Гайсирож Дмитрий Ананьевич. Бывший секретарь ЦК партии боротьбистов (Украина). Впервые встретились на Шекснинском гидроузле Волгостроя в 1938 году. Запомнился тем, что однажды вбежал в барак — бледный, трясущийся, долго не мог выговорить слово — и только после настоятельных наших требований рассказал...
Он впервые услышал, как виртуозно, доводя грубую матерщину почти до искусства, ругалась с комендантом лагпункта очень красивая, молоденькая блатная Таня.
— Рели бы лошадь заговорила человеческим языком, я бы так не удивился, — покачал головой Дмитрий Ананьевич и надолго замолчал.
Поздно вечером, уже укладываясь и как. бы продолжая начатый разговор, добавил:
— Стыдно перед человечеством за то, что умение говорить может быть. использовано отдельными личностями в столь неблаговидных целях.
Интеллигентность Дмитрия Ананьевича в условиях Шекснинского гидроузла, где контингент на 90% состоял из воров-рецидивистов, была явно не к .месту. На него смотрели с удивлением — в разговоре, на работе, во время отдыха... Сами посудите: разве не странно, например, видеть в грязном, вонючем бараке, с тремя ярусами нар, человека, чистящего зубы перед сном? Это было настолько необычно, что даже Крыса, Хват, Жаба, Косой, Карзубый и другие, вряд ли знакомые когда-либо с элементами бытовой культуры, не трогали Дмитрия Ананьевича. Они смотрели на него почти зачарованно, как на явление Христа народу.
...Обокрали Гайсирожа сразу же, в день прибытия на 41-ю дамбу. Унесли не только чемодан с домашними вещами, но и пальто со шляпой, которые он снял после первой тачки морены, уложенной в тело плотины.
Вечером того же дня бывший Секретарь ЦК боротьбистов получил подобающее условиям и соответствующее сезону обмундирование шапку-ушанку, телогрейку, ватные штаны и нуждающиеся в ежедневной подшивке валенки. Все настолько грязное и изношенное, что давно потеряло какую-либо ценность и даже форму. Мало того, гардероб принадлежал, вероятно, шкету, не более 160 см от земли до макушки, а Дмитрий АнаньевичЧ был мужчина рослый и широк в кости.
В столь необычном, с чужого плеча, одеянии, он стал непохожим на себя, а издали напоминал Дон Кихота. Отлично понимал, насколько неуклюже выглядит, но не выражал по этому поводу ни возмущения, ни даже неудовольствия. Свое отношение к столь нелепому обмундированию сформулировал примерно так:
— Я не нахожу ничего смешного и теперь уже необычного в пытках. А короткие, рваные штаны совсем безобидны в сравнении с тем, что пережито за год предварительного заключения.
Мое место на нарах было рядом с Дмитрием Ананьевичем. Несмотря на большое различие в возрасте, мировоззрении, образовании и так далее, мы всегда находили общий язык. Я читал ему свои стихи, из которых сегодня помню разве что несколько строк; «Напрасно ты архив листаешь, копаешься во прахе старины. Таких времен история не знает, как день сегодняшний моей страны». Когда начиналось сравнение со средневековьем, с ужасами испанской инквизиции, Дмитрий Ананьевич читать не позволял.
Он не хотел слушать крамолу и советовал не хранить никаких записей в этом роде.
О себе рассказывал мало, но вскоре я знал о нем все. Еще до резолюции Дмитрий Ананьевич, выходец из интеллигентной семьи, возглавлял одну- из многочисленных в то время политических партий на Украине. Вскоре, однако, оказалось, что боротьбисты — организация слабосильная и, 'Главное, бесперспективная. Партия безболезненно для ее членов самоликвидировалась.
«Генсек» вступил в КП(б)У. Но еще будучи студентом биофака Киевского университета, не желая впредь заниматься политикой, подал заявление о выходе из партии. Последние 10 лет увлекался энтомологией. Коллекционировал жучков и бабочек, препарировал земляных блошек и гусениц; Был уверен, что вскоре станет заведующим кафедрой фитоэнтомологии с-х института, должность профессора не за горами.
В июле 1937 года арестовали. Обвинили в двух смертных грехах; возглавлял партию боротьбистов, отказался состоять членом ВКП(б).
«Тройка» приговорила Дмитрия . Ананьевича всего к 10 годам спецлагерей. Столь снисходительное отношение объясняется тем, что следственные органы не смогли найти ни одного бывшего члена партии боротьбистов, и таким образом комплектование контрреволюционной организации не состоялось. Дмитрий Ананьевич оказался врагом-одиночкой...
В отличие от многих других у Дмитрия Ананьевича было две лагеркые клички одни (немногие) называли его Генсеком, а остальные — фраером. Только слово это звучало у них особо, примерно так, как мы произносим «Челозек с большой буквы».
Жил и работал этот славный человек на износ. Добросовестно катая тачки с мореной, он часто получал совсем скудный штрафной паек питания. Как могли, мы помогали, но все шло к тому„ что Дмитрий Ананьевич вскоре будет «доходягой». Этого не случилось.
В половине апреля, когда поверх льда на Шексне появилась вода, через реку нас
возили на грузовых автомашинах. В тот памятный день они шли совсем тихо,
гуськом. На середине реки первая машина бесшумно ушла под лед. Там был и Дмитрий
Ананьевич.
Никто не выплыл.
7. X. 1977.
Свои 10 лет (1937-1947) отбывал на Волгострое, в Сиблаге, Горшорлаге, Норильске. В 1956 году реабилитирован. С 1960 года член КПСС (молодой коммунист), стал заслуженным агрономом РСФСР.
До сих пор я писал книги только сельскохозяйственные, мне многие рекомендуют написать о «тех» 10 годах из собственной биографии. Это оказалось куда труднее трактата о картофеле (на Всероссийском конкурсе моя книга «Второй хлеб» удостоена диплома 2-й степени).
Как сегодня написать, например, о Горшорлаге, чтобы никого не компрометировать за все то страшное, что там было? Иначе нигде не напечатают. Даже статью о строительстве города Норильска, написанную мной в спокойных тонах, местная газета не взяла. Возможность написать представляется мне в виде .фантазии наподобие ефремовского «Часа быка». Пусть события происходят где-то в антимире. Но если рассказ (или повесть) окажется настолько удачным, что в него поверят, как в «самделишную» фантазию, тогда читатель вправе будет спросить: «К чему все это?»
Что ему ответить? В самом деле, какой даже неземной цивилизации нужно то, что было? Как можно оправдать бессмысленное людское самоуничтожение? Словом, ефремовский вариант не нравится мне.
А можно, по примеру В. Карпова, на фоне сугубо патриотических событий (роман «Взять живым») вскользь сказать о «врагах народа». Персонаж Нагорный у Владимира Васильевича получился таким врагом-паинькой, что был безмерно рад полученной смертельной ране.
Я написал В. Карпову, что его Нагорный насквозь фальшивый, втиснут в роман только для эффекта. И если не можете писать правду о «врагах народа» 1937 года, то лучше и не пытаться в полуправде рассказывать об этом. Он, разумеется, обиделся на меня. Бог с ним. Героям позволено быть капризными.
О «десяти годах» не фантазирую. Просто пишу портреты с натуры... Набирается их целая галерея. Они совсем разные: воры-рецидивисты, студенты, ученые и крестьяне, партработники и проститутки, артисты и генералы.
(Из письма - Б А. Дьякову, Красноярск, 1977).
Н. В. Супруненко
этом году Николаю Владимировичу могло исполниться 80. Он умер 13 лет назад.
«Норильская панорама», № 13 (17), 07.08.91