Недавно Андрея Андреевича наградили медалью. Первой и, наверное, последней за
его долгую многотрудную жизнь. Правда, в восемьдесят четвертом году ему вручили
почетный знак ветерана Норильского комбината. Но это была награда ведомственная,
а вот правительственная — впервые...
В толпе Андрея Андреевича заметишь не сразу. Да и на работе немолодой интеллигентный Синюткин не любит излишнего шумят и громких слов. Сама специфика его труда (Андрей Андреевич — конструктор) не терпит суеты, зато требует большой аккуратности и отменных знаний.
Есть конструкторы по должности, а есть — по призванию. Наш герой удивительно надежно совмещает обе эти категории; Правда, должность три десятка лет тому назад ему дала администрация Дудинского порта, а вот призвание, талант, если хотите, он получил от рождения, от Бога.
Дело в том, что Андрей Андреевич по духу своему изобретатель, И в шестьдесят восемь сохраняет такую свежесть мысли, что многие молодые могут позавидовать. Как конструктор Синюткин великолепно знает строительство, сантехническую часть, а также механику и электротехническое оборудование. При обсуждении различных проблемных проектов в считанные минуты может четко оценить реальную обстановку и тут же выдать наиболее эффективное решение.
Генератором идей называет его начальник отдела Сергей Александрович Касаркин. Надо думать, что это — не просто слова. Если подсчитать, сколько тех же идей породил за эти годы Синюткин, итог получится внушительный — пожалуй, не меньше сотни предложений.
— А каков экономический эффект от их- внедрения? — поинтересовался я у заместителя начальника «Норильскснаба» Александра Григорьевича Кизима. Он немало лет командовал портом, и его творческая инициатива и по сей день перекрещивается с идеями Синюткина.
i— В нашей бестолковой бюрократической системе это сделать очень и очень непросто, — хмурится в ответ Кизим. — Скажу одно. Если бы Андрей Андреевич жил где-то за Границей, то уже давно был бы миллионером. А здесь мы ему «отваливаем» . за каждое предложение по шестьдесят, а то и по сорок целковых. И считаем, что облагодетельствовали рационализатора. Позорище! Глаза бы не видели эту систему!..
Андрей Андреевич, несмотря на мягкость характера, может быть жестким и неуступчивым. Это случается^ когда он видит какой- нибудь бездарный проект и считает, что есть более выгодное решение. Конструктор Синюткин не митингует. Он внимательно слушает и ищет союзников. И когда найдет такого человека, то, объединившись с ним, от своего варианта уже не отступает.
Далеко бы мог пойти инженер Синюткин, если бы не одно обстоятельство. Но об этом позже. А пока расскажу об одной бюрократической истории.
Года четыре бьется инициативная группа рационализаторов порта, пытаясь внедрить в жизнь довольно интересную идею. Зная, что значит для дудинцев вода, рационализаторы решили подать ее в один из районов города, используя для этого бассейн Трехозерки. Вода требовалась городскому хлебокомбинату, а еще —- большому портовому складу. Для этого на ручье Артенатка следовало соорудить дамбу и построить небольшую насосную станцию на озере, наиболее близком к этим объектам. Затем закольцевать водовод с системой «склад-хлебопекарня» и —- живи себе ие тужи. Расходы минимальные, а выгоды несомненные: экономятся питьевые запасы озера Самсонкина, не надо тянуть водопровод за несколько километров.
Казалось бы, что тут думать — утверждай предложение и приступай к его реализации. Однако не получается. Вся беда в том, что ^уперлись «рогом» норильские проектировщики. Объяснение простое: дескать, этого быть не может, Потому что не может быть никогда!
Действительно, какой-то Синюткин с компанией решает запросто такую проблему без особых затрат, когда в Норильске имеется собственный проект, внедрение которого светит портовикам чуть ли не в тридцать два миллиона рубликов. Не проект, а проектище!
Впрочем, не ждут портовики «верховного» благословения, спокойно делают свое дело. Уже двё года действует водозабор на Трехозерке, построена насосная станция. Теперь очередь за дамбой! Если доже и не утвердят, рацпредложение, беда небольшая. Ну не получат люди свои пятьдесят рублей рационализаторских, зато...
Рассказывая об этих передрягах, Андрей Андреевич улыбается доброй и обезоруживающей улыбкой. Миллионеру без миллиона, к подобным ситуациям не привыкать. Да и разве это беды? Так, суета сует. В жизни этого удивительного человека были события пострашней.
Случилось это в сорок первом году. Уже второй месяц, неся огонь и смерть, с запада надвигалась война. Небольшой промышленный городок Орск из некогда веселого и шумливого сделался серьезным и деловым. В нем как-то сразу установилась настороженная рабочая тишина. И только на железнодорожной станции, где все чаще и чаще формировались эшелоны с отъезжающими мобилизованными сибиряками, эта тишина нередко взрывалась гудками паровозов, звуками отчаянной гармошки да горестным плачем женщин.
Завод, где в ту пору работал Андрей Синюткин, в число % номерных предприятий не входил. Но, как многие механические заводы, с начала войны был зачислен в резерв наркома обороны страны. Вот почему, заботясь о будущем Своего производства, директор наиболее ценных рабочих-кадровиков старался уберечь от фронта. В их число попал и слесарь Синюткин.
Естественно, как и все молодые люди той непростой эпохи, Андрей рвался на фронт, но ему ответили просто: «Не горячись, парень! Надо будет — пойдешь воевать. А. пока... иди работай. Нам руки твои нужны».
А руки Андрея Андреевича действительно умели создавать Такие уникальные вещи, что и бывалые мастера порою дивились. Одни искренне радовались успехам молодого рабочего и По-доброму завидовали. Другие же... Эти тоже хвалили Андрея Андреевича, и порою громче других, а вот за глаза, в душе, считали себя обиженными, обойденными славой. Беда их- заключалась, конечно, не в Андрее, а в них самих.
...Однажды вечером заявился к Синюткиным домой такой «активист», бывший однокашник. Вместе заканчивали строительное училище, Вместе-то вместе, только Синюткин после «своих университетов» весь в работу ушёл, этот же ни к какому берегу не прибился, на смене еле норму вытягивал.
Пришел, посидел, поговорил. Посетовал, что нагрузок в комсомоле многовато дают. Помечтал о коммунизме. Спросил мнение Андрея. Что мог ответить ему на это Синюткин? Как умел, посочувствовал да посоветовал, чтобы тот не падал духом; Дескать, комсомол —- дело почетное, ну а в каком серьезном деле обходится без трудностей. А что касается коммунизма, то до нёго дожить надо.
Вот и весь разговор. Но знать бы тогда, чем станет он для Андрея...
Произошло это через несколько дней, в понедельник 28 июля. Этот черный понедельник разом перечеркнул все светлое в жизни восемнадцатилетнего паренька.
В дверь постучали далеко за полночь. Запомнились запыленные сапоги оперативников, перепуганные соседи — понятые, ничего не понимающие братья — старший Федя и младший Ванюшка. Сам Андрей, с трудом уяснивший, что пришли за ним только горестно и обреченно спросил; «Меня? А за что?,..» В самое сердце поразил истошный, словно по покойнику крик матери.
...Девять лет тому назад вот также увели ее мужа и отца четырех детей — Андрея Тихоновича Синюткина. Статный чапаевец, имевший крепкие мастеровые руки, вдобавок обладал твердым независимым характером. И в трудные годы решил жить своим хозяйством. Терпели красноармейца и единоличника до тридцать второго года. А в горькое для голодного Поволжья время, обнаружив у него полведра ржи, обвинили в хищении колхозного хлеба. И хотя Андрей Тихонович доказал, что зерно это он заработал. Указ ot 7 августа 1932 гола, в народе именуемый по-простому — «семь восьмых», подметал любого неугодного человека. Достаточно было даже горсти зерна.
После ареста Андрея Тихоновича, Синюткины еще три года бедствовали в Саратовской области. А когда стало совсем невмоготу и от голода умерла двухлетняя сестра Андрея, всем семейство^ решили податься в Сибирь. в Орск. В то время туда со всей страны вербовали людей иа строительство новых заводов и комбинатов.
В Орске мать и Федор быстро устроились на работу. Потихоньку стали подыскивать место и для четырнадцатилетнего Андрея. И хотя он болезненно сознавал трудное положение семьи, все же попросился в строительное училище.
Более старательного «фабзайца» в Орском училище в ту пору наверняка не было. Андрей стал отличником и все два года получал повышенную стипендию, сто двадцать рублей. А это немало, если учесть, что посредственному ученику, платили всего восемьдесят. Со второго курса его перевели на техническое отделение: давнишняя мечта наконец-то осуществилась. В тридцать восьмом шестнадцатилетний Синюткин с отличием закончил училище.
На заводе старательного, не по годам серьезного пария приметили сразу. Умение по любому сложному чертежу быстро разобраться в особенностях самой заковыристой детали. снайперский глаз и уверенные руки, доводящие работу до филигранной точности, уже через полгода вывели его в число передовиков. И вот...
Обыск закончился нескоро. И хотя скудное имущество Синюткиных уже давно было пересмотрено и перещупано, хмурый пожилой опер дал «отбой» только на рассвете. Чувствовалось, что он сам не надеялся найти то, что его обязали найти в этой бедной рабочей семье.
Молодой Александр, Солженицын еще командовал батареей сорокапяток, третьеклассник воронежец Анатолий Жигулин еще придумывал свои первые рифмы, -когда Андрюша Синюткин начал проходить все круги ада «архипелага ГУЛАГ» и ворочать «черные камни» горькой своей судьбы.
Следователи, работавшие по его делу, Андрея не били. Но изнурительные допросы, длившиеся по десять, а то и более часов, вели дотошно и кропотливо.
— Ты же понимаешь, Синюткин. что деваться тебе Все равно, .некуда. Отсюда путь только один — в- лагерь. Сейчас все^ зависит от тебя. Признаешься, подыщем зону полегче. Нет — загремишь туда, где Макар телят не пас. А . потому думай хорошенько и решай, — вбивали они в голову упорному пареньку.
С удивлением- и даже оторопью открывал Андреи в ходе следствия для себя, что он, оказывается, усомнился в нашем светлом будущем ~ коммунизме, а к тому же злобно клеветал на родной советский комсомол. И если с этим ему как-то можно мириться, то от «пораженческих настроений» у него просто голова другом шла. Что-что, а уж за прошедший месяц войны он этих настроений и в мыслях-то никогда не высказывал. И все же самое ошарашивающее открылось в последнем обвинении: он, Андрюша Синюткин, простой рабочий паренек, родившийся в глухой нищей деревне Грязнухе и носивший с братом Федором один выходной костюм на двоих, вдруг ни с того ни с сего начал восхвалять... царскую жизнь. О которой, честно говоря, не Ведал ни слухом и ни духом.
Нелепость обвинений, надо думать, понимали и следователи. Но запущенная на полную мощь адская машина требовала все новых и новых жертв. И они/ кочегары этой машины, не забывали подбрасывать в ее «топку новые человеческие жизни и судьбы.
Следствие закончилось в декабре...
За несколько дней до нового, сорок второго года Андрея судили. В своем последнем слове, остриженной под «нулевку», Синюткин пытался что-то сказать в оправдание. Но никто его, естественно, не слушал. Приговор сразу >гак-то не дошел. И только когда конвоиры, подталкивая паренька, повели его из зала, Андрей наконец-то сообразил, что он осужден как враг народа. На целых десять лет лагерей плюс еще пять — поражения в гражданских правах.
Двухсотлетний и староукладный российский Оренбург, в тридцатые годы переименованный в Чкалов... Сюда, на берег Урала, чуть ли не со всех концов Сибири в ожидании этапов, как реки в море, стекались разномастные потоки обездоленного люда.
Политические заключенные, которых в пересыльной тюрьме было в достатке, обычно в Оренбурге не засиживались. Дней череэ пять-шесть Андрея с очередным этапом отправили в Бузулук. Через пару недель «столыпинские» вагоны, в одном из которых находился заключенный Синюткин, застыли на небольшой таежной станции Колтубанке.
Когда заключенных построили и стали проверять по спискуЮ многих недосчитались. Промерзшие вагоны и январская стужа сделали свое черное дело. Станция Колтубанка стала для них последним приютом. Выгрузили трупы и сложили их в штабеля, полузамерзшие зеки серым потоком потянулись к месту своего будущего обитания.
Полузанесенный снегом лагерь находился неподалеку от станции. Словно ощетинившийся зверь, он зорко поглядывал вокруг своими сторожевыми вышками.^От одного его взгляда становилось зябко и тревожно. И все когда заключенные наконец попали в 6араки,их приземистые серые помещения показались им даже уютными — после этих вагонов, стужи.
Колтубанка, Колтубанка... Кто мог знать, что до этого упорный, не поддающийся ни на какие уговоры паренек именно здесь неожиданно сдаст.
Шли черные дни первого года лагерной жизни. Растущий организм все сильнее и сильнее требовал еды. Жалкая лагерная баланда не восполняла потерянных сил. Да и давали-то ее только при выполнении рабочей нормы. А норма на лесоповале, куда попал Андрей, оказалась для него невыполнимой. Поначалу у Андрея еще хватало сил справляться с неподатливой, хотя и остро отточенной пилой. А затем, раз за разом, несмотря на окрики бригадира, он сам, словно подрубленное дерево, валился на снег.
Андрей заболел. Может, потому и написал он тогда домой горькое и отчаянное письмо, где, не надеясь выжить, рассказал матери о всех своих муках и даже на всякий случай попрощался.
Словно ножом по сердцу полоснуло это письмо близких. Продав, что еще можно было продать из скудного семейного добра, и собрав с полмешка сухарей, бросилась бедная женщина в ноги начальству и Христом-Богом упросила дать ей отпуск для свидания с сыном.
Уже через неделю добралась Екатерина Анисимовна до Колтубанки. Трудно сказать, сколько пришлось ей тогда вынести унижений, но свидания с сыном она добилась.
Вспоминать эту встречу без слез Андрей Андреевич не может и сегодня. Первый родной человек за девять месяцев .страданий... И такие, до боли любимые глаза, плачущей матери. Что случилось тогда? Скорее всего — чудо. То ли неожиданное свидание, то ли спасительная материнская котомка с сухарями, а может быть, просто пришедшая весна сделали свое целебное дело — Андрей выздоровел, и где-то через месяц неподдающиеся до этого лесные «кубики» стали постепенно складываться в долгожданные нормы,
Сегодня, если взяться перечислять все, что за долгие годы заключения сделали руки этого умельца,. сколько уникальных приспособлений и разработок породил его живой изобретательный ум, Просто не хватит газетного полотна. Начиная от Колтубанки и кончая Норильском, в Кыштыме и в Дудинке, куда бы ни заводила его лагерная стезя, молва о мастере-искуснике опережала неторопливую казенную почту.
Говорить о том, что дали бюджету ГУЛАГа разработки Синюткина, не имеет смысла. Все равно этот затопленный людскими слезами «архипелаг» с ним рассчитываться не станет. А вот отметить, как выручило Андрёя в то горькое время его мастерство, наверняка резон есть.
Как-то в соседней женской колонии закончились иглы к швейным машинкам,: Работа, того гляди, остановится. Соседи забили тревогу: выручайте. Вот тут-то и пригодилась синюткинская смекалка. Немного подумав, за пару дней из обыкновенной стальной тросовой проволоки наладил он 'производство злосчастных игл, И пока не подоспела партия с завода, Андрей обеспечивал женщин продукцией собственного изготовления.
Сказать, что это сильно облегчило жизнь мастера, значит слукавить. Разве что меньше стали посылать на всякую черную работу, да и уважения немного прибавилось. Правда, для уголовного, люда такая нравственная категория, как. уважение, в общем-то, не существовала, Но, родившись в староукладной крестьянской семье, где религию ив души не выбила даже революций, Андрей своего Бога не похоронил, всегда оставался человеком добрым и сострадательным. Когда обращались за помощью, не отказывал никому, вот почему немало лагерников тех лет, проевших зубы на тюремных харчах, восстанавливали у него свои изрядно поредевшие челюсти фирменными сииюткинскнми коронками, которым, кстати,. могли позавидовать и протезисты-профессионалы.
Особую зависть вызывали его курительные мундштуки и охотничьи ножи. Редкие, удивительные по красоте наборные рукоятки и строгая голубоватая сталь клинков словно завораживали отчаянные голова и ставили молодого парня на высокую ступень лагерной пирамиды. И хотя делать подобные вещи в зоне не разрешалось, при нужде даже «кум» — начальник оперативной части — обращался за помощью к заключенному Синюткину.
Сегодня, итожа года и перелистывая страницы прошлого, Андрей Андреевич на жизнь свою не сетует. Значит, так было написано ему на роду. От судьбы не уйдешь...
Освободили Андрея Андреевича в пятидесятом, на год раньше, срока. Учли безупречный труд и несомненную пользу для производства.
По выданному в лагере предписанию Андрей следовал в Потапово, Где в небольшом опытном хозяйстве ему предстояло отбывать свою «пораженческую» ссылку. Жадные до свежего человека дудинские комары уже успели попривыкнуть к нему, когда небольшой обшарпанный катерок, Загрузив пассажиров, а вместе с ними и нашего героя, протрубил окончание посадки, после чего не спеша отвалил от причала. С высокого крутого берега rpyстно на отплывающих смотрели золотистые глаза ромашек, да. иногда теплыми искрами постреливали из зелени травы цветы иван-чая. Словно знали, какая встреча ждет нашего Синюткина в старом захолустном Потапове.
Потапово встретило Андрея неласково. Директор хозяйства, заматерелый самодур, обращался с людьми хуже чем со скотом. Как сейчас видит его Синюткин: подпоясанный широким офицерским ремнем стоит он, перекачиваясь с пяток на носки, и на любые возражения ссыльного грозится отправить его туда, откуда он только что освободился. И мог бы...
Выручил Синюткина случай.
Потаповский механик, мужичок малограмотный и на своей должности удержавшийся только за счет жены-продавщицы, однажды крепко запил. А нужно было срочно везти людей на сенокос. Косили, как обычно, на другой стороне Енисея и добирались туда на лодке. Механик заявился с тяжелого похмелья. С отвращением несколько раз дернул ремень, наматывая его на маховик старого мотора. Не получилось. Попробовал еще — результат тот же. Тогда плюнув на поездку, непротрезвевший «технарь» забористо обматерил покосников. Не меньше механика матерился и директор. И тут молчаливо сидевший Андрей предложил свою помощь.
Через полчаса, пару, раз чихнув, двигатель завелся. Когда приехали на .сенокос, директор, поинтересовавшись профессией ccыльного, безо всяких церемоний сказал коротко: «Будешь механиком!...».
И все же ссылка оставалась ссылкой.
Сладость свободы, первое упоение ею сменились горечью и безысходностью. Однажды, а случилось это под осень пятьдесят второго, Андрея отправили на другую сторону Енисея, куда должны были выйти местные охотники. Ему надо было перевезти их в поселок. К вечеру заштормило. Потихоньку двигаясь вдоль берега, Андрей кричал, чтобы в наступившей темноте охотники случайно не миновали его. Шторм, темнота и горькое одиночество навалились на Синюткина одновременно. А может взять бросить все к черту, вывалиться из лодки и разом покончить с этой поганой жизнью?
Что остановило тогда Андрея от этого страшного шага? Может, вспомнил свидание с матерью, спасшее его в горький час в Колтубанке...
В середине пятьдесят четвертого в Потапо во из Дудинки приехала медицинская комиссияия. Вместе с работниками хозяйства прошел обследование и Андрей Андреевич. Главный врач Харитонова нашла у него острую неврастению и направила в окружную больницу.
Вернуться в Потапово Андрею Андреем уже не довелось.
Дудинка поразила его простотой нравов и неназойливым человеческим теплом, a самое главное заключалось в том, что прошлое Синюткина здесь никого не пугало и не настораживало. Впрочем, удивляться этому не стоило: многие дудинцы тех лет сами прошли гулаговскими дорогами.
Почти без труда устроился Синюткин — после выхода из больницы — механиком гаража в небольшой песчаный карьер на Артенатке. После всех бед и несчастий неожиданно попал в полосу везения. Добрые хозяева квартиры относились к нему как к сыну. Именно тогдав его жизнь, подобно теплому солнечному4 1 ру, вошла ясноглазая двадцатилетняя Валентина.
В один из вечеров взяли они бутылку недорогого вина, выпили, с того дня стали жить да поживать вместе, как говорят в сказках, в любви и согласии. На голом месте строили свое семейное Счастье. Пошли дети: две дочурки, одна за другой. Андрей к тому времени уже закончил курсы электриков и стал работать в порту. Время было трудное, но для них по-своему счастливое. И хотя Вэлентина была на двенадцать лет моложе Андрея, своей лаской и любовью, а еще извечной pycской терпеливостью лечила она его израненную душу, где могла во всем помогала мужу.
Чувствовал этот человек свои силы и не мог остановиться на орской семилетке. Пожалуй, только одна Валентина знала, как нелегко было тогда Андрею выкраивать время для уроков в школе, для занятий дома. Работа, маленькие дети, неустроенность с жильем — все это не очень помогало в учебе. Но, веря в мужа, Валя старалась как можно меньше обременять его семейными делами.
В 1962 году выпускник Ивановского энергетического техникума Андрей Синюткин перешел в конструкторское бюро порта. В совершенстве знающий электротехнику и механику, проведший разносторонние «гулаговские университеты», Андрей Андреевич здесь попал в родную стихию. Его живой ум, неистощимый на всякого рода выдумки и оригинальные идеи, в КБ нашел плодородную почву для своего применения.
...Шли годы. Давно Синюткин стал незаменимым специалистом в своем бюро. Повзрослевшие дочери одна за другой, как птицы, вставшие на крыло, вылетели из родительский гнезда, обе поручили высшее образование. А| лет десяти назад к общей семейной радосиI Андрей Андреевич и Валентина Ивановна стали дедушкой и бабушкой.
Сегодня бойкий и общительный внук Антон скрашивает разлуку старшего поколения с дочерьми. Парёнек растет независимый. Уже имеет собственное мнение о жизни. И даже о политике. Поэтому часто донимает разными непростыми вопросами. На ыче старается ему ответить Андрей Андреевич только о своем гулаговском прошлом предпочитает молчать...
Я гляжу на^этого человека, прошедшего через все круги ада и не сломавшегося в пути, не озлобившегося, удивляюсь ему и завидую его душевной щедрости, доброте.
В нашу последнюю встречу Синюткин торопился на работу. Хотя была суббота, выходной день.
— Надо срочно закончить чертежи, кое-что по нефтепричалу осталось, да отправить их на согласование.., — он вскользь назвал какой-то российский город — то ли Саратов, то ли Уфу —и, виновато улыбнувшись, заторопился в контору.
Невольно 'вспомнились слова Александра Григорьевича Кизима: «На мой взгляд, когда задумывался социализм, не наш, не сегодняшний, а социализм в высоком смысле слова, то его строительство рассчитывалось на таких людей, как наш Синюткин, на вечных тружеников и творцов. Но к общей беда их оказалось очень мало. А жаль...»
В. Вощенков
На снимке: Андрей Андреевич с внуком Антоном
Фото А. Просекова.
Заполярная правда 06.09.1991