не арестовали а 46 м...
Якову Михайловичу Куваеву, чтобы занять «свою» должность, хватило полутора лет аппаратной работы в отделе соцобеспечения и союзпечати и ГУЛАГовских курсов, которые ои окончил в 44-М, будучи воспитателем Архангельской трудколонии„.
Андрей Харитонович Мухо, член партии с 1940 года... Батрак, забойщик . горловской шахты Центральная, красноармеец, командир взвода.;. У него набралось, кроме школьных восьми классов, еще пять лет учебы —1 в школе среднего начсостава рабоче-крестьянской милиций, совпартшколе и Ленинградской школе политработников милиции. С июня 41-го — на Ленинградском фронте, ротный политрук. Затем политрук эвакогоспиталя, откуда отзывают воспитателем тамошней, Ярославской, трудколонии, а вскоре и новое назначение — в Норильск^. Летом 1944 года что-то случилось, и материалы на старшего воспитателя Мухо поступили прокурору Норильлага...
У Нины Михайловны Харченко — два курса лесотехникума, да еще 10-месячные курсы преподавателей. С 32-го года — в кадрах ОГПУ—НКВД: начальник колонии (Бамлаг), старший воспитатель колонии для несовершеннолетних в Нижнеудинске (недалеко от Тайшета). Наконец, Норильлаг, но уже через несколько месяцев она уходит из ДТК, а вскоре — из системы НКВД вообще (насмотрелась?!), продолжая, правда,. работать на комбинате до 1958 сода...
Алексей Иванович Хохлов -г- старейшина воспитательского коллектива колонии: в 43-м году ему было без четырех лет пятьдесят. С образованием — не ахти как: пять классов и первая ступень губернской совпартшколы до революции — батрак, рабочий-бондарь, солдат на Юго-Западном фронте. Октябрь 17-го круто разворачивает штурвал жизни: боец продотряда, политрук, профсоюзный активист, заведующий вагон-клубом. А в итоге — начальник лагпункта, воспитатель детской трудколонии...
Первоначально в штатах ДТК были преподаватели. Сведения о них далеко не полные, но, как минимум, пятеро — минусинки. Часть преподавателей позднее перешла на другие должности внутри колонии, лагеря и комбината; некоторые получили вызов краевого управления НКВД.
Архивные материалы свидетельствуют, что в марте 1944 года решили открыть при ДТК начальную школу. Из числа воспитателей в рент учителей переведены А. В. Берёзина, Т, П. Зайцева, А. Е. Ивченко, П. Д. Ковригина... Особый статус педагога получил единственный, похоже, работник ДТК, имевший высшее образование, — Кузьма Алексеевич Тимонин, выпускник литературного факультета Темниковского учительского института (Мордовская АССР). Директором школы назначили Евгению Филипповну Жукову, а завучем — Юлию Петровну Гроль (уроженка с Кильчук Красноярского края; после ДТК работала в норильских дет яслях вплоть до лета 1959 года).
Захар Хаимович Шварцберг — три класса образования и партбилет. Бывший детдомовец, горнорабочим и грузчик, с 26 лег —- воспитатель в трудколониях. Норильская ДТК в его послужном списке — шестая...
Среди медицинских работников выделяется — по биографии — фигура Анатолия Дмитриевича Смирнова, который около года исполнял обязанности начальника санчасти ДТК. Ровесник века, партиец с 1920 года, он с девятнадцати лет и вплоть дБ ареста в феврале 38-го служил в кадрах армии и, как говорится, прошел путь от красноармейца до облвоенкома. Член горсовета (Андижан, Ташкент, Алма-Ата), обкбма партии... Б 1937 году бдительные органы выяснили, что он утаил соцпрб и схождение (отец — сельский священник). И пошло-поехало».. Военный трибунал, 58-я статья. Сначала отбывал срок в Севвостлаге, а с 41-го — в Норильском ИТЛ. Пригодился документ об окончании военно-фельдшерских курсов: в лагере заведовал медпунктом на РОРе, Каларгонё, аптекой амбулатории I лаготделения...
Стабильным кадровый состав ДТК не назовешь: слишком частьы приказы о переводах из одного подразделения колонии в другое, а также, за ее пределы; обменивались работниками и с норильском школой ФЗО № 5 (Ф. П. Камышанов, А. Ф. Чумак, И. Е. Паскудин, Г. Я. Самбуров...); кое-кто попал под суд, и наоборот — направлен на работу в ДТК по отбытии срока; а связи с призывом в РККА уволился фельдшер Павел Васильевич Тарасов; часть работников отчислена по болезни, семейным обстоятельствам; в школу не мыс Входной уехала воспитатель Любовь Станиславовна Питкевич; прибыли из действующей армии' разведчик А. М. Макуров, командир взвода И. И. Матюнин, политрук А. X. Мухо, сапер А. Ф. Чумак, старший сержант Д. К. Герасименко (он и призывался из Норильска)...
2
Почти год ушел не поиск бывших сотрудников детской трудовом колонии Норильлага. Настойчивость была вознаграждена, Вот они, долгожданные письма.
КЛИМЕНКО (Долбилова) Мария Филипповна, комсомолка с 1938 года, до приезда в Норильск — сельская учительница:
«Желания работать в ДТК у меня не было. Но во время войны в школах ввели военное дело; и нас, молодых учителей-комсомольцев, отправили учиться на военруков. Из военкомата я и попала в Норильск: откажешься — 58-я статья. Тогда из Краснотуранского района поехали еще четверо — Саша Ивченко, Пава Ковригина, Даша Паркова и Саша Тархова.
Колония находилась рядом со старым кирпичным заводом, вблизи узкоколейки, которая шла мимо ТЭЦ и через кирпичной завод по направлению к Вальку.
Восемь бараков, столовая; клуба, по-моему, не было... Охрана, как обычно, — вышки и проходная вахта.
Бараки напоминали скотные дворы: двухъярусные нары, посредине «контромарка» — так называлась высокая круглая кирпичная печь, обшитая железом (вокруг сушили обувь).
Будили колонистов рано (точное время не помню), кормили три раза — завтрак, обед и ужин. Сухой картофель, сухая капуста, жидкий суп и жареная рыба... Каждый день одно я то же, порции маленькие. В общем, жили впроголодь.
Работали на заводах, поблизости, шесть часов, но всегда в закрытых помещениях.
Отдых — в бараке. Можно пройтись по зоне, но в другие коллективы ходить запрещалось. Школы как таковой, не было. Времяот времени детям читали газеты, журналы; иногда декламировали стихи. Вот, по-моему, и вся учеба.
О числе колонистов. Эти сведения считались секретными. Но в нервом, например, коллективе, где я работала, — около ста ребят. Разные, по возрасту и национальности, в основном москвичи. Многие осуждены за квартирные кражи. Один из колонистов, Чумак (имени не помню), мальчишка, лет 12—13, получил «десятку». Что уж ему приписали?..
Колонисты ко всем относились злобно, на откровенность не шли, да и нам не разрешалось вести с ними лишних разговоров: заключенные, . мол... На бывших сельских девчонок это предупреждение действовало сильно, и своих подопечных мы побаивались.
Из старших воспитателей-мужчин помню Куваева. Не знаю случая, чтобы он обидел колониста. Добрый? Нет, пожалуй. Скорее строг.
Жили мы в горстроевской 28-квартирке. Нары типа вагонных, кухня... В каждой комнате человек по тридцать, а у нас — еще и женщина с двумя малолетними детьми. Грязно, холодно, заедали вши... Жутко вспоминать. Дневная норма хлеба — 600 граммов, без приварка. Свои талоны отоваривали на 4—5 дней вперед, а в конце месяца голодали.
Рядом жили бывшие заключенные, мужчины. Всякое случалось — и драки, и поножовщина. Нам было так страшно — вы себе представить не можете!..».
Эта —- первая! — весточка Долбиловой многое прояснила: где располагалась колония, ее численность (восемь баракор, в каждом примерно сотня ребят), быт колонистов и «командного» состава..
По архиву комбината нашли Чужака. Точнее сказать,, того, чьи анкетные данные могли соответствовать нашему поиску.. Списались... Он! Но об этом — позднее. Проверка других фамилий, к сожалению, утешительных результатов не дала.
ХАРЧЕНКО Нина Михайловна, до приезда в Норильск — старший воспитатель одной из колоний для несовершеннолетних:
«В 1943 году в нашу Нижнеудинскую колонию по распоряжению поступило распоряжение отправить около 60 ребят на красноярскую пересылку для формирования новой ДТК. С ними поехала я и работница, фамилию которой точно не помню, кажется, Сизова.
Перед отправкой к нам присоединилось еще человек сорок вместе с воспитателем Михаилом Ереминым.
Отплывали в августе...
Колония располагалась невдалеке от ТЭЦ, рядом с зоной девятого лаготделения. Не меньше десяти бараков, в два ряда... В некоторых верхние нары были сплошные; в конце коридора — комната воспитателя.
Столовой не было — питались прямо в бараках. Вначале кормили три раза в день.
Хлеба выдавали кило-двести на человека, независимо от работы*).
*) В. воспоминаниях Н. М. Харченко, других работников ДТК, а также, бывших
несовершеннолетних заключенных не совпадают сведения о питаний подростков.
Либо изменялись нормы, либо «подводит» память — ведь прошло почтя полвека.
— Ред.
Потом колонистам установили нормы взрослых заключенных: дважды в день — горячая пища, полдник, хлеб — по выработке.
Мастерских, школы, клуба не было. Имелся медпункт со стационаром, по-моему, 20 коек.
Колонисты работали на кирпичном заводе, по соседству.
Жили мы все — воспитатели и' ребята — очень тяжело, шла война...
При организации ДТК насчитывала до 800 человек, большинство — русские. Возраст 13—15. лет, 5—6 классов образования, Основная статья — кража. Красноярские имели срок два-три года, рецидивистов среди них не встречалось. Л вот тс, что прибыли из Ар¬хангельска, — совсем другие: многие судимы дважды, в том числе несколько человек за фотографирование фронтовых объектов, убийство.
Колонисты, которыми пришлось работать, были в основном послушные, к воспитателям относились доброжелательно. И всё-таки поговаривали (я работала ужо инспектором культурно-воспитательной части второго лаготделения), зимой 1944 года подростки взбунтовались, и происшествие имело якобы печальные последствия, кое для кого — со смертельным исходом...
К весне часть колонистов перевели в лагеря для взрослых, а оставшихся отправили в Абакан...».
Н. М. Харченко подкрепила описание ДТК схематическим рисунком, который подтвердил уже известные нам сведения. Важным оказалось и ее свидетельство о численности, структуре колонии. В небольшом известии от Нины Михайловны, пришедшем спустя пару месяцев после первого письма, есть строки: «:..место захоронения колонистов, а .также взрослых заключенных, — кладбище за кирпичным заводом, полкилометра от карьера...». Значит, норильская земля приняла и несовершеннолетних.
Валентина Ивановна Мельникова, по архивным сведениям, работала фельдшером Норильской ДТК и как мадии могла поведать то, о чем не знали воспитатели колонии! Но надежды оказались тщетными! как сообщила В. И. Мельникова, к детской колонии она не имела никакого отношения— работала медсестрой на руднике 3/6... Вот и верь записям в личном деле! НО переписка с Валентиной Ивановной оказалась небесполезной: выяснилось, что на работу ее устраивал Анатолий Дмитриевич Смирнов, и. о. начальника санчасти ДТК. Каким она его запомнила? «Человек он хороший, добрый характером и отзывчивый. Даже ласковый. Слышала о нем только самые лучшие отзывы...».
Неужто хоть с этим повезло подросткам из норильской «зоны»?!
Самого А. Д. Смирнова разыскать, увы, пока не удалось.
ШКОЛА (Мазалева) Валентина Васильевна, до приезда в Норильск — инспектор учетно-распределительной части совхоза № 1 особого строительства НКВД (Куйбышевская обл.).:
«После окончания курсов ГУЛАГа попросила, чтобы меня направили в Норильск. По приезде на место была назначена старшим инспектором УРЧ детской трудовой колонии. Дополню сведения, которые у вас уже есть: ДТК располагалась с правой стороны от узкоколейки Нулевой пикет — Валек
Насколько помню, все воспитатели ;— молодые, лет 20 — 30. И с их стороны, и со стороны начальства отношение к детям было нормальным. По крайней мере, ни о каких эксцессах я не знала.
В 1944-м колонию вывезли «на материк». Попробую вспомнить месяц. В декретный отпуск я ушла примерно в середине июля, а девочка родилась I9 сентября, колонии уже не было. Что получается? Август? А перевели колонию из-за климатических условий...».
Проснулась ли в ком-то совесть? - Или иные, деловые соображения заставили отказаться от заполярного варианта детской колонии?
МУХО Андрей Харитонович,1911 года рождения, член ВКП(б), до приезда в Норильск —^воспитатель Ярославской трудколонии для несовершеннолетних:
«По распоряжению ГУЛАГа из нашей колонии отправили в Норильск более ста ребят и с ними двух воспитателей. Семейные могли отказаться, а я был холост...Как только приехали в Норильск, второй воспитатель, Репин, сразу же обратился в Дудинский окрвоенкомат и ушел на фронт. (Да, в списках призывников 1943 года Репин Василий Егорович, рождения, значится, документы на него 7 июля — М. В.).
Ваши сведения о числе бараков — правильные, но в каждом — человек по 120, т. е, несколько больше, чем сообщили другие. Двухъярусные . нары... Это всё правильно. А вот насчёт школы не согласен. Была. И директора помню, Жукова ее фамилия, из Вологды. (Евгению Филипповну Жукову зачислили сначала воспитателем ДТК, с 27 июля. Затем она руководила кружком самодеятельности, была старшим воспитателем и только 23 марта 1944 года назначена директором школы. Семь месяцев спустя се откомандировали в распоряжение УНКВД Красноярского края. — М. В.).
Вокруг колонии — проволочное заграждение. Как во всех зонах — военизированная охрана, Она же выводила ребят на работу. В каждом отряде числилось три воспитателя. Не считая старшего. И еще учителя начальных классов. Воспитательский состав приехал кто откуда — минчане, красноярские, из Казани, Уфы, Днепропетровска...,
Если бы ваше письмо да лет пять назад! Я бы все подробно описал, а сейчас у меня сильный склероз и главное — никудышное зрение. Пищу, считай, вслепую...».
Наконец, о последнем письме, с которого, возможно, следовало начать. Дело вот
в чем. Когда уже завершилась подготовка к публикации первых материалов о
детской трудовой колонии, А. Л. Львов спросил:
«А почему не упомянут Александр Николаевич Шилов? Ты что, не помнишь его
публикацию в «Заполярке», к 70-летию комсомола? Он рассказывал о своей работе в
колонии...».
Справедливое замечание меня сильно огорчило. Александра Николаевича, как и многие норильчане, я знал: последние годы перед отъездом «на материк» он работал старшим инспектором бюро по контролю за жалобами при управлении комбината; Более того: изучая документацию, как минимум два раза встречал упоминания о бывшем учителе истории и географии: «за числить: Шилова Александра Николаевича — воспитателем с 7 сентября с. г.», «перемещается: Шилов Александр Николаевич, воспитатель ДТК — корректором типографии с 14 февраля 1944 года». Увы, тогда эти строчки «не наложились» на известного мне человека. Бывает...
Что ж, откроем упомянутый Львовым номер «Заполярной правды» и перечтем заметку А. Н. Шилова «Это моя Родина»:
«...В июле 1943 года нас, группу молодых учителей из Краснотуранского района, пригласил к себе первый секретарь райкома партии тов. Старченко, познакомился с каждым (кажется, все мы были комсомольцами; я, по крайней мере, с 1938 года), познакомил с положением дел в стране, на фронте, затем указкой показал на карте точку немного в стороне от Дудинки:
— Райком партии направляет вас в распоряжение краевого отдела МВД для работы на Севере по перевоспитанию малолетних преступников в детской трудовой колонии.
В г. Красноярске нас принял начальник крайМВД генерал-майор Семенов. После беседы нам оформили путевки, сели мы на пароход «Спартак» и вместе с ребятишками, которые тоже плыли этим пароходом, прибыли в Норильск... Воспитателем пришлось поработать недолго. Уже летом 4944 года ДТК перевели из Норильска куда-то на юг Красноярского края, а я и часть других воспитателей остались,..».
Сейчас Александр Николаевич Шилов — ленинградец, списаться с ним не составило
труда, и наша поисковая группа благодарна ему за обстоя-
тельный ответ:
«Ко времени приезда в Норильск мне шел 22-й год, я был старше своих воспитанников всего лишь на 6—8 лет, но годичный — после учительского института — опыт казался мне надежной гарантией. Словом, думал, справлюсь...
, Как мне сейчас представляется, колония располагалась в районе нынешней улицы «Лауреатов. Сразу же за старым ' зданием драмтеатра (тогда это был блочный двухэтажный дом, который называли вторая 28-квартирка) проходила узкоколейная дорога на Валек, и примерно через полкилометра, считая от драмтеатра, метрах в 20—30 правее начиналась зона ДТК. По ходу «железки» к нам примыкала производственная. зона кирпичного завода.
...Кормили ребятишек неважно, но и мы ели не досыта. Мне, например, вольнонаемному, приварка (то, что давалось по карточкам) хватало на неделю, а потом — пайка хлеба, 800 граммов, и вода.
Возраст ребят — до 15 лет, в основном русские. Большей частью воришки, причем
весьма квалифицированные. Помню, получил зарплату и карточки — продуктовую н
хлебную. Когда вернулся к себе» ко мне зашли старший по бараку Васек и его
помощник Костя. Сели по ‘обе стороны от меня, поинтересовались, получил ли
деньги, много ли, попросили показать карточки — не знают, мол, как они выглядят.
Вели себя вежливо, ко мне, похоже, не прикасались... Представьте мое удивление,
растерянность, когда я не обнаружил в карманах :ни денег, ни л карточек.
Перспектива — что и говорить.. Ребята же сочувственно так поглядывают на меня,
ждут. «А сколько вы получили денег?» — поинтересовался Васек. Я сказал. Тогда он
вынимает из своего кармана
пачку и передает мне. «.Правильно, — говорит. — Именно столько, пересчитайте».
Затем наступила очередь Кости, который вручил карточки. Как они ухитрились все
это проделать, — ума не приложу!..
Отношения с ребятами у меня складывались нормальные. Даже, пожалуй, хорошие. По крайней мере, ни одного конфликта не припомню. Да и большинство других воспитателей умели ладить. Но был случай, когда колонисты нашли способ жестоко отомстить грубому и несправедливому воспитателю по прозвищу Хромая нога.
Летом 1944-го колонию вывезли куда-то на юг края...».
Вот какие письма скопились в «досье» ДТК. Могло быть и больше, но некоторые адресаты не ответили. Особенно огорчила бывшая воспитательница колонистов, которая ныне живет, можно сказать, по соседству — в Дудинке. Согласившись сначала побеседовать, потом отказала нам, сославшись на стародавнюю подписку о неразглашении... Надеюсь, встреча все же состоится.
/ Есть еще одно свидетельство о детской трудовой колонии — Веры Арсентьевны МОГИЛЕВОЙ, норильчанки с военных времен, ветерана типографии:
«Это было зимой 1943 года. Однажды, возвращаясь домой, мы подружкой, Шурой
Косокиной, увидели на. углу будущей Севастопольской улицы группу мальчишек,
человек двадцать, они .убирали снег. «Давай, — говорю, — снежками закидаем!». И
началось... . Тут как тут — охранник: «Не подходи, заключенные!». Мы
оторопели: им же лет 14—16, от силы 17... Потом видели их еще несколько раз,
хлеб бросали...
Ребята, отбывшие срок, жили неподалеку от нас: в двухэтажном доме — примерно там, где раньше находился драмтеатр. Нечто вроде общежития, ’ при вахтере. Однажды — слово за слово — познакомилась: оказывается, Вася давно меня высматривал... Потом мы нередко гуляли вместе: я, мой ухажер и его приятель Саша, лет 15-ти. Тоже из колонистов. Чуть ли не до свадьбы дело дошло. Вот была бы пара: жениху 17, а невесте и того меньше. Меня, девчонку, мало интересовало его прошлое. Поэтому не очень допытывалась, что там — «в зоне». Кормили, -говорит, плохо. Случалось, били...
На работу мы ездили вместе по узкоколейке. Он обычно занимал место в теплушке. Выходили около десятой столовой, в районе Большого спортзала. Я — в типографию, а Василек — на механический.
Вскоре жених уехал. Может быть, в Ленинград? — однажды обмолвился, что взяли его оттуда».
3
Очень хотелось разыскать хотя бы одного колониста, и в надежде на зацепку я тщательно изучал личные дела работников ДТК, а тех, кто откликнулся, упорно просил припомнить подопечных... Мария Филипповна Клименко, как помнят читатели предыдущей главы, назвала фамилию Чумак. Поиск привел в село Усть-Камышата Аскизского района Красноярского края. Вот что рассказали письма Ильи Николаевича:
«Годился я в 1928 году. Отца и матери не знаю, так как малышом меня подбросили в дом матери и ребенка г. Волчанска Харьковской области. Когда подрос, перевели в местный детдом.
Война оставила в моей жизни свою отметину. Во время бомбежки — а детдом к тому времени из Волчанска эвакуировали — немцы сбросили листовки. Я поднял две. Помню, на одной стороне было напечатано, чтобы переходили к ним, а на обороте — рисунки: Сталин с гитарой поет «последний нонешний денечек», рядом Гитлер — с гармошкой — выводит «широка страна моя родная».
После налета детей собирала милиция, и в моем кармане. нашли «улики». Сразу отправили в особый отдел, стали допрашивать: кто дал? Я рассказал правду, не поверили. Кололи шилом ноги, били по„спине завернутой в газету, проволокой... Пришлось оговорить себя: якобы листовки дали немцы.
Из Особого отдела отправили в Воронеж, оттуда — в Тамбов, а затем — в пензенскую колонию для малолетних. Сколько там сидел — не помню. Судили меня уже в Казани, дали 58-ю статью, расписался за пять лет.
Потом — красноярская пересылка, баржа, куда напихали около четырехсот подростков. Дорогой человек восемьдесят померли от голода. Из Дудики нас привезли в зону на кирпичный завод. Когда начальство колонии просматривало документы, выяснилось, что меня, с 58-й статьей, надо отправить в другое лаготделение. Так что в колонии я был всего месяц, и шестнадцатилетним попал к взрослым заключенным.
Поставили учеником автогенщика. Кормили плохо: 600 граммов хлеба, утром—чай, в обед — суп, вечером — каша, ложки три. Чтобы не помереть, лазил по помойкам, собирал очистки от картошки и рыбьи головы.
Какое-то время спустя перевели на угольную шахту, а потом вернули в 6-е лаготделение, откуда я начал хождение по норильским «зонам».
Наступил 1946 год. Срок кончился, меня вывезли в Красноярск, но прописка не разрешалась, а я рискнул остаться. Ну и... опять статья, лесоповалы. Судьба испытывала меня до 1960 года. От очередного пяти летнего срока спасла амнистия, и я, освободившись, осел в одном из совхозов... Обзавелся семьей, вырастили с женой четверых сыновей... А вот пенсии себе добиться не могу, хотя чем я провинился тогда, в 41-м, перед теми энкавэдэшниками, которые выколачивали из тринадцатилетнего парнишки признание?..»
А теперь по порядку — письма и встречи, составившие досье поиска.
После передачи (теперь уже двухлетней давности], когда я рассказал о документах, которые к тому времени удалось разыскать, на радио пришло короткое письмецо
«Мой год рождения 1934-й, сидел со взрослыми заключенными. Были и моложе возрастом...».
Спешу к адресату (собеседник просил не называть его: «Видите ли, для детей я чист. Зачем им знать, как сложилась отцова жизнь»).
Складывалась же ома так:
— Когда началась война, старшего брата, Николая, при звали, а отец пошел на военные работы. Времена начались тяжелые, голодные. Школу я бросил, устроился электриком, а немного спустя —- учеником киномеханика. Освоил что к чему, и начались вояжи по деревням. Намерзнешься, бывало, «навара» практически никакого... Решил «приработать» на лампочках: за каждую можно было выменять 200—300 граммов хлеба.
Поймали. Грозил штраф, рублей четыреста. Из каких денег платить-то?1 В конце концов дали три года.
Трудколония, куда я попал (восемь отрядов, 130—140 человек в каждом), изготовляла всякую всячину: чугунные конфорки, люки для канализационных колодцев, кровати... даже зубной порошок. Я был электриком, вечерами учился те в четвертом классе «местной» школы.
Один из цехов, штамповочный, делал заготовки для спортивных тапочек. Оттуда потаскивали обрезки кожи — менять на хлеб. Когда обнаружилась большая недостача, погорел и я. Следователь решил, видно, списать на малолеток все «дело» и требовал признания. Я упирался: не столько же! Тогда стали бить, сломали ногу, зажимали пальцы в двери. Короче, подписал. На суде дали 10 лет: угодил под новый указ о хищениях.
Посадили меня в тбилисскую ся тюрьму. Два года отказывались «покупать» — некондиционный (худ, больная нога). Надо было как-то выбираться. Надумал: в камере сидел такой же по ли виду бедолага, но покрепче, и мы договорились, что на медкомиссии он назовется моей фамилией. А на посадку, после того как этап предварительно помыли и переодели (повезло соседу!), пошел я.
Красноярск, Енисей, баржа...Среди заключенных- было несколько подростков — из Тбилиси, Печоры, Воркуты и Красноярска. Уголовники не обижали, подкармливали, худо-бедно мы скоротали время.
В Дудинке чуть не утонул. При выгрузке каждый обязан был вынести мешок. Не пустой, конечно. Вроде пропуска, с» Ну куда мне, слабосильному! Слава богу, успели выловить крюками. И меня, мешок.
Сначала попал на Медвежку, в 15-е лаготделение. Ребят рассортировали, я потерял их из виду. В нашем бараке остался лишь один. Имя-то забыл, а помню —г играли в шахматы, картишками баловались.
Барак — четыре секции, в каждой — бригада, человек а сорок. Подъем — в шесть, через час — развод, возвращались в 5-—6 вечера. Сушились, ужинали. Потом проверка, после неё из барака выходить запрещалось. Еда — три раза в день (до 51-го года только дважды), в основном треска, отварная и как суповая заправка, овсяная каша и такой же суп, давали и нашу северную рыбу, граммов по 70—75. Мы с приятелем, Виктором, иногда подрабатывали на кочегарке при кухне, и тогда нам выпадало ведро овсянки, литров 6—8. А ложка всегда с собой. Уплетали дочиста! Даже поверить. трудно.
Начинал в Желдорстрое — вели пути от РОРа до обогатительной фабрики.Потом — Шахтстрой, Вскоре перешел на электромонтаж (объекты БОФ, ряд подстанций...). Некоторое время работал электриком флотационного цеха на монтаже углесортировки, откуда и освободился. С 1955 года — опять «Заполярный» (когда-то наша бригада строила там поверхность). Трудиться бы, да вот травма, инвалидность,,. Упавшим кроном-укосиной сильно травмировало ногу, и не окажись рядом бывший фронтовик, дело могло обернуться трагедией, хотя а те времена такой случай считался вполне рядовым.
Интересует, как привыкал к Северу? Что сказать? Приспособился понемногу,... Учтите еще — меня» молодого, жалели, берегли от общих работ. Брались присматривать за мной: помню, каторжные прямо-таки заставляли пить хвойный настои.
В Норильске женился, родились дети. В общем, прошла вся жизнь, сорок с лишним лет.
— А кроме вас, — спрашиваю, —- были еще подростки в бригадах?
— Точно не помню. Попробуйте разыскан моего спасителя. Раньше он проживал по...
Адресат оказался на месте: «Одного, пожалуй, назову. Витька Соболев, из Калининской области. Никаких льгот подростки не имели. Но мы старались делать им скидку».».
Среди тех, кто рассказал о своей незавидной судьбе, — Алексей Гаврилович Галята, житель Талнаха:
— Родом я из Одессы. Работать начал рано — юнгой на рыболовецком судне. Когда началась война, мы возили в Керчь. военное оборудование, а оттуда .забирали раненых, женщин и детей. Что ни рейс — обстрел немецкими самолетами. Однажды досталось и мне. Выйдя из госпиталя, в марте 1942-го, сразу же влип: милиционерам показался подозрительным сверток, который я нес, а там были продукты, завернутые в красную скатерть. Эта скатерть подвела, два года получил за «кражу»....
Отправили меня в Каменлаг, на Волге, километрах в ста от Саратова. Заключенные голодали, так как почти весь хлеб с пекарни шел воинским частям’ И решили мы с товарищем сбежать от смерти. Но уйти далеко не удалось: поймали и добавили три года. А после очередной попытки у меня была уже «десятка».
До Норильска пилил лес на Урале, строил нефтеперегонный завод в Куйбышеве...
Наш этап из Усольлага (было много малолеток) прибыл а Норильский лагерь в августе 1946 года. Доставили на барже вместе с японскими военнопленными, как сельдей в бочке. Сухой паек — на три дня: кило шестьсот пятьдесят хлеба и три селедки. Большинство из нас все съели сразу же. Воды не давали: конвойные «объяснили» — нечем зачерпнуть из-за борта, и мы лизали деревянную обшивку, свой пот. По дороге многие умерли...
В Норильске, куда нас везли из Дудинки четверо суток, встречали «покупатели». Тех, кто покрепче, — на земляныеработы.
Помню я: по колено в воде
котлован под плавильный копали,
и, поверьте, в ту пору для нас
не под силу уроки давали.
Ни за что погибали «з/к»,
отдавая последние силы,
чтобы выполнить данный урок...
В котловане мы рыли могилы.
Работал на рудниках, шахтах. И сегодня это «занятие» не из легких, а тогда...
.Освободился в 1953-м. До ухода на пенсию моя служба — в трудовой книжке: «Угольный ручей», шахта № 13 «Западная», цех механизированной снегоборьбы... Больше десяти лет — у нефтегазоразведчиков. Летом не раз устраивался на рыбозавод приемщиком. Рыбачить — моя давнишняя страсть. Год назад перешел в Талнахторг... Пенсию мне установили в 1977 году, но еще работаю...
Алексей Гаврилович назвал несколько 'фамилий. Однако объявился только Анатолий Михайлович Васильев. Он поведал:
—: С младенчества, по сути, без отца и матери, . несколько лет детдома (там и возраст определили: взвесят, обмерят, осмотрят — и получай свое), ремесленное училище — в 1939 году их только начали создавать. Если бы не война!.. Ведь учился-то неплохо, и о будущем слесаре-инструментальщике однажды даже написали в «Челябинском рабочем».
Голод — не тетка: утащил у коменданта продуктовые карточки. Не сошло, но из милиции сбежал... Когда задержали в третий раз, сменил фамилию: документов все равно нет, а садиться не хотелось. Назвал первую, что пришла на ум. Так Бардин стал Васильевым.
Но и это не уберегло. Сначала дали год. Отсидел^ вышел, на работу не берут — уж больно тощ. Опять, значит, за старое? Чем это могло кончиться? Угадали: очередным сроком, на .лесоповале. В пятнадцать-то лет! Бригадникам, конечно, жалко — костровым держали... А все равно — лагерь.
Позднее, оказавшись под Березниками, «дошел», еле отлежался в больнице, а когда стали выписывать в УРЧ деньги на дорогу (пока болел, срок кончился), загвоздка — в личном деле кто-то уже успел проставить: «Умер».
Так что родился вторично.
Но жизнь моя не изменилась, и за очередную кражу дали два года. Сидеть было невмоготу, и, сговорившись с одним «сверхсрочником». (10 лет1), бежал. Полгода на воле, и — опять! К прежнему сроку добавили еще три года... Этапом в Красноярск, а потом — в Дудинку, на прицепе у «Степана Веребрюсова».
Потом привезли в Норильск. Попал на строительство медного завода. Приметил меня там один взросляк, Белобров Сашка, за 30, наверное. .Взял к себе в напарники бревно тащить, так он — под комель. Хлебом подкармливал....
Позже меня перевели во 2-ю зону, и все время, до освобождения, работал на обогатительной фабрике: монтировал бойлерную, 6-ю насосную, гидротранспорт... Там и остался. В общем, «ремеслуха» пригодилась,
В нашей ^бригаде был еще один пацан Петька Петухов, А других встречал редко. На уме у нас одно.— поесть. Я дак все время просился в пекарню, — чтобы подкормиться.
На пенсию ушел в 1979-м, отработав, кроме ОФ, еще восемь лет на руднике 7/9. Есть благодарности, премии...
Небольшую дополнительную информацию я получил от Михаила Юрьевича Иманали, жителя Ростовской области, уже рассказавшего о своей судьбе в одной из публикаций под рубрикой «Корни»:
«О колонии несовершеннолетних не слышал, но в нашем каторжанском 11-м лагподразделении было их предостаточно.
“Я и сам начал свой путь по лагерям» несовершеннолетним, поэтому хорошо понимал тех ребят, с которыми встретился в Норильске. Большинство, по-моему, — дети ссыльных немцев, крымских татар, чеченцев... Стоило отлучиться за пределы отведенного района проживания — как беглецов ловили и осудив по 58-й статье, направляли в какой-либо «лаг».
Когда после смерти Сталина начался пересмотр дел, то малолеток освобождали первыми, правда, через суд (выездная сессия из Красноярска), определяя новым приговором фактически отбытый срок. Мне кажется, такую меру избрали, чтобы не выплачивать компенсацию за безвинное заключение...».
Пришли письма и из районов нашего края.
Степан Трофимович Рыжук, пенсионер, поселок Исток:
Когда шла война, я оказался на оккупированной территории. В 1944-м, при
отступлении немцев мы с сестрой скрывались в лесу. Обнаружили нас
партизаны-ковпаковцы. Решили, видно, что я бандеровец (было мне тогда почти 17),
и следователь в райцентре заставлял . признаться добровольно. Издевались, как
хотели. Даже ставили «к стенке»: или —или... Издевались и потом — в Дубненской
тюрьме.
Ровенская область — Ред.
Когда следствие наконец-то закончилось, я через киевскую пересылку попал в лагерь. Работал на лесоповале, железнодорожных путях, в одной из черногорских шахт, а уж оттуда попал в Норильск.
Наша зона размещалась на Надежде и была огорожена двумя рядами колючей проволоки. -Мы, малолетки, — человек девяносто, с Украины и Белоруссии, многие совсем еще дети — очищали от заносов железную дорогу, ездили на быках в тундру за дровами. Подростки работали вместе со взрослыми, а отделили нас только после бунта в 1953-м. Помню врача Евдокию Михайловну: она жалела ребят и часто ругалась с начальством, если что не так.
Из лагеря меня вызволил брат Николай, фронтовик: писал вплоть до Москвы. Но дальше Красноярского края, куда мне дали высылку, я уже не поехал.
Подошла старость, здоровье потерял, дала себя знать травма, которую получил в Шахте, пенсия — не проживешь... С кого спросить, за что. отсидел детство и юность по лагерям...».
Василий Яковлевич Кора, житель села Вознесенка:
«В Норильск попал в 1944 году шестнадцатилетним подростком. До этого учился в красноярском ФЗУ и на выходной уехал домой, в деревню, не предупредив начальство. Вернулся только во вторник и сразу же -— под арест. Оказалось, виновен в том, что самовольно ушел с работы. Был тогда указ, по которому мне и накрутили пять лет.
Да, о детском трудовой колонии знаю — и видел, и слышал. Жизнь у них не блистала, страшно было смотреть — как из концлагеря. Били их, кормили очень плохо... Нормы они никогда не делали.
Сам я в колонии не был. Когда наш этап прибыл в Дудинку (кормили по дороге так, будто сознательно хотели уничтожить — «треска и соленая вода), два месяца разгружали «свой» караван, а уж потом привезли в Норильск.
Сначала — первый лагпункт, Горстрой, разные работы. До сих пор видится, как нарядчики, конвой избивали заключенных. Были случаи — стреляли, травили собаками... Через год как дошедшего «до ручки» отправили меня, в «отдыхающую команду» девятого лаготделения. Лежало там человек двести, точно не« помню. За месяц «немного окреп (в зоне-то какая еда: раз в сутки — хлеб, черемша и вода, несладкий чай...).
Потом садчиком кирпича, рудник 3/6 и БОФ —- общие работы, БМЗ — вывозил горячий шлак...
Освободился в 48-м году, отслужил армию... В общем, пролетели годы, а пенсию назначили — 90 рублей. Больше за 28 лет не заработал. Кроме инвалидности третьей группы.
Из писем красноярца X. (фамилию просил нс упоминать):
«Мне на было семнадцати, когда в июне 1946 года, имея срок 5 лет, я попал в Норильск (мало того, что украл пять булок бракованного хлеба да малость муки, — еще и от милиции сбежал). Пока везли в трюме «Иосифа Сталина», несовершеннолетних не заметил. Может, и были, но на глаза не попадались.
Сначала Валек, потом — девятая зона. Работали на отсыпке дороги к будущему медному заводу. Никаких скидок мне не делали; копал землю, возил на тачке... В общем, все — как и остальные.
Позже, когда перевели во вторую зону, узнал, что такое Каларгон, — еще несовершеннолетним, за какую-то провинность. Каменный карьер, кувалда, лом, двенадцатичасовой рабочий день, без перекуров и обогрева. Отбил, загрузил вагонетку, откатил метров 100 —-150, вывалил в «вертушку». Чтобы избавиться от каторжного труда, зэки замазывали глаза хлоркой (рассчитывали, что обойдется). Был даже «специалист», который за пайку отрубал штыковой лопатой пальцы ноги, кисть руки... Саморубов не перевязывали, все равно гнали на работу. Кто не шел, тех заталкивали в ящик для кала и на санях, запряженных быком Мишкой, везли в карьер. Потом ящик опрокидывали... Я тоже чуть не решился пойти «под лопату», но передумал: на танцах (еще до ' Норильска) девушки меня обожали, а с .культей?
После работы нас дважды обыскивали. У двери барака надо было раздеться до белья. | Впускали по три человека, но влетад6 сразу 6—8: все рвались .хоть в какое-то тепло. Тогда дневальные начинали нас бить и пинать. А куда деться? — сзади напирают полторы сотни уставших и промерзших зэков, увертываешься как можешь...
Бараки не топились, постелей не было в помине. Вшей горстями выбрасывали... Голод...Помню, как-то в пургу вывели людей разгружать ржаную муку. Какое это было счастье! Зэки рввали кули, запихивали муку в рот, в штаны...
Из положенных полугода пробыл на Каларгоне только два месяца:, дай бог, сто лет жизни начальнику лагеря подполковнику Воронину — распорядился вывести 3-ю категорию досрочно. Потом строил вместе с каторжанами БОФ, медеплавильный завод... Видел, как гибли люди —.от истощения, от пули самоохранника (за «это» они получали 10 дней отпуска-отгула плюс зачеты, день за три), А хоронить в гробах и белье стали .только с 1950 года..
Мне стукнуло шестьдесят. Слава богу, здоров, имею сына, внука и. внучку. Никогда не курил. Хотелось остаться человеком.
О колонии для несовершеннолетних ничего : не слышал. Удивляюсь —- зачем возить малолеток, на Север. Я-то сам напросился...».
Вот пока и все. Надеюсь, эта публикация вызовет отклики, которые дополнят историю несовершеннолетних узников Норильлага и, в частности, детской трудовой колонии.
Поставил точку и подумал: а не устал ли нынешний читатель от мрачного эха сталинских репрессий!
Может быть, устал. И все- таки, превозмогая боль и горечь, мы обязаны шаг за шагом близиться к правде, без которой невозможно очищение совести, без которой нем не обрести свободы духа.
М. ВАЖНОВ, кандидат исторических наук.
Заполярная правда 3-5.07.1990