Из истории среднего Чулыма
№ 14, 2.02.1990.
В Сибири, как и по всей России, в конце двадцатых годов было неспокойно. Не сумев в 1928-29 годах заинтересовать крестьянство экономически в сдаче государству хлеба, Сталин взял на вооружение принуждение, насильственные методы изъятия хлеба. По стране разъезжали представители власти, чтобы организовать мероприятия по выкачиванию хлеба у зажиточного крестьянства. В ноябре 1928 года в Сибирский край прибыл сам Иосиф Сталин. Он присутствовал на заседании Сибирского краевого комитета партии, который возглавлял Эйхе. Тогда было принято решение организовать репрессивные меры по отношению к крепким хозяйствам, судить и через прессу пригрозить, что так будет со всеми, кто станет придерживать и не сдавать хлеб.
Был взят курс на сплошную коллективизацию, хотя ещё в апреле 1929 года на 3-ем окружном съезде Советов в г. Ачинске признавалось, что «индивидуальный сектор сельского хозяйства ещё продолжительное время будет играть главную роль в производстве товарной продукции в сельском хозяйстве, поэтому необходимо всячески стимулировать развитие и повышение товарности в основной массе крестьянских хозяйств, бедноты и середняков, путём оказания помощи им землеустройством, кредитом, машинами, прокатпунктами, контрактацией, семеноснабжением, ветеринарным и агрохимическим обслуживанием».
Но не так думал Сталин и его помощники. Была пущена в ход теория обострения классовой борьбы и объявлен переход «от политики ограничения к политике ликвидации кулачества как класса». В речи на конференции аграрников 27 декабря 1929 года Сталин говорил: «Теперь раскулачивание в районах сплошной коллективизации не есть уже простая административная мера. Теперь раскулачивание представляет там составную часть образования и развития колхозов … Не менее смешным кажется другой вопрос: можно ли пустить кулака в колхоз? Нельзя, ибо он является заклятым врагом колхозного движения. Кажется, ясно». Сталин понимал, что у колхозов можно будет легче брать хлеб, надеялся, что так решится хлебная проблема.
Словно подтверждая теорию обострения классовой борьбы, то тут, то там возникали крестьянские волнения, организовывались отряды, осуществлялись нападения на коммунистов, представителей Советской власти. В такой обстановке вольготно себя чувствовали уголовники, бандиты, грабители, воры.
В Ачинский округ пришло сообщение, что «в целях усиления борьбы с развивающимися за последние месяцы на территории Сибирского края бандитизмом, вооружёнными грабежами. Совет Народных Комиссаров РСФСР 1 ноября 1929 г. постановил объявить территорию Сибирского края неблагополучной по бандитизму сроком на три месяца». Были созданы «особые тройки» для внесудебного рассмотрения дел, связанных с выступлениями против советской власти.
Указывалось также, необходимо «произвести немедленный и точный учёт всех бывших бандитов и участников грабительских шаек и срочно выявить всю их деятельность в данное время и если они не прекратили свои действия, то принять меры к привлечению их к ответственности». (ПАКК, фонд 59, оп. 1, дело 510, лист 103).
В ачинскую окружную милицию поступило донесение, что в ночь на 6 июня в пос. Киржацкий Воровского сельсовета Тюхтетского района прибыла банда, что в ней было около 300 человек. Проводилось собрание, велась вербовка в свои ряды. 4 человека из села Воровского и 16 человек из посёлка Киржацкого «ушли в банду».
5 июня председатель Поваренкинского сельсовета Тюхтетского района Парфенов и секретарь сельской ячейки ВКП(б) Сергей Пазников по делам оказались у реки Чети. Шли осторожно, стараясь не шуметь.
— Стой! Взгляни, там кто-то есть! – с тревогой в голосе произнёс Пазников. Парфенов пригляделся. Около кедра с винтовкой в руках стоял высокий, могучего сложения мужчина.
— Так это же наш бывший поп Уткин-Лидин.
— Неужто Матвей Никифорович?
— Он самый. Чёрный, как чёрт.
— А кто же рядом?
Сельские руководители опознали во втором человеке племянника попа Михаила Сабарашева. Оба, судя по донесениям милиции, были до этого судимы, поп Уткин – за мошенничество, а Сабарашев – за грабёж. После отбытия срока, они, чувствуя, что будут подвергнуты репрессиям, скрывались в тайге. Но далеко, оказывается, не уходили. Парфенов и Пазников не решились задерживать беглецов, вернулись в село, послали донесение в Тюхтет, в районный административный отдел. Но поп с племянником не ждали, когда их арестуют.
14 июля в отделе уголовного розыска краевого административного управления от Кубова, исполняющего должность начальника угрозыска Ачинского округа поступило донесение, в котором сообщалось: «На основании полученных сведений от начальника Бирилюсского РАО доношу: 9 июля в 8 утра в Мелецкое отделение Интегрального товарищества явились 5 человек бандитов, вооружённых одной винтовкой, двумя трёхзарядными берданами, скомандовав «руки вверх!» под угрозой оружия забрали разного товара на сумму 500 рублей, как-то тёплые пиджаки, костюмы, 10 пар белья, брезентовые плащи, шесть пар сапог, табак, папиросы, две охотничьи берданы и разную мелочь, сложили в кули, оставив о захвате товаров расписку, подписанную фамилией «Уткин», уехали на лодке вниз по реке Чулыму, предупредив, что скоро приедут за хлебом и что они являются бандитами, борющимися против коллективизации». (ГАКК, Ачинский филиал, фонд Р-290, оп. 1, дело 528, лист 306).
Стало ясно, что в Бирилюсском районе объявилась преступная группа из пяти человек. Чего хотела добиться группа, известно мало. И всё же было понятно, что выступление связано с курсом на ликвидацию кулачества как класса, с раскулачиванием и ссылкой состоятельных крестьян. Из кого бы ни состояла группа, она могла поднять раскулаченных на восстание против местной власти, использовать недовольство высылкой в суровые таёжные места.
В документах той поры говорится, что не было благополучно и в Мелецке. Будто бы организатором, вдохновителем создания повстанческих групп был коммунист Савин – председатель местного мелецкого колхоза. В тайге собирались крестьяне, проводились собрания, на которых выступал Савин, что известный красный партизан Колтыгин поднял всех партизан на восстание. Савин был арестован. В деревню Арамачево выезжал уполномоченный ОГПУ и арестовал братьев Аверьяна и Афанасия Таячаковых. Они были перепровождены в Ачинск.
Из кого же состояла пятёрка? Не скажешь, что она состояла из кулаков, людей из зажиточных семей. Кроме попа Уткина, в ней были середняк из деревни Басмановой ССтепан татынкин, бедняк деревни Ладога Иван Пантюхин, племянник попа Михаил Сабарашев (в документах его фамилия иногда писалась Шабарашов. Как правильно – пока не знаю) и ещё один Таячаков из деревни Арамачево, брат двух арестованных – Пётр Таячаков.
В Мелецке к группе попа Уткина примкнул молодой парень из деревни Поваренкино Ефрем Кузьминых. Плыли по Чулыму в Тюляпсы на лодке уже шестеро. От Мелецка Тюляпсы были в 45 километрах. И вновь нападение на магазин. Позже были подсчитаны убытки. Оказалось, что взято товаров на 260 рублей и одна винтовка с патронами (четырёхлинейная).
№ 15, 4.02.1990, (продолжение, начало в № 14).
12 июля 1930 года было воскресенье. Отряд попа Уткина в полном составе появился в Сосновке, где были ещё зимой, в феврале-марте срублены бараки для высылаемых из родных мест крестьян. К этому времени в Тутало-Чулымский край было насильственно доставлено около 12 тысяч крестьян, у которых не только конфисковали всё нажитое, но отняли право жить в родных местах. Третья часть их была расселена в Пуштаковском переселенческом фонде: в Любино, Скоблино, Кожаново и других местах Тутало-Чулымского края. В Сосновке было около 500 человек.
Стояли 4 барака, срубленные из неошкуренных сырых деревьев. Из пазов торчали пучки сена. Строили бараки зимой, в феврале-марте на скорую руку, торопились и теперь в бараках было сыро, сумеречно и грязно. Пол был земляной. Поселковая комендатура была расположена в Кожаново, где находился комендант Ефим Рябинин. В Сосновке же был его помощник Шишкин, молодой человек. Старшим в поселке был 53-летний спец переселенец Максим Кириллович Киреев, крепкий, ладно скроенный высокий мужчина. Долгие годы затем он возглавлял сосновский колхоз и похоронен в Сосновке в середине пятидесятых годов.
Все шестеро приплыли в Сосновку на одной большой лодке, в которой много места
занимали вещи, продукты, взятые в двух магазинах. Уткин оставил у лодки одного
человека, а остальные, с винтовками и ружьями поднялись на высокий берег и пошли
в посёлок. Стояла жаркая погода и уже начало припекать солнце. В Сосновке в то
утро собралось у одного из четырёх бараков, стоявших на высоком берегу Чулыма,
всё местное начальство. Люди группировались вокруг сколоченного из широких досок
стола, ведя деловые разговоры. Было начало сенокоса. По сенокосным делам приехал
из Кожаново старший спецпереселенец Фёдор Ачкасов, широкоскулый, плечистый, выше
среднего роста мужчина, от сельсовета приехал коренной чулымец Марк Кожанов. В
поношенной красноармейской форме стоял, опершись на винтовку помощник
поселкового коменданта Шишкин. Подошли ещё несколько спецпереселенцев. Донимала
мошка, редкие комары, всё чаще налетали слепни-пауты. Весь трудоспособный народ
был на сенокосе, в бараках оставались дети, старики, да немощные от недоедания и
больные. Несколько человек толпились поодаль от местного начальства.
Нежданные гости были одеты во всё новое: на них были яловые новенькие сапоги,
хлопчатобумажные лёгкие костюмы, брезентовые плащи. На головах были кепки, лишь
на одном сидела валяная шляпа-самоделка.
— Кто здесь старший? — спросил Уткин.
— Вот он, —показал один из стоящих на Киреева, но тот поправил:
— Здесь помощник коменданта! — кивнул в сторону Шишкина.
— Заберите винтовку, — приказал Уткин своим.
Шишкина разоружили.
— А кто вы такие? — поинтересовался Киреев. Все сосновские повернулись в сторону прибывших. Кто же они такие?
— Мы пришли, чтобы всех освободить, кого привезли сюда на погибель. Где у вас люди?
— Люди на сенокосе!
— Вы что, бога не боитесь?! Сегодня же Петров день, воскресенье, праздник. Гони на сенокос, пусть люди возвращаются. Замордовали людей. Мы сейчас едем в Кожаново, разберёмся с комендантом. А вы готовьтесь! За нами идёт отряд в 400 человек. — Уткин посмотрел на Киреева.
— Что старшой, пойдешь с нами?
— Да как сказать.
— Так и скажи.
— Посмотреть надо.
— Чего смотреть-то! В неволе живёте, под ружьем.
— Так-то оно так. Против власти не попрёшь, — Киреев говорил так, чтобы не обозлить главаря.
— На власть тоже укорот есть.
— Да как сказать.
— Что ты заладил своё. Надо всем народом подниматься. В бараках гнить собираетесь?
— Руки есть. Лесу полно, построим. А жить и здесь можно.
— Под ружьем живёте. Сам себе не хозяин.
— Оно так. Только и должна власть понять, из-под палки ничего не получится, захиреет земля.
— Жди с неба манной. Обратно вернемся, людей в отряд звать будем. Пойдут?
— Устали люди.
№ 16, 7.02.1990, (продолжение, начало в № 14, 15)
Уткин решил, что надо прекращать этот разговор и ехать в Кожаново, где находится комендант. Там будет решаться судьба его отряда. Сбросят коменданта, лишат его власти и люди, думалось ему, поверят в силу отряда. Уткин повернул голову к Шишкину.
— Поедешь с нами. Идем!
Пошли к берегу. Haвстречу идёт Марк Кожанов с ружьём.
— Кто такой?
— Представитель сельсовета.
— Сдай ружьё. Едешь с нами.
У Кожанова взяли ружьё, подтолкнули к Шишкину. Конь, на котором приехал Ачкасов, был привязан у дороги к деревцу.
— Чья лошадь?
— Старшего из Кожаново.
— Где он?
— С Киреевым сидит.
Уткин и ещё один из его группы вернулись к бараку.
— Твой конь? — спросили Ачкасова.
— Мой.
— Старшой из Кожаново?
— Старший!
— Поедешь с нами. Отпускай лошадь.
— Лошадь казённая, есть?
— Лошадь казённая. Потеряется, отвечать придётся.
— Мы за всё ответим!
Пришлось Ачкасову снять с лошади седло, уздечку и отпустить.
Пошли к берегу, к большой лодке. Стали рассаживаться. Шишкина поместили в большую лодку, все шестеро вооруженных людей сели. Для Ачкасова и Кожанова места не осталось. Рядом на берегу лежал, обласок, на котором приплыли из Пуштаково Шишкин с Кожановым. Уткин показал Ачкасову на обласок.
— Садитесь в облас и плывите за нами. Дальше 20 метров не отставать. Так и плыли по Чулыму. Впереди большая лодка и позади обласок. Против Пуштаково на берегу Чулыма сидели рыбаки. Это была рыболовецкая бригада из Кожаново. В ней рыбачил и Иван Ачкасов, брат Фёдора. Увидев плывущие лодки, рыбаки переглянулись.
— Что за банда едет? — высказали мысль. А с реки тоже заметили рыбаков.
— Рыба есть? — спросили.
— Нет, всю сдали.
— Тогда не заедем!
Иван Ачкасов узнал своего брата. И долго гадал, почему тот едет в обласке, когда должен был ехать в Сосновку на лошади, но так и не смог найти ответа.
Лодка и обласок скрылись за поворотом.
Ачкасовы приехали в с. Чумай Мариинского уезда в 1805 году с Кавказа. Родоначальником был Влас Ачкас, женатый на грузинке. В ссылке оказались Ачкасовы пятого поколения. Все они жили в Чумае до 1930 года. Старшим сыном у Ачкасова Григория Васильевича был сын Фёдор 1895 года рождения, за ним шёл Алексей — 1897 года рождении, ещё на три года младше — Василий. Младшему сыну Ивану в 1930 году исполнилось 18 лет. И было у братьев семь сестёр.
Фёдор в 1914 году был призван на флот. Их военный корабль совершил плавание из Владивостока в Мурманск. С корабля его списали по болезни. В 1918 году вернулся домой. Чумай — село большое, около тысячи дворов, а грамотных раз-два и обчёлся. Фёдор знал грамоту, сочувствовал большевикам и примкнул к группе чумайских членов партии. Принимал участие в восстании против колчаковцев. После разгрома Колчака избирался председателем сельсовета, председателем ревкомиссии потребительской кооперации.
В семье Григория Васильевича Ачкасова было 22 человека. Женились, обзаводились детьми, но жили одной семьёй, в одном доме. Представьте застолье из двадцати двух человек, которые по команде начинают есть. Так было. В 1927 году отделились Алексей и Фёдор, стали жить самостоятельно.
№ 19, 18.02.1990, (продолжение, начало №№ 14—16)
Грянул 1930-й год. Не подвергся раскулачиванию лишь средний сын Алексей. В 1927 году он поселился на хуторе, а в 1930 году, бросив хозяйство уехал на золотые прииски.
В феврале 1930 года была организована Кето-Чулымская комендатура, комендантом назначен Савицкий. В Мариинске ему подобрали 80 мужиков из раскулаченных семей, которых было намечено выселить в Тутало-Чулымский край. Среди них оказались Фёдор и Василий Ачкасовы. Они оказались в Сосновке, где на высоком берегу Чулыма среди тайги стали рубить барак. Ачкасовы были умелыми плотниками, они видели, что их заставляют готовить жильё, жить в котором нормально нельзя. Протестовала душа и тело. Но они строили. Копали землю под бараки до полутора метров глубины, рубили стены, прорезали небольшие окна, засыпали потолки и по обеим сторонам сооружали двухъярусные нары. Брёвна шкурить было некогда. Да и никто не заикался об этом. Вместо мха шли солома или сено. Ачкасовы старались хорошо работать, выполнять все распоряжения участкового коменданта, и комендант оценил мужицкую старательность и хозяйственную сметку Ачкасовых. Фёдор вскоре стал назначаться старшим среди мужиков- строителей.
14 марта 1930 года раскулаченные семьи из села Чумай были отправлены в ссылку. В Мариинске их группу присоединили к эшелону, пришедшему из Бийска. Привезли раскулаченных с Алтая. В каждом вагоне был старший, группу из Чумая назвали «Мариинский вагон». Так ехали на лошадях семьи землячества, всё было легче со знакомыми и родными. За долгие годы жители сёл и деревень успевали породниться и в каждой семье были то сват, то деверь, то кумовья. Общая беда ещё больше сроднила людей.
Первая ночёвка — в Рубино. В Тонгуле была дневка. Запаслись кормами. Прокормить 130 лошадей было сложно. Их обоз был в марте четвёртым.
Дорога разбита, кормов мало. А позже стало ещё хуже. Кони дохли без корма. Умирали и люди, чаще от болезней, от простуды, от стрессов, от тоски по дому, который теперь был далёк и недостягаем. Родные гнёзда были разорены.
№ 20, 21.02.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19)
Третью ночь, не доезжая до Сырой, где всё же было два домика, расположились прямо на тракту. Расчищали снег, разводили костры, пили чай из натаянного снега. Ночи ещё были морозными и костры не давали людям замёрзнуть среди тайги.
Ивану Ачкасову было тогда 18 лет. Он только 9 марта отметил день рождения, а 14 марта – в далёкую ссылку. Должна была состояться свадьба с Тоней Богданович, но ссылка всё перевернула по другому.
— Если любишь, поедем со мной! – уговаривал Иван невесту.
— Видно, судьба! Поеду, Ванюша! – ответила Антонина.
Зло отметила жизнь их медовый месяц. Но любовь всё перемогает. Память Ивана
Григорьевича зорко впитывала в себя все события того времени. Всё было ново,
необычно, любопытно. Большого страха не было.
А забот хватало. В семье брата Фёдора ехал его старший 17-летний сын Михаил. Он
помогал матери сохранить двух братьев и сестёр. Младшему Фёдору было 4 годика.
На другой подводе везли вещи семьи Василия и Ивана. С Иваном были и родители:
Григорий Васильевич и Фёкла Модестовна. Ехала жена Василия – Марина, с ней было
двое детей. Ехала Нина-сирота, дочь сестры Ольги, умершей в 1921 году. Младшему
Павлику исполнилось лишь 6 месяцев. Укутывали, берегли.
В Тегульдете Ачкасовы остановились на ночь с разрешения коменданта у Серкова Серафима Романовича. В 1915 году Григорий Васильевич принимал участие в строительстве тракта Четь-Тегульдет и был десятником. Чулымские места были ему знакомы. Жил он тогда у Серковых. Серковы также были приговорены властью к раскулачиванию и со дня на день ждали конфискации имущества и высылки за Чулым в чичкаюльские леса.
В Тегульдете Ачкасовы узнали, что братья Фёдор и Василий находятся в Кожаново. Все раскулаченные из Чумая Рева, Крамаренко, Матренины, Ачкасовы упросили коменданта Савицкого отправить их на жительство в Кожаново.
И вновь пятидесятикилометровый путь по зимней дороге через Старые Куяны, через
Старо-Шумилово, в Скоблино и по Чулыму на другую сторону в Старые Туталы, в
Будеево и вновь через Чулым уже в Кожаново. Трижды переезжали Чулым. Большая
партия ссыльных была.
Приехали в Кожаново вечером. Встретили Ачкасовых братья. Надо было устраиваться
на житьё. А где? Хорошо, что местные жители оказались сердобольными, приютили
ссыльных. В каждом из двух десятков домов было по 2-3 семьи, а иногда и больше.
Ачкасовы втиснулись в небольшой пятистенок старожила Николая Андрияновича Попова. Вот сколько их было: в трёх семьях Ачкасовых – 16 человек, у Ковиных – пятеро, у Парфеновых – четверо, да шестеро в хозяйской семье. Всего 31 человек. Кто последний заходил в дом, закрывал дверь и ложился у порога. Так в пятистенке было тесно.
К лету стали спать в сенях, амбарах, во дворах. От комаров и мошки натягивали в июньские, июльские дни полога. Для скота разводили дымокуры.
Фёдор Ачкасов быстро проявил свои организаторские способности и мастерство. Не умел он плохо относится к делу. И на стройке вскоре он стал старшим у плотников. И хотя комендант сказал в начале стройки, что построят бараки и поедут домой, в это плохо верилось. Так оно и оказалось.
Построили 3 барака в Сосновке и Фёдору Ачкасову поручили руководить бригадой в Кожаново. Заготовили лес и строили склады для продовольствия. Два склада размером 12 на 8 метров к тому времени были готовы и в них завезена мука.
Когда прибыли семьи Ачкасовых, оказалось, что их приписали к Сосновке. Пришлось просить коменданта оставить семьи на период строительства в Кожаново. Комендант Гусев согласился.
Вскоре Гусева отозвали в Тегульдет на должность помощника коменданта, а в Кожаново приехал молодой, только что демобилизовавшийся из Красной армии бывший беспризорник Ефим Рябинин.
Ещё не раз предлагалось увезти семьи в Сосновку, но Фёдор Ачкасов всё оттягивал с переездом. Очень уж плохими были условия жизни в Сосновке. Наконец комендант, будучи в Тегульдете, добился чтобы Ачкасовых приписали в Кожаново. Хорошие мастеровые были нужны. Строили склады, затем изготовляли чаны для пихтогонных заводов, столярную мастерскую. В начале июля комендант Рябинин назначил Фёдора Ачкасова старшим в посёлках Любино и Кожаново. А 12 июля комендант распорядился:
№ 21, 23.02.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19, 20)
— Поедешь в Сосновку. Посмотришь, как там у Киреева идут дела. А я в Скоблино и посёлок Озёрный проскочу.
Так Фёдор Ачкасов оказался в этот воскресный день в Сосновке.
Приплыли в Кожаново, пристали к берегу.
— От лодки никуда! – приказал Уткин Ачкасову с Кожановым. Оставив одного караульного, пятеро во главе с Уткиным прихватили с собой Шишкина и пошли в деревню. Где-то через час вернулись. Помощника коменданта они отпустили.
— Где живёт комендант? – спросили Ачкасова. Фёдор показал. Пошли все к крестовому дому братьев Валекжаниных, где жил комендант Рябинин. Подошли.
— Можно мне пойти домой пообедать? – спросил Ачкасов.
— Где живёшь?
Оказалось, что живёт Ачкасов рядом.
— Можно, иди, но ни куда не отлучайся, нужен будешь.
Мать, отец, братья, дети встретили тревожными взглядами. Тревожно было на душе и у него. Что замышляют эти люди? Бунт бесполезен. Допустим разгонят комендатуру, а дальше что? Ехать домой? А там поймают и на Соловки отправят.
Коменданта всё не было, он не приехал ещё из Скоблино. Надо было бы предупредить. Позвал брата Василия.
— Садись в лодку, плыви на курью. Предупреди Рябинина, что его дожидаются вооружённые люди. Против советской власти выступают.
На курье должен был дежурить перевозчик, живший в Любино. Его назначал ещё утром Ачкасов. Когда подъехал из Скоблино Рябинин перевозчика не было, куда-то отвлёкся. Рябинин вскипел, не стал дожидаться перевозчика и стоя на спине лошади переправился через курью. Мост, возводившийся каждое лето, тогда ещё не был построен. Василий Ачкасов опоздал предупредить Рябинина. Но коменданта на краю посёлка встретил член сельсовета и сказал, что в комендатуре его ждут подозрительные вооружённые люди.
— К чёртовой матери, какие ещё могут быть подозрительные люди?! – махнул плёткой и рванул на своём Гнедке в деревню. Вбежав в контору крикнул бухгалтеру Тихонову:
— Зови Ачкасова, я его в амбар посажу. Переправу не обеспечил.
Тихонов крикнул Ачкасова и, Фёдор быстро пришёл. Но к коменданту не пустил один из группы Уткина.
— Тебя хотел комендант в амбар посадить, да сам туда сядет.
Заезжие гости заказали хозяевам дома чай. Пили чай и вели разговоры с местными жителями, коих набралось около десятка.
Рябинин, приехав из Скоблино, переоделся и открыв дверь своего кабинета-квартиры, крикнул:
— Ну, кто ко мне?
К Рябинину зашли главарь Уткин с племянником. Говорили долго. О чём они разговаривали? Об этом можно только догадываться, ибо Ачкасов фёдор Григорьевич, оставивший свои воспоминания о своей жизни, не слышал о чём вели речь главарь шестёрки и комендант, имеющий власть над тысячами ссыльных крестьян. Видимо, поп Уткин уговорами и угрозами хотел убедить Рябинина перейти на их сторону. Но Рябинин, можно думать, не соглашался и сам старался убедить в безопасности выступления с оружием, призывал сдаться властям.
В конторе, где сидели кожановские мужики, где оказался приехавший из района председатель комитета взаимопомощи, где вынужденно оказался Ачкасов, вели разговоры подручные Уткина. Речь шла всё о том же. Что они ставят целью сменить власть, установить такую, чтобы крестьяне могли свободно трудиться на своей земле.
— Вы думаете, что нас мало. За нами идёт отряд в 400 человек, а может, и больше, – говорили прибывшие. Им самим хотелось верить в свою выдумку.
— Можете открывать склады, забирать продукты. Это всё общее, – говорили кожановским мужикам. Но на это не последовало реакции.
Разговор затягивался. К Рябинину постепенно зашли все из отряда Уткина. Вдруг дверь растворилась и выбежали сподвижники Уткина. Сам он продолжал сидеть против Рябинина. Расхватали оружие, стоявшее в сенях. Один встал в дверях, ведущих в сени, двое в дверях конторки, где сидели мужики, двое взяли на изготовку ружья, толкнули дверь к Рябинину и крикнули:
— Руки вверх!
Рябинин был обезоружен. Мужики было бросились к выходу, но на них прикрикнули.
— Ни с места!
Ещё больше часа Уткин разговаривал с Рябининым, но всё безрезультатно. Время двигалось вперёд, приближалась полночь. От Рябинина вышел Уткин, приставил караул к коменданту. Зашёл в конторку.
— Арестовали вашего коменданта, а завтра поедем в Тегульдет, там тряхнём комендатуру – все молчали. По комнате в тусклом свете керосиновой лампы ходили клубы табачного дыма. Оказывалось. Что дело затевается серьёзное, что запросто можно в него впутаться.
— Ну что, будем сказки рассказывать или спать? – перешёл на доверительный тон Уткин.
— А можно домой пойти спать? – решился спросить Ачкасов.
— Не хочешь спать с нами, иди домой!
Получил разрешение уйти к Ачкасовым и председатель комитета взаимопомощи. Правда, он вынужден был соврать, когда Уткин у него спросил:
— А ты партийный?
— Беспартийный.
— Тогда ладно, иди.
Вскоре в селе Кожаново наступила тишина. Сон у многих был тревожным, что-то готовит завтрашнее утро. Не зря пожаловали гости из верховьев Чулыма. Надо говорят, махнуть на свою жизнь рукой, чтобы решиться арестовать коменданта. Власть советская крепкая, её наскоком не возьмёшь. Рисковые люди.
№ 25 – отсутствует
№ 28-29, 21.03.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25)
13 июля на расстоянии 35 вёрст от Тегульдета арестовали и увели с собой участкового коменданта Рябинина, винтовку, наган последнего забрали. Рябинин, по последним сведениям, уже расстрелян. По непроверенным сведениям, сзади движется банда численностью 80 человек, по другим сведениям – 400 человек. Необходима поддержка, в случае появления последних в районе Кеть-Чулымской комендатуры, нужна помощь комендатуре, на месте сил мало.
В момент отправки этого донесения получены сведения, что банда появилась в Ц-Полигоне, что в 12 верстах от Тегульдета, взяла коммуниста. Руководит операциями Медведев, просит подготовить поддержку. Ввиду неимения с Ачинском прямого провода, Ачинский орготдел ОГПУ нами не информирован. Просим немедленно информировать Ачинск по прямому проводу. Со своей стороны даю распоряжение Мариинскому райуполномоченному мобилизовать отряд коммунистов 35 человек, держать его впредь до особого распоряжения в Мариинске. Райуполномоченным Зачулымского и Зырянского района выслать район появления банды разведку целью предотвращения перехода банды территории Томского округа Зырянки и Пышкино-Троицком, подготовить оперотряды из местных коммунистов. Жду Ваших немедленных указаний. Яновский». (ГАКК, Ачинский филиал, фонд Р-290, оп. 1, дело 528, лист 305).
В Тегульдете была развёрнута большая работа. Собрали весь актив райцентра: коммунистов, комсомольцев, активистов, работников комендатуры. Была поставлена задача защитить Тегульдет от бандитов. Рыжаков Александр Михайлович, старожил Тегульдета, был в рядах защитников Тегульдета. На берегу Чулыма в кустах засели защитники Тегульдета. У кого не было ружей, дали в комендатуре. По Тегульдету патрулировали на лошадях. Стояла такая тишина, что было слышно, как гудят комары и щебечут птицы. Страху нагнали много. В комендатуре во главе, видимо с уполномоченным ОГПУ Медведевым, комендантом Гусевым дежурил отряд добровольцев, как говорят, резерв главного командования.
Паромщикам было дано указание никого не перевозить через Чулым. В Тутало-Чулымском крае в те годы о радиосвязи лишь мечтали, да и то лишь немногие, не было радиосвязи и с районным центром. Все срочные бумаги, донесения везли на конях.
Вот и комендант Ц-Полигона по фамилии Арбитр не знал, что в Кожаново появилась банда и решил к вечеру 13 июля уехать в Тегульдет. К паромной переправе подъехал, когда стало темнеть. Стал кричать:
— Перевозчик! Дайте паром!
Никто не отзывался. Тишина стояла гробовая. Долго кричал комендант, горловые связки заболели, а толку нет. Не вынес комендант. Снимает из-за плеча винтовку и стреляет в воздух. Раз, другой, третий. Сидящие в кустах приготовились к бою, у бойцов заныло под ложечкой, страх холодил души.
Фёдор Ачкасов в своих воспоминаниях, видимо, по рассказам того же Рябинина, рисует такую картину. Будто в комендатуре при выстрелах многие из отряда рванули кто куда. «Один доброволец полез через забор и у него выстрелило ружьё, ранив председателя Тегульдетского сельсовета. После этого выстрела все скрылись за исключением коменданта Гусева, завхоза Малышева и конюха Ковина. Когда всё приутихло, Гусев посылает Малышева и Ковина на берег узнать, что там творится».
Пришли посланцы коменданта на берег и слышат, что громким матом поминает бога, мать и, конечно, тегульдетских паромщиков. Посланцы решают, думают, как узнать, кто это кричит.
— Давай крикнем.
— А по нам огонь откроют.
— А мы крикнем и убежим на другое место.
Так и сделали. Крикнули: «Кто там?» и перебежали на новое место.
— Комендант Арбитр. А вы кто?
Отозвались.
— Паром давайте!
— Гусев запретил перевозить людей с той стороны, – сообщили мужики.
В ответ раздалась ругань.
Вернулись тегульдетские разведчики и доложили обстановку. Возникла мысль перевезти коменданта в село.
— А если коменданта Арбитра заставили кричать бандиты? – высказал догадку комендант Гусев.
№ 30-31, 23.03.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29)
Так паром Арбитру и не дали. Тот не стал дожидаться утра и уехал в Центро-Полигон. Дежурство вооружённых тегульдетцев на реке, патрулирование улиц вооружёнными всадниками, бдение руководящих работников села продолжалось. Ночной переполох добавил тревоги и страху.
Пульцин Александр Петрович, начальник Бирилюсского РАО был человеком решительным. Он хорошо знал Чулымские места. Это был латыш, прошедший службу в красной армии. В апреле 1927 года он поступил на службу в Сусловскую милицию, ему поручили, как говорят ныне, курировать Тутало-Чулымский край. Он подолгу жил на Чулыме, объездив все деревни, знал людей и, как говорилось в служебной характеристике, «пользовался громадным авторитетом, как среди инородческого населения, так и местных советских и общественных организаций». Люди его уважали.
В 1928 году в Чичкаюльской тайге были убиты четыре охотника из коренных жителей чулымских татар. А. П. Пульцин провёл следствие. В декабре по бездорожью были вывезены из тайги трупы охотников. Убийцы были найдены и арестованы. И хотя большую роль сыграл в расследовании председатель Тюзюнского сельсовета Н. Л. Будеев, деятельность А. П. Пульцина получила высокую оценку.
1 октября 1929 года двадцатишестилетнего А. П. Пульцина назначили помощником начальника Сусловского РАО (районного административного отдела). А в феврале 1930 года он уже возглавлял Бирилюсскую милицию. В Тутало-Чулымском крае к тому времени работал старшим милиционером родной брат Александра Петровича – Иван Пульцин.
Получив донесение, что в селе Мелецком бандой ограблен магазин, Пульцин быстро сколотил группу и во главе её выехал на место совершённого преступления. В группу вошли милиционеры Козлов, Иванов, участковый инспектор из округа Переплетов и член партии служащий райисполкома Зайцев. Плыли на лодке по Чулыму. В Мелецком Пульцину удалось узнать о целях банды. Позже в обширной докладной Ачинского окружного административного отдела за подписями начальника отдела Айзенштата и начальника отдела угрозыска Веремея краевому административному отделу сообщалось об этом «что бандиты … имеют цель приобрести боевое оружие, потом продвинуться до д. Тюляпсы (45 км от села Мелецкого по Чулыму), там ограбить отделение интеграла, затем разбить поваренкинскую коммуну, оттуда продвинуться в Сусловский район для разоружения комендатуры кулацких поселений, завербовать в банду наиболее возможное количество кулаков и скрыться в Тюхтетскую тайгу. Банда высказалась, что она за советскую власть, но против коллективизации». (ГАКК, Ачинский филиал, фонд Р-290, оп. 1, дело 528, лист 313).
В Мелецком А. П. Пульцин пополнил свой отряд за счёт добровольцев. Это были бедняк Василий Шушенцев, середняк Николай Калинин, служащий интеграла Павел Букулит, середняк Степан Кохтенев, комсомолец Ефим Долидуда. Теперь отряд Пульцина вырос до 10 человек. По дороге в Тюляпсы узнали, что там группа Уткина уже в шестером ограбила магазин, забрала продукты, 4-х линейную винтовку с патронами и на лодке поплыла вниз по Чулыму.
№ 32-33, 25.03.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-31)
В Тюляпсах Пульцин мобилизовал у крестьян лошадей. Его отряд пополнили ещё двое. По пути в пос. Стельмахи к отряду примкнул комсомолец Стельмах, а в Тюляпсах присоединился бывший красный партизан Гребенюк. Теперь отряд Пульцина стал насчитывать 12 человек.
12 июля в 4 часа дня отряд милиции прибыл в деревню Рубеж. Пульцин отправил на обласке разведчиков по Чулыму, а сам с отрядом направился в Пуштаково. Сейчас этой деревни нет, как нет Сосновки, Будеева, Старых Тутал, Любино, располагавшихся вокруг Кожаново. В Пуштаково Пульцину сельские активисты сообщили, что группа Уткина направилась в Сосновку, где в четырёх бараках жили раскулаченные семьи из Западно-Сибирского края.
Зная, что в планы бунтовщиков входило ограбить Пуштаковское отделение Интегралсоюза (так называлась потребительская кооперация того времени) и разгром комендатуры, Пульцин оставил в Пуштаково группу из четырёх человек, во главе с Гребенюком, а сам двинулся в деревню Кожаново. Переправились через Чулым в районе плотбища. На плотбище были жилые бараки, столовая, конторка, но летом заготовка леса не велась, на плотбище мог быть лишь сторож. Видимо, здесь и ночевал отряд Пульцина. Отдых был коротким, ибо ещё было темно, когда отряд Пульцина появился в Золотых лужках. На хуторе жила в то время девятнадцатилетняя молодая хозяйка Анна Коровина. С нею жили брат Борис двенадцати лет и девятилетняя сестрёнка Женя. Муж Николай Сучков с родителями Анны и её братом Егором сплавляли лес по Чулыму, повели плот в мае и ещё не вернулись. Плот надо было целым и сохранным доставить в устье Чулыма. Вот и хозяйничала Аня Коровина-Сучкова с детьми, взвалив на себя всю крестьянскую работу. Относились к их семье подозрительно. Дело в том, что настоящие хозяева хутора Матрёна Григорьевна Сучкова и её сожитель (муж умер) Войтковский, опасаясь и предвидя раскулачивание, продали большую часть скота, новый жилой дом и сбежали, оставив приёмышу Николаю старую избу, жеребёнка по второму году, корову и стадо кроликов. В эту же ночь у Анны попросились переночевать двое мужчин и две женщины из Сосновки, шедшие в Кожаново за мукой.
И вот нагрянула милиция. Подняли молодую хозяйку.
— Лошадь есть?
— Молодая ещё, не запрягалась.
— А хозяин где?
— Уплыл с плотом.
— А это кто?
— Ночлежники из Сосновки. В Кожаново за мукой идут.
Подняли ночлежников.
— Пойдёте с нами! – приказано было мужчинам.
А женщинам было сказано ждать возвращения мужчин или возвращаться домой. Пульцин боялся, что спецпереселенцы могут каким-нибудь образом опередить его отряд и предупредить бандитов.
Отряд Пульцина от хутора на Золотых лужках двинулся по тележной просёлочной дороге в Кожаново. Начинался рассвет. Набирало силы июльское росное, напоенное приятной прохладой утро. Природа ликовала, всё просыпалось и оглашало Золотые лужки жизнерадостными звуками.
И среди этого мирного великолепия двигался отряд, жаждущий встречи с бунтарями.
Так и не удалось поспать Фёдору Ачкасову с председателем комитета взаимопомощи. Долго говорили, а чуть забрезжил рассвет, прибежал конюх коменданта, постучал в окно.
— Иди, Фёдор, эти, что приехали, лошадей требуют!
Стал советоваться с председателем комитета.
— Что делать, давать лошадей или не давать?
— А что ты сделаешь. Всё равно возьмут. Пусть уезжают.
№ 34-35, 28.03.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-33)
Пока одевался не торопясь, чтобы протянуть время, молодцы Уткина стали сами загонять лошадей в ограду. Искать коней не надо было. Они жались к людям, к их жилью, где и курево разводилось и ветерок отгонял гнус. Когда пришёл в ограду коменданта, недобрые гости уже поймали 6 лошадей, в том числе и комендантского Гнедка. Двух оседлали, для четырёх лошадей сёдел не было.
— Комендант с нами! – сказал Уткин.
— Тогда нужна ещё лошадь.
— Ничего, пешком пойдёт.
Фёдор Ачкасов прошёл под навес, под которым стоял верстак для столярных работ, в глаза бросилась ременная плетёная плётка коменданта. Сунул её под стружку, чтобы не увидели незваные гости.
Позвал Уткин и спрашивает:
— Где дорога в Пуштаково?
Стал объяснять. Выходит в сопровождении одного из группы Уткина Рябинин. Услышал про дорогу.
— Я покажу!
Рябинин был без головного убора. Его милицейскую фуражку надел на себя Уткин. И вот из ограды первым выехал на комендантском Гнедке Уткин-Лидин. Большой, чёрный, он выглядел внушительно. Рябинина определили идти за четвёртой лошадью. Что с ним собирались сделать? Если вели на расстрел, то почему не связали руки, почему не привязали к хвосту лошади. Впоследствии один из тегульдетцев, чтобы придать большое значение разгрому Уткина, рассказывал, что Рябинину связали руки и привязали к хвосту лошади, что его гнали бегом.
Нет. Такого не было. Он шёл за четвёртой лошадью, а сам лихорадочно обдумывал, выжидал момент, чтобы сбежать. Всю ночь, сидя на койке, под дулом винтовки сторожевого, он ждал, когда же задремлет его охранник. Он уже составил план, что вышибает в окне стекло и бежит в лес. Не дождался. Надо было попытаться убежать сейчас. «Неужели, думалось ему, расстреляют рядом с деревней на лугу? Тогда нечего и думать о побеге». Но вот кавалькада с луга въезжает в дремучие прибрежные кусты. К счастью, ещё один всадник объехал Рябинина. Медлить нельзя. Комендант толкает лошадь в сторону и молнией бросается в кусты.
— Стреляй его! – раздались крики.
Полохнули три выстрела в сторону кустов. Кусты безмолвствовали. Погоню не вели. Отряд Уткина последовал дальше.
А в Кожаново все напряжённо ждали развития событий. На чердаке дома Валекжаниных под пологом спал Тихонов, бухгалтер комендатуры. Он проснулся, к нему поднялись хозяева дома братья Валекжанины. Смотрели в сторону, куда уводили коменданта. Идут минуты, вот уже скрылись всадники с Рябининым в кустах.
— Что же будет? – думалось им.
И вдруг раздались выстрелы. Один, другой, третий.
«Расстреляли коменданта» – решили все. Об этом же подумал и Фёдор Ачкасов. Надо было извещать советскую власть. Фёдор разбудил соседа и послал его в Будеево, где жил председатель Пуштаковского сельсовета, чтобы тот сообщил обо всём в Тегульдет. Оказалось, что ещё раньше у председателя сельсовета побывал председатель комитета взаимопомощи. Он, когда Ачкасов ушёл из дому, решил бежать. Но выходить на улицу через крыльцо побоялся. Его могли увидеть из окна дома коменданта, тогда несдобровать, думалось ему. С помощью бабки, матери Ачкасова, он выставил окно на другой стороне избы и махнул в кусты.
На обласке перебрался через Чулым, зашёл к председателю сельсовета и сказал, что Рябинина повели расстреливать, что идёт отряд восставших крестьян, более 400 человек. В тот же день к обеду он появился в Тегульдете.
Ачкасов вернулся в дом коменданта. В конторе собрались несколько человек. Слезли с чердака бухгалтер и братья Валекжанины. Поглядывали в окно, в сторону, куда увели Рябинина.
И вдруг открывается дверь и в квартиру заскакивает комендант, весь мокрый, с взъерошенными волосами.
— Все в ружьё! – крикнул громко.
А где взять оружие, если у спецпереселенцев их не было и даже у местных жителей охотничьи ружья временно изымали.
— Надо спрятаться! – посоветовал Ачкасов.
Рябинин ушёл на зады деревни, полежал в кустах, но не выдержал. Вернулся.
— Подготовьте коня. Пошлите дежурного на курью, чтобы можно было в случае погони переплыть на другую сторону, – была дана новая команда.
Сёдел не оказалось. Их забрали уткинцы. Пока ловили, взнуздывали лошадь,
послышалась сильная стрельба. Все замерли и, как говорят, не мигая, смотрели в
северо-восточную сторону. Но что это? Бежит во весь дух прямо в деревню Гнедко,
комендантский конь, бьётся по крупу охотничье ружьё, привязанное к седлу. Следом
бежит вторая лошадь, седло под брюхом. Никто ничего определённого сказать не
может.
Рябинин сел на своего коня, взял с собой ружьё и поехал в сторону, откуда
раздавались выстрелы. В это же время по просёлочной дороге вышел из леса большой
вооружённый отряд. Не зная точно, кто входит в деревню, Рябинин сворачивает на
дорогу, ведущую в Тегульдет и ждёт. Всё ближе отряд. Идут пешком.
— Кто такой? –кричат Рябинину, когда осталось до него метров 150.
Рябинин на коне чувствовал себя уверенней, ответил:
— Я комендант Рябинин. А вы кто?
— Я Пульцин, начальник Бирилюсской милиции. Ведём тебе одного бандита.
Верит и не верит Рябинин. Наконец, решился и подъехал вплотную. Тогда Пульцин вытаскивает из кармана плаща и подаёт Рябинину наган. Один из отряда протягивает фуражку. Радости Рябинина не было конца. Поворачивает коня и скачет к комендатуре, паля из нагана в воздух. Но в горячке делает нерасчётливый выстрел, когда наган был дулом вниз и пуля попала в шею Гнедка. Конь устоял и даже доставил седока в ограду двора.
№ 36-37, 30.03.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-35)
— Пропадёт конь. Найди мужиков, пусть прирежут. Мясо раздай всем.
За дело взялись Василий Ачкасов и Афанасий Матренин.
А события у отряда Пульцина развивались так. Отряд двигался от Золотых лужков по дороге. Вскоре были услышаны три выстрела. Движение ускорили. С лугов вступили в лес, перешли мостик через речушку Учуголь. Посланные вперёд разведчики вскоре вернулись, доложили, что движется какой-то отряд на лошадях. Устроили засаду. Ждали недолго, отряд Уткина не ожидал, что так быстро появится милиция.
— Стой! Кто такие?! – закричал Пульцин.
— Свои. – ответил Уткин, рассчитывая выиграть время.
Но его опознал комсомолец Стельмах.
— Бей их, это бандиты.
И раздались выстрелы. Четверо из отряда Уткина рухнули с коней на землю. Двое мужиков из Сосновки с перепугу решили уползти в кусты, но кто-то из отряда Пульцина, решив, что это убегают бандиты, выстрелил и убил одного из них. Второй вскочил:
— Не стреляй, я свой!
В своих воспоминаниях Ф. Г. Ачкасов пишет, что убитый был ссыльным из Сосновки Большаков. Больше нигде фамилия его не называется, проверить нет возможности. В докладной же в краевые органы ГПУ из Ачинска пишется, что убит «неизвестный, по сведениям, бежавший из ссылки кулак». Главарь бунтовщиков Уткин-Лидин, его племянник Михаил Сабарашев, Степан Татынкин и крестьянин Большаков были убиты. Пётр Таячаков раненый, бросив винтовку, скрылся в лесу. Иван Пантюхин сбежал с винтовкой и дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Ефрема Кузьминых, самого молодого, взяли живым. Есть версия, что Рябинин, когда Пульцин отдал ему наган, стрелял в Ефрема, но промахнулся и Пульцин не позволил больше стрелять.
— Он нам пригодится, – будто бы сказал он. Но такой факт в воспоминаниях Ф. Г. Ачкасова не упоминается. Будем считать, что Рябинин хотел лишь попугать молодого бунтаря.
Кожановские мужики не сразу поверили, что пришёл отряд милиции. Думали, что это провокация и бунтовщики решили проверить, как отнесутся спецпереселенцы к милиции. Но всё стало ясным, когда послали мужиков на телегах за убитыми, а пятерых направили копать могилу. Ивану Ачкасову шёл тогда девятнадцатый год. Его, да Александра Головина, Алексея Наконечного, да Константина Нечаева, да мужика из Сосновки послали копать могилу. Могилу копали метрах в двадцати от деревенского кладбища. Григорий Новокшонов и Константин Малышев с убитыми подъехали к кладбищу. К могиле не пускало небольшое болотце. И пришлось таскать мертвецов через преграду. Особенно тяжёл был Уткин.
Хоронить людей из отряда Уткина было приказано голыми. Одетым оставить только ссыльного из Сосновки, принявшего смерть случайно. Могилу выкопали, начали опускать в могилу тела погибших, держали за волосы попа Уткина и вдруг появился ещё один отряд. Это догонял своих на лошадях отряд, оставшийся в засаде в Пуштаково во главе с Гребенюком. Всадники подскочили к могиле.
—Кого хороните?
— Бандитов хороним.
— Вижу, вижу. Поп Уткин. Отвоевался. Не закапывайте могилу, может быть придётся головы отрезать, чтобы увезти в доказательство разгрома банды. Где Пульцин с отрядом?
— В комендатуре.
— Подождите. Нарочного пошлём.
Положили тело Уткина в могилу. Задумались. «Кто же будет головы отрезать». Это же страшно. Пригорюнились.
— Давайте по жребию.
Из стеблей травы нарезали былинки, четыре одной длины, а одну укоротили. Стали тянуть. Короткую вытянул Алексей Наконечный и побледнел лицом. Не представлял он себе, как будет отрезать головы людям. Пусть мёртвые, но они же люди.
— Подожди, не умирай. Нарочный мчится.
От деревни летел на коне паренёк Пашка Захаров. У могилы осадил коня, передал записку. Прочитали: «Закапывайте!».
№ 38, 01.04.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-37)
Закопали бунтарей, доставивших так много хлопот советской власти, соорудили над могилой холмик. И креста не поставили, не велено было.
В начале августа 1989 года мы с Иваном Григорьевичем Ачкасовым, с Николаем Константиновичем Малышевым были на кожановском кладбище. Высоко взметнулись вверх старые берёзы, шумят над могилами. Деревни нет, на месте стоявших домов догнивающие брёвна, холмики фундаментов. Лучше других сохранился дом, где жили Ачкасовы, над голыми изъеденными временем тёмными стенами ещё стояли стропила крыши.
Кладбище в запущенном состоянии, заросло бурьяном, но ещё есть оградки, стоят кресты, надгробия со звёздами. Долго смотрели Ачкасов с Малышевым, искали место, где похоронены возмутители спокойствия. Малышев когда-то пахал поле, прилегающее к кладбищу и старый бригадир показывал ему место, где похоронены Уткин и его соучастники. Определили, что их могила метрах в 20-25 от края кладбища на север, рядом с кустом акации. Место ничем не выделяется и определили его старожилы, видимо, по интуиции.
Закончили своё тяжкое дело и пошли в деревню, повзрослевшие, посерьёзневшие за эти несколько часов.
Днём с места разгрома группы Уткина привели лошадей, всё имущество бунтовщиков. Был там и мешок с махоркой.
— Подходи мужики! – встретил возвращающихся с кладбища комендант Рябинин.
Они с Пульциным сидели на лавочке у ограды, расслабившиеся, в хорошем настроении.
— Насыпь-ка им за работу махорки в кепки, сколько войдёт, – подсказал Пульцин.
Рябинин черпал большой кружкой махорку и оделял утомившихся могильщиков. Иван Ачкасов подставил свою большую шляпу.
— Хитёр, бестия! – посмеялись коменданты.
Табак был в 1930 году в местах ссылки дефицитом, и кепка махорки была хорошей платой за тяжкую работу.
— Держи и ты. За то, что мою плётку попу Уткину подарил, – язвительно говорил комендант Фёдору Ачкасову.
Ачкасов вспыхнул от несправедливого упрёка и отпрянул от коменданта.
— Не дарил я плётку. Я её сейчас принесу, спрятана, – пошёл Фёдор под навес и подумал, а вдруг кто-то утащил плётку, ведь тут столько людей за день перебывало. К счастью, плётка была на месте. Вернулся, подал её Рябинину.
— А мне показалось, в окно видел, что ты плётку будто Уткину подаёшь. Извиняюсь, ничего не скажешь, – не любил признаваться в своих ошибках молодой комендант, но любил правду и справедливость, как её понимал.
Многие спецпереселенцы, вспоминая Рябинина, говорили, что он был строг, но справедлив. Но вот какая особенность. Много было комендантов и в Кожаново и в других посёлках. Но бывшие переселенцы знали их всех по фамилиям, обращались к ним «гражданин комендант». И мне при встречах с бывшими спецпереселенцами называли лишь фамилии комендантов. Иван Григорьевич Ачкасов долго вспоминал как звали Рябинина и определённо сказать не смог.
— Вроде Ефимом звали! – не смог назвать и отчества Рябинина.
Нет имени, отчества Рябинина и в тех архивных документах, которые удалось найти.
После разгрома отряда Уткина Пульцин отправил всех участников погони в обратный путь, старшим назначил служащего райисполкома Зайцева. Увезли они и все трофеи. У бунтовщиков обнаружили шесть винтовок, два дробовых ружья, два нагана, более 100 патронов к винтовкам и ружьям.
Ефрема Кузьминых повезли на лодке в Тегульдет кожановские старожилы, на которых комендант надеялся больше, чем на спецпереселенцев. Послали с ним Н. А. Попова и Дербенева. Ефрем был небольшого роста, худ, ему ещё не было и 17 лет. Из Тегульдета его повели в Суслово уже другие люди. Дорогой он сбежал. Но куда из тайги уйдёшь, если не знаешь её, если нет жизненного опыта. Старожилы помнят, что его вновь поймали и уже не дали сбежать. Что было с ним дальше – не знаю.
На обратном пути отряд милиции вновь появился на хуторе Золотые лужки. С соседнего хутора взяли двух человек в качестве понятых. Предстояло сделать обыск на хуторе Анны Коровиной-Сучковой. Искали сбежавших Петра Таячакова и Ивана Пантюхина. Вызвали во двор Анну. В окне пялили свои глазёнки брат Борис и сестра Женя. У Анны требовали выдать беглецов.
— Нет у меня никого! – повторила она.
№ 39-40, 04.04.1990, (продолжение, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-38)
— Врёшь.
— Хоть обыщите.
— С этим и приехали.
Всюду посмотрели милиционеры. Никого не нашли. А вот на чердаке приглянулось красивое с кожаным покрытием, с ярким набором на свисающих ремнях седло.
— Седло конфискуем!
Что могла сказать Анна?! Ничего. Не было беглецов на хуторе. Отряд двинулся дальше. Дорогой удалось обнаружить Петра Таячакова. Он пытался скрыться в тайге – убили. Таково официальное сообщение. Иван Пантюхин ушёл. Что стало с ним, архивы молчат.
Так закончилась попытка поваренкинского попа Уткина-Лидина с группой отчаянных людей восстановить справедливость. В те дни во всех документах называли группу Уткина бандой, хотелось верить, что это банда грабителей. Но анализируя поведение этих людей, видишь, что настоящих грабежей они не совершали. В магазинах Мелецкого, Тюляпс они взяли то, что считали нужным для будущего большого отряда, который думали создать: оружие, одежду, продукты. В Мелецком оставили даже расписку, которую подписал Уткин. Видимо, миролюбивость отряда объяснилась позицией попа Уткина, думавшего путём милосердия и справедливости привлечь людей на свою сторону. Уткинцы не убили, не избили ни одного человека. Может быть не успели? Ничего не взяли они, кроме лошадей, и в Кожаново. Не стали громить склады, хотя предлагали кожановцам открыть их и забрать все припасы по домам. Кожановцы оказались людьми дальновидными, они понимали, чем может обернуться самоуправство.
Можно предполагать, что в Кожаново, в разговорах с людьми, с комендантом Рябининым Уткин и его сподвижники поняли, что поднять людей на восстание им не удастся. Ранний отъезд на лошадях по дороге в Пуштаково можно объяснить решением уехать и скрыться в Тюхтетской тайге. Рябинина прихватили с собой, чтобы не дать возможность организовать людей. Выстрелы же в вдогонку Рябинину понятны, как реакция на неожиданный побег и от Уткина они не зависели. А решение не преследовать и продолжать путь подтверждает решимость Уткина избежать насилия и скрыться. На милость власти он не мог рассчитывать. Но и власть спешила быстрее потушить зародившийся огонёк противодействия, чтобы он не мог превратиться в пожар.
На это были основания. В марте 1931 года Тегульдетская ячейка ВКП(б) собралась на внеочередное заседание. Слушали информацию о том, что в пределах Кето-Чулымского района оперирует бандитская группа. Была вспышка возмущения, вызванная тяжелейшими условиями существования. Что это была за группа, где она действовала, предстоит ещё выяснить. Но по всему ясно, что комендатура не допустила развития событий вширь.
Банды Уткина уже не существовало, но волны страха распространялись всё шире, обусловленные отсутствием связи и большими расстояниями. В Тегульдете 14 июля обсуждали ночные события, многие считали, что к Тегульдету приближалась вражеская разведка и надо ждать основные силы.
Комендант Гусев послал утром разведку на другую сторону Чулыма. Разведчики никого не обнаружили, не было и Полигонского коменданта. Но опасность не миновала. Восставшие кулаки могли появиться с часу на час. Собрался отряд добровольцев, и комендант решил идти навстречу врагу. На пароме переправились на другую сторону Чулыма и отряд направился по дороге на Полигон. Враг не показывался. Тогда Гусев решил потренировать свой отряд. Добровольцы были построены, взяли ружья наизготовку и по команде двинулись на предполагаемого противника. И вдруг из-за кустов вывернулись два вооружённых всадника. Это ехали из Кожаново Пульцин и Рябинин, чтобы доложить о ликвидации банды. Пульцин А. П., видимо, планировал уехать в Суслово, а затем в Ачинск. Быть бы беде, но Гусев и другие тегульдетцы узнали Рябинина и боясь, что кто-нибудь начнёт стрелять, участковый комендант громко гаркнул:
— Отставить. Оружие к ноге!
Руководители встретились, обменялись новостями. Гусев весело обратился к своим добровольцам.
— Банда разбита. Можно по домам. Разойдись!
Сняты были засады, устроенные в кустах на левой стороне Чулыма, прекратилось патрулирование улиц. Из Тегульдета были посланы нарочные в Суслово, Мариинск. Говорят, что по дороге нарочные встретили красноармейский отряд, двигавшийся на Чулым, чтобы воевать с восставшими. Отряд вернули.
Но для Фёдора Ачкасова каверзы судьбы не кончились. Ещё не вернулся из Тегульдета Рябинин, а в Кожаново появился следователь Сметанкин. Он должен был расследовать обстоятельства дела, выяснить тех, кто содействовал бандитам. В первую очередь вызвал Фёдора Ачкасова. Тот рассказал всё как было, от поездки в Сосновку до похорон убитых и отъезда Рябинина в Тегульдет. Но следователь не верил в то, что бывший кулак Ачкасов не помогал бандитам.
— Почему же как только ты приехал в Сосновку и появилась банда? – следователь в этом увидел прямую связь. Он приказал сельисполнителю посадить Ачкасова в амбар. Ачкасова повели. Но тут появляется Рябинин, жизнерадостный, плёткой по хромовым сапогам постёгивает. Приехал из Тегульдета.
—В чём дело? – поднял глаза к Ачкасову.
— Вот в амбар следователь приказал посадить.
— Подождите. Я всё выясню!
Рябинин пошёл к следователю. Не одну самокрутку выкурил Фёдор, пока пригласили зайти к следователю.
— Повтори, что мне рассказывал, – предложил Сметанкин.
Ачкасов ещё раз поведал про свои дела и поступки. Следователь спрашивает Рябинина:
— Всё правильно говорит?
— Так всё и было. Ачкасов сделал всё, что мог.
№ 41, 06.04.1990, (окончание, начало №№ 14-16, 19-21, 25, 29-40)
Отпустили Ачкасова. Но ещё дважды вызывали на допросы в Тегульдет, пока не оставили в покое. Ф. Г. Ачкасов в своих воспоминаниях пишет: «после этого происшествия Рябинин стал относиться ко мне совсем по-другому, более доверчиво и по-товарищески». А подозревать Ачкасова в нечестности у Рябинина были основания. В конце июня в Тегульдет была направлена на большой лодке, поднимавшей 2,5 тонны, группа людей, чтобы получить материалы для строительства. Были в поездке брат Фёдора Ачкасова и сын Михаил, которому было тогда 17 лет. Когда возвратились посланцы назад, оказалось, что Михаил Ачкасов уехал домой, в Чумай.
Пошёл Фёдор к Рябинину, рассказал о поступке сына, уверял, что не знал об этом. Тогда Рябинин не очень поверил Фёдору Ачкасову, но доверия не лишил. Уже после разгрома отряда Уткина комендант как-то зовёт Ачкасова к себе и улыбается.
— Ещё раз убедился, что ты не врёшь!
Оказывается, Михаил прислал отцу письмо, в котором просит извинения за то, что без спросу уехал в Чумай. Коменданту в те годы давалось право читать письма, контролировать переписку своих подчинённых, что Рябинин и делал.
— Пиши ему, чтобы возвращался. Пока не буду считать его беглецом. В августе Михаил Ачкасов возвратился. Последние сомнения в честности и добропорядочности Фёдора Григорьевича Ачкасова рассеялись. И всё же в 1937 году, когда он работал и жил с семьёй в Тегульдете, его взяли по линии НКВД. Но это уже другая история.
В государственном архиве Новосибирской области хранятся документы, связанные м награждением Александра Петровича Пульцина. Начальник Ачинского окружного административного отдела С. Г. Айзенштат высоко оценивал действия начальника Бирилюсского районного административного отдела, писал так: «… действия т. Пульцина отличаются исключительной боевой тактичностью, организующей способностью, выдержкой и строгой плановостью действий, что дало возможность в трое суток при быстром передвижении на далёком расстоянии в таёжной местности по реке Чулым ликвидировать банду без потерь своих сил. Поэтому нахожу необходимым предоставление т. Пульцина к награде». (ГАНО, фонд Р – 47, оп. 2, дело 96, лист 71).
Боевая операция на Чулыме подняла авторитет А. П. Пульцина. Вскоре он был назначен начальником милиции Барабинского района Западно-Сибирского края. В июле 1931 года он принял самое активное участие в подавлении вооружённого восстания в Чумаковском районе Запсибкрая, в котором «приняло участие более 25 посёлков и деревень. Соорганизованные бандотряды достигали численности свыше 200 вооружённых бандитов».
В справке, что есть среди других документов о награждении, говорится: «18 июля в район оперирования банды прибыл из Барабинска во главе отряда в 58 штыков начальник Барабинского РУМ т. Пульцин, который в тот же день был направлен с отрядом на реку Омь с задачей занять урочище Чёрный мыс, установить необходимые заслоны и войти в соприкосновение с бандой.
19 июля … имел столкновение с двумя бандами до 30 человек … банда потеряла 4 убитыми и 20 пленными.
20 июля т. Пульцин с отрядом в 15 штыков … имел столкновение с бандой свыше 30 человек. Банда потеряла 1 убитым и 2 пленными, остальные разбежались.
В августе … провёл успешно операции по остаткам банды в районе посёлков, расположенных по р. Иче, где было поймано 15 активных бандитов, в том числе два поселковых организатора бандовыступления и один бандит ранен.
Кроме того, т. Пульцин выполнил успешно ряд агентурных оперативных заданий по вылавливанию скрывающихся активных бандитов». Такую справку давал начальник сводного отряда ОГПУ Сыроежкин. (ГАНО, фонд Р – 47, оп. 2, дело 96, лист 70).
Чем дальше уходило время, когда происходило рассказанное, тем выступление группы Уткина преподносилось всё красочнее. Говорили некоторые, что восставших было много, что были кровопролитные бои, в которых они принимали участие. Но было то, что было и так, как рассказано здесь на основе архивных документов и воспоминаний непосредственных свидетелей событий.
В. Новокшонов, краевед, член Союза журналистов СССР.
НОВЫЙ ПУТЬ (Бирилюссы)
02.02.1990 - 06.04.1990