Я написал статью о КПСС, журнал «Огонек» (№ 29) ее опубликовал. Писателю Борщаговскому статья пришлась не по вкусу, он разразился собственной статьей и опубликовал ее в «Литературной газете» (№ 33).
Естественный литературно-журнальный процесс. Я никогда не был сторонником писать «ответы» на «ответы», т. е. затевать полемику, спор, которые часто переходят в склоку. Однако некоторые места в статье Борщаговского требуют разъяснения.
Берем фразу: «Как набирается он (то есть я. — В. С.) самоуверенной «смелости» вновь по слухам, по принципу «говорят», ссылаясь на третье лицо, объявлять Николая Бухарина «теоретиком террора», а Кедрова - «палачом русского Севера»?»
Но о каких слухах может идти речь, если я выписал пространную цитату из книги Бухарина «Экономика переходного периода», в которой Бухарин (а его считали теоретиком партии) разделяет население России на слои и девять слоев рекомендует ликвидировать - уничтожить, расстрелять. Чем же он не теоретик террора? И зачем же его в данном случае обелять, защищать?
Словечко «говорят» приходится иногда употреблять, и чаще всего по просьбе редакции. В свое время, может быть, много лет назад, прочитал книгу и даже сделал выписку, но, не будучи дотошным исследователем, не записал страницу. А теперь редакция требует указания страницы. Вот и приходится либо давать цитату в «изложении», либо страховаться этим словечком - «говорят». Вот и о Кедрове А. Борщаговский вычитал в моей статье фразу: «По своей беспощадности, говорят, он превосходил самых кровожадных палачей того времени». Ну что же, если уж А. Борщаговский так любит этого человека и заступается за него, оснастимся точными цитатами. Книга С. П. Мельгунова «Красный террор в России 1918—1923» (изд. «Телекс». Нью-Йорк. 1989). Впрочем, книга теперь переиздана у нас в СССР. Может быть, подробности о Кедрове доставят удовольствие моему оппоненту.
«...Доходили устрашающие сведения о карательных экспедициях Особого Отдела В.Ч.К. во главе с Кедровым в Вологде и других местах... Кедров... прославился своей исключительной жестокостью... были случаи расстрелов 12 - 16-летних мальчиков и девушек» (стр. 59—60). «...В Архангельске Кедров, собрав 1200 офицеров, сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывает огонь из пулеметов...» (стр. 61). «...В Вологде чета Кедровых жила в вагоне около станции... В вагонах происходили допросы, а около них расстрелы. При допросах Ревекка... била по щекам обвиняемых, орала, стучала кулаками, исступленно и кратко отдавала приказы: «к расстрелу, к расстрелу, к стенке!»... едет в Соловецкий монастырь и там руководит расправой вместе со своим новым мужем Кедровым». Заключенных «по частям увозят на пароходе в Холмогоры, усыпальницу русской молодежи, где, раздевши, убивают их на баржах и топят в море. Целое лето город стонал под гнетом террора... В Архангельске Майзель-Кедрова расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами...» (стр. 142).
Может быть, хватит пока о Кедрове, уважаемый Александр Михайлович, перейдем к следующему вашему подзащитному - Аркадию Петровичу Гайдару?
Фраза из статьи А. Борщаговского: «Даже и то, что Аркадий Гайдар погиб в боях 1941 года, не склонило сегодня Солоухина не то чтобы к прощению, а пусть только к серьезному, добросовестному исследованию, изучению жизни писателя, чтобы избежать явной лжи».
Гайдара как писателя я никогда бы исследовать не стал. Это мне просто не интересно — не Платонов все-таки, не Булгаков. Исследовать же его жизнь как чоновца (напомним, что ЧОН — это Части Особого Назначения, предназначенные ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО для осуществления террора, для расстрелов, для карательных экспедиций), расследовать участие Гайдара в утоплении в крови Тамбовского восстания, в уничтожении хакасов и бурят я, пожалуй, и мог бы, но для этого нужен доступ к архивам, притом совершенно секретным, а скорее всего, уничтоженным. Да и были ли эти архивы? Но все же я нашел кое-что о Гайдаре. Это свидетельство его хорошего знакомого Бориса Германовича Закса, сотрудника Твардовского по «Новому миру», ныне живущего в США. Открываем «Минувшее. Исторический альманах» (№5, изд. «Atheneum». Париж. 1988. Стр. 383, 385, 389, 390. Борис Закс. «Заметки очевидца»).
«Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У него отнимали одно лезвие, но стоило отвернуться, и он уже резался другим. Попросился в уборную, заперся, не отвечает. Взломали дверь, а он опять — режется, где только раздобыл лезвие... все полы в квартире были залиты свернувшейся в крупные сгустки кровью...
...При этом не похоже было, что он стремится покончить с собой, он не пытался нанести себе смертельную рану, просто устраивал своего рода «шах-сей-вахсей». Позже, уже в Москве, мне случалось видеть его в одних трусах. Вся грудь и руки ниже плеч были сплошь - один к одному - покрыты огромными шрамами. Ясно было, он резался не один раз...»
Теперь представим на мгновение, что в руках у этого психически неуравновешенного
человека, жаждущего видеть кровь, даже хотя бы и свою собственную, - не
бритвенное лезвие, а маузер и он не житель московской квартиры, а командир
карательного отряда...
Борис Закс продолжает:
«...Для исключения из партии у него была не одна версия. Один молодой «гайдаровец» нашел документы, подтвердившие такую, слышанную мной от него причину: за расстрел пленных. Нет, тут дело было не в гуманизме или отсутствии оного, а в нарушении прямого приказа - если попадут в руки пленные, доставить в штаб для допроса. Потом бы их, может, все равно расстреляли, но вина Гайдара была в том, что он расстрелял, не допросив...
Как Гайдар относился к тому, что принято объединять словом 37-й год? Неясно. Я никогда не слыхал от него ни единого словечка осуждения или сомнения... Вообще, я думаю, что у человека, который сам расстреливал, отношение к террору 37-го года не могло быть адекватно нормальному...
Террор не родился в тридцатые. Гайдар еще в гражданскую войну насмотрелся (насовершал? — В. С.) всякого. Ведь дисциплина в Красной Армии держалась на расстрелах. А Гайдар еще мальчишкой служил в ЧОНе. Думаю, что категория справедливости еще тогда перестала его интересовать. Только - целесообразность. И не знаю, считал ли он террор нецелесообразным.
Ведь и пленных он расстрелял во имя целесообразности - слишком много бойцов конвоя потребовалось бы для отправки пленных в тыл. Проще было расстрелять и на рысях двинуться дальше».
Заметим, что пленные - это не немецкие фашисты, не японские оккупанты какие-нибудь, а наши соотечественники, россияне, мирные люди, хакасы, восставшие, не выдержав большевистской тирании.
Думаю, что дальнейшее мое исследование, «серьезное, добросовестное» изучение жизни Гайдара не доставило бы большого удовольствия А. Борщаговскому.
Но статья-то моя написана ведь совсем о другом. А. Борщаговский либо не понял ее, либо не захотел понять, либо от упоминания нескольких имен, симпатичных А. Борщаговскому, у него потемнело в глазах и он бросился на мою статью, словно бык на красную тряпку. (Согласен, что тут я грублю, но не забудем, что А. Борщаговский обвинил меня в «явной лжи», а за это либо извиняются, либо... ограничимся грубостью.)
А. Борщаговский обличал меня также в позе генерального прокурора, но почему-то не понял, кого я пытаюсь обвинить.
Конечно, по сегодняшним меркам таких палачей, как Юровский, Кедров, Гайдар, Лацис, Якир, Дзержинский (и дальше, и выше), полагалось бы судить. Но судить уже некого. Вспомним для разрядки эпизод из гениального романа Булгакова (это вам не Гайдар!):
« - Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! - совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич...
- Именно, именно, - закричал он... - ему там самое место!.. но... отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
- А жаль! — отозвался задира-поэт...»
И нам жаль, что преступников нельзя уже судить. Кроме того, цитирую собственную статью: «...но дети не виноваты в деяниях отцов. А отцы, между прочим, если бы были живы, могли бы загородиться и таким ответом: «А мы — что? Это не мы. Нам приказала партия».
И здесь необходимо, как это ни омерзительно, еще раз обратиться к фигуре Кедрова, а именно к его письму в ЦК из Лефортовской тюрьмы. Потерпим и вникнем.
«Я обращаюсь к вам за помощью из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой.
Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину... Я не виновен и в... преступлениях перед партией и правительством. Я - старый незапятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны...» *
Вот так. Человек, купавшийся в крови и разбрызганных мозгах десятков тысяч действительно невинных людей, говорит, что он старый, ничем не запятнанный большевик. Да, обвинять и судить надо партию большевиков. В своей статье я сформулировал двадцать два пункта обвинения партии большевиков. Собственно, из этих двадцати двух обвинений и состоит вся моя статья. Но их почему-то и не захотел заметить А. Борщаговский. Для него заступиться за симпатичных ему людей, вроде Кедрова или Гайдара, было важнее.
P.S. Что касается уязвления меня за статью о Хрущеве, написанную в 1958 году, то тут уж ничего не поделаешь. Было. Писал. Почти у каждого что-то было. Кто-то писал о Хрущеве, а кто-то громил альманах «Метрополь». Не знаю, что хуже. Говорят, ...вспоминаете, Александр Михайлович?
Владимир СОЛОУХИН
* Н. С. Хрущев. «Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС». Госполитиздат. 1959 г. стр. 47.
Литературная газета 04.09.1991