Митрофан Дмитриевич Щербонос — житель
села Шалоболина. Ему 72 года. Он из
последнего десятка жителей нашего района,
кто остался в живых, пройдя все круги ада
сталинских застенков и лагерей. Каждое
свидетельство таких людей бесценно. Он тоже
строил социализм. Только девять лет за
колючей проволокой.
Митрофан Щербонос родом из Черниговской области. Семья была большая, трудолюбивая, крестьянская. Родители умерли, когда парню не было и восемнадцати. Не захотелось быть обузой сестрам и братьям, и подался он на заработки в 3абайкалье.
Сначала трудился на ремонте железной дороги в Читинской области. Работали, бегали на танцы вместе с шестерыми такими же допризывниками. Скоро уж в армию идти. Высокий, статный украинец, сильный и ловкий, он нравился девчатам, вызывал зависть у парней.
Однажды он поспорил со своим товарищем Руденко из-за девушки. Тот, не долго думая, накатал заявление, что Щербонос занимается контрреволюционной агитацией. Другой приятель — Молочко подписал. Хотели припугнуть, чтобы нос не задирал, как после, оказавшись на Колыме вместе, сказал Молочко. «Агитатору» было двадцать и у него было три класса образования.
В кузнице Митрофан делал отбойные молотки, время было обеденное, и он решил немного подремать. В бок его кто-то кольнул. Молодые парни из НКВД спросили:
— Как фамилия? — Щербонос, — ответил кузнец.
— Вы арестованы.
С этими словами начался другой отсчет времени, другое измерение жизни. Было это 18 августа 1938 года.
Высокая комната. Три метра длиной, метр двадцать шириной. Ни кровати, ни стула. Цементный пол. Ночью разрешалось сесть на пол.
Трое суток не вызывали. Потом начались вызовы к следователю. Каждую ночь и до пяти утра. Так продолжалось с августа до половины октября. Крутили руки, драли волосы, заставляли подписывать, что он, Митрофан Щербонос, занимался агитацией против власти. Выходных почти не было. Шла ритмичная, жестокая, непонятная игра. Паек — 600 граммов хлеба и один раз в сутки приварок.
Однажды на допрос вызвали не ночью, а днем. За столом сидел пожилой человек. Он предложил сесть, дал закурить. От первых затяжек чуть не упал — отвык. Следователь в отличие от прежних, заговорил по-человечески:
— Зачем вы упорствуете? Отсюда просто так не выходят, в лучшем случае вы получите 10 лет. Подпишите все, что там написано, — сказал он.
— Если я подпишу, меня расстреляют? — спросил Щербонос.
— Чем быстрее вы подпишите, тем быстрее попадете в лагерь, там вас будут хоть кормить, — сказал этот пожилой и худощавый следователь.
Всю ночь Митрофан не спал. На утро, когда его вызвали мучители, он сам, своей рукой подписал себе приговор. Понял, что выхода нет…
Каково же было его удивление, когда в общей камере он увидел Молочко. «Не рой другому яму...», — подумал Щербонос.
Через неделю он был в Читинской тюрьме, переполненной арестантами. Тут были все: и политические, как Щербонос, и уголовники: бандиты и воры, урки и фраера. Камеры были переполнены. Сесть негде, ложились все на один бок, переворачивались по команде. Яблоку негде упасть. Так продолжалось полторы недели. Время от времени слышались крики: «Братцы, прощайте, нас ведут…» Куда ведут, было уже не слышно — кричавшему затыкали рот. Но было ясно — ведут на расстрел. Было очень жутко.
Потом привели Митрофана Щербоноса в помещение, где сидело трое человек. Ему они объявили приговор — 10 лет лагерей. И при этом спросили:
— Вы удовлетворены?
— Спасибо, — ответил Щербонос.
Из этой же комнаты и Молочко вышел со слезами.
В ноябре отправили во Владивосток. Везли две недели. В пересыльной тюрьме царили свои нравы. Тут были и бандиты, и рецидивисты. С Митрофана сняли одежду, дав взамен тряпье. Пояснили, что на Колыме все равно снимут.
И вот пароход «Джурма» держит путь на Колыму. Загрузили 6 тысяч человек в четыре трюма. Нижний был загружен лесом. Люди начали умирать уже в дороге. Питье и еда строго ограничены, в туалет на палубе огромная очередь. Вместе с русскими много монголов, забайкальцев. Им, плохо знавшим русский язык, доставалось еще больше.
Не доплыли до бухты Нагаево, как пароход зажало льдинами. Полураздетых, полуголых людей высадили на лед. Потом пришли машины, и заключенных увезли в Магадан. В пересыльном городке разместили в бараках, вымыли в бане и обмундировали: дали желтые ватники, валенки, шапки и рукавицы. Было 50 градусов мороза. Посадили в крытые брезентом машины и повезли на прииск «Геологический».
Здесь был новый золотоносный участок. Жили в трех палатках из двойного брезента, пол из жердей, отапливались печками из железных бочек. Выдавали 900 граммов хлеба и приварок. Ни котелков, ни ложек. Есть котелок — нальют, нет — отходи.
На работу уходили затемно, возвращались тоже в темень. Каждый после работы должен был забраться на сопку и принести к себе в палатку сушину для топлива. Политические, те, кто попал подобно Щербоносу по 58-й статье, были «врагами народа». Уголовники — бандиты, убийцы, вoры, были «друзьями народа». Они, как им вздумается, могли издеваться над политическими. Лагерное начальство не препятствовало, а даже поощряло. Царил беспредел. Любой уголовник мог оскорбить, ударить, заставить за себя работать, выполнять поручения.
Вместе с Щербоносом срок отбывало много москвичей. Среди них крупные инженеры, люди творческого труда. Им было особенно худо на физической работе. Они умирали быстрее. Вот здесь-то и началось политобразование для деревенского парня.
Занимался вскрышей. Под торфом было золото. Огромный короб высотой в три метра надо было наполнить торфом и унести в гору — в отвал. Люди быстро сдавали. Того, кто падал под непосильной тяжестью, били. Того, кто шел рядом, били тоже — за то, что не успел подержать падающего.
Одно из особых наказаний на прииске особо запомнилось. Виновника раздевали на морозе, ставили на край пропасти. Человек заживо замерзал и падал в обрыв. После работы бригада тащила покойника в лагерь и клала в снег рядом с палаткой. Потом хоронили в снегу, наспех.
Уголовники грелись у костра, а политических не пускали. После работы ложились спать, не раздеваясь. Утром шапка примерзала к брезенту палатки, обнаруживали, что кто-то уже никогда не проснется. Если у покойника шуба была лучше, ее стягивал и надевал тот, кто успеет это сделать раньше других.
В марте 1939 года поменялось начальство. Генерал-майор Никишов прекратил произвол. Ходили слухи, что многих начальников он убрал. Вместо палаток построили бараки. К этому времени из 300 приехавших на этот участок заключенных осталось 170 человек. Остальные напомнили о себе, когда весеннее солнце растопило снег, и из него стали вытаивать то рука, то нога. Началось гниение, на мертвечину появились медведи. Стали взрывать общую могилу и перезахоранивать.
Кормить начали, лучше, но уголовники свою власть все же показывали. Сталкивался с ними и Щербонос. Был за строптивость резан. Завел себе друга, старались держаться вместе. Лагерная жизнь учит многому, в том числе и хитрости. Не стал Митрофан распространяться, по какой статье сидит, дескать, тоже уголовник.
Таскание коробов сменилось катанием тачки в шахте, затем стал работать бурильщиком — помог знакомый по фамилии Козловский из Сибири.
Во время войны пайки урезали, уголовники опять подняли голову.
Щебонос был здоровее других, на добыче золота он выполнял задания на 100 процентов
В 1945 году особое совещание города Москвы скостило ему срок на один год. Оcвoбoдился в 1947 году. Но еще три года оставался на Колыме, как вольнонаемный. В должности поднялся до начальника шахты.
На Черниговщину не поехал, уехал в Томскую область, женился. Посоветовали ему люди в шахту больше не идти. Здоровье было подорвано, устроился киномехаником. Съездил на родину, узнал, что два брата погибли на войне.
После XXII съезда Щербоноса реабилитировали. Всю жизнь Митрофан Дмитриевич честно работал, так как просто работать плохо не умел. Был лучшим киномехаником в районе.
Колымские годы, где добывал он золото для своей страны, работая ударно, по-стахановски, вспоминаются ему чуть ли не каждый день. Особенно по ночам.
О.Никанорова
«Заветы Ильича», Курагино, № 129, 22.10.90
Подпись к фото:
Щербонос Митрофан Дмитриевич, рожд. 1918 года, урож. Украины, Черниговской обл., украинец, б/п. Выехал в Сибирь, Читинскую обл. Работал на жел. дороге рабочим. В 1938 г. 18 августа арестован. Судили, суд определил 10 лет лагерных работ, направили в Магадан. Работал хорошо, за хорошую работу был раньше на год освобожден – в 1947 году. Реабилитирован в 1961 году. Проживает: с.Шаболино, Курагинский район.