Боль моя
День выдался вполне прибалтийский — пасмурный, дождливый, с низким небом. А на душе — ощущение света. Отныне в Норильске одним священным местом больше, каким бы черным ни было прошлое города и как ни жуток повод для возведения памятника.
ТАКИМ ЖЕ ДНЕМ 50 лет назад - час в час - около тысячи ста офицеров Красной Армии (бывших военных специалистов стран Прибалтики) закончили прохождение унизительной процедуры, знакомой преступникам: фотографирование анфас (табличка с номером на груди) и в профиль. Чуть раньше - эшелон прибыл из Дудинки на рассвете - они прошли санобработку (баня понравилась, как свидетельствует полковник Леэтс в своей рукописи), заполнили специальные анкеты, у них взяли отпечатки пальцев.
Обвинение предъявлено не было, о суде никто из лагерного начальства и не заикнулся. Сытно накормили обедом из трех блюд. В полдень часть, этапа отправили на открытых платформах по узкоколейке на берег Норилки. По слухам, их ждал дом отдыха на озере.
Ровно через полвека, в полдень 10 августа от имени трех церквей был освящен только что воздвигнутый мемориал на площадке у склона Шмидтихи. Отныне над самым большим кладбищем Норильлага встали и перечертили небо три креста - совсем рядом с недавно сооруженной норильчанами часовней. Отдана дань десяткам тысяч, нашедших здесь свою... нет, общую, коммунальную могилу.
Праведники и дети, безвинные и безропотные жертвы, мятущиеся натуры, негодяи не заслуживающие людской памяти, но прощенные Богом, убийцы на воле и расстрелянные за лагерный беспредел — всех приняла вечная мерзлота. Убийцы прокляты, жертвы оплаканы издалека. Но память наша тревожна, а совесть больна. Чаще, правда, не у тех, кто более других виновен в беспредельных преступлениях тоталитарной системы.
— Как все это началось? — спрашиваю Ромаса Свидинскаса, симпатичного 30-летнего бородача, каунасского инженера из «Леспроекта».
Его замысел. И проект в основном его.
— Страшные истории стали печатать лет пять назад. Они не могли не тронуть, не ужаснуть. А я к этому времени уже кое-что видел и в Сибири, вокруг Иркутска, и на Урале, в Свердловской области, да и в Мордовии приходилось заниматься лесоустройством. На глаза попадались и кладбища, и колючая проволока — только не памятники....
Так зародился в его душе непокой, а два года назад он и семеро студентов (университета сельхозакадемии, политехнического) прилетели в Норильск и отправились за сто двадцать километров на лыжах - к Ламе. Там, на заснеженном берегу, и отыскали в лесу могилы прибалтов. Когда соорганизовались родственники погибших, новая группа прибыла на Ламу 25 июля 1990 года. Через две недели сами и открыли первый памятник по проекту Свидинскаса,
БЕРЕГОВОЙ ЛЕС у озера, свидетель трагедии военных лет, - лишь островок Норильлага, который отнюдь не назовешь фабрикой смерти. Наоборот, оттуда в Норильск доставляли хвойный «квас» - витаминный настой, полученный химиками на специальной установке, обязательный для употребления в каждом бараке, вызывавший отвращение и спасший от цинги многие тысячи. Но если на заготовке хвои (и леса для собственных нужд), на берегу рыбного озера и чистейшем воздухе не обошлось без жертв, что говорить об условиях норильских промплощадок и шахт, о «контингенте» копающих котлован и дышащих коксовым газом?
Люди, принадлежащие к народам невеликой численности, острее воспринимают каждую потерю, уход каждого человека. Норильск в своем детстве отнял у них не одного... Вот почему Ромас из Каунаса, родившийся через двадцать лет после событий 1941 года, снова прилетел в Норильск, а с ним и его земляки. Не случайно они приурочили отпуска к исходу июля. И не случайно научный сотрудник Айнарс Бамбалс из академического института в Риге вместо того, чтобы загорать на взморье или засесть в архиве, взял на себя координацию действий, посредничество между прибывшими в Заполярье и норильчанами. Без крана со стрелой, стройматериалов, грузовиков много ли наработаешь...
Обмануть ожидания они не имели права - никто из прилетевших в Норильск 1991 года. Как и опоздать, не уложиться в срок до 10 августа.
Они доказали свою самоотверженность, поразили чувством ответственности. Им было не до грибов, которые в лесотундре, под дождики, пошли в рост. Не до брусники, не до рыбалки. Не за этим приехали и не позволили себе отдыхать. В ночь с 9-го-на 10-е многие и не ложились, оставались на стройплощадке.
Успели. В назначенный утренний час началось шествие – из самого центра к нулевому пикету и еще дальше. Кто трудно ходит, тем подали автобусы. А в полдень под Шмидтихой началось священнодействие с участием служителей лютеранской, католической православной конфессий. Горели свечи. Светились глаза. Были девушки в национальных одеждах. Северный ветер стих, и полотнища флагов, привыкших к ветрам Балтики, сияли бы радугой, выйди солнце.
Я побывал на площадке мемориала накануне, в финишную горячку. Старался не отвлекать строителей, но короткие интервью все же записал. Познакомьтесь и вы с посланцами... нет, не республик, хотя официальные органы поддерживают энтузиастов, а редакции отправили спецкоров с блокнотами, фотоаппаратами и кинокамерами... Послало их всех все-таки ощущение чего-то не сделанного на этой земле. (Обхожу слово «долг», не произносят его и гости. Слишком оно красивое - на всех языках).
- Ясулайтис Антанас. Инженер. Да, сын полковника Ясулайтиса... Ну как же можно было пропустить такой случай!.. Кто еще жив? Полковник Малионис. Ждет, когда мы вернемся и все ему подробно расскажем: что здесь видели, как нас принимали, каким стал город.
- Сваринскас Альфонс. Священник. В первый раз меня арестовали, когда я был студентом геологического факультета. Потом еще два раза. Здесь - впервые. Зато хорошо знаю мордовские лагеря. Как понимаю замысел мемориала? Каждый камень в пирамидах - живая душа. Для Бога нет мертвых.
- Мой отец - лейтенант Милюкас Йозас. Я - Эдвардас Милюкас. Из Вильнюса. Старший научный сотрудник института «Термизоляция». У нас есть общие дела с Норильским комбинатом. Серьезная фирма... Не один - с дочерью Дануте, студенткой...
- Я Каллас Вайно Андреевич. Привезли меня сюда в сорок пятом, а в сорок шестом увезли на родину. Там не хватало рабочих рук, а может, и жалко стало восемнадцатилетнего. Другие остались здесь навсегда...
- Каллэ Эйман. Слесарь. Работаю в Тартуском университете. Отправили меня - сестра пенсионерка и брат. Стараюсь за троих. Отец Йоханнэс умер в Норильлаге 27 августа 1953 года...
- Райдма Юло Харальдович. Пять лет в Норильлаге. Три года - на руднике «Медвежий ручей», в службе снегоборьбы. Потом - на железной дороге, строил дома в Норильске и Кайеркане.
- Пало Ильмар. Шестнадцатилетним оказался в Горлаге, провел там шесть лет. Строил медный завод, Гвардейскую площадь. Приезжал с семьей в 80-х годах, показывал свою работу... Живу в городе Вильянди.
- Кохлер Эвальд Вильгельмович. Посадили в пятнадцать. Да-да, не удивляйтесь. В Норильск доставили в восемнадцать. Был шахтером — лаготделение «Угольное», в 22 уже вышел на волю. В Норильске работал до 1959 года, привык.
Сейчас вообще хороший город. В новых районах можно заблудиться — столько настроили.
- Велдре Вольдемапр Артурович из Елгавы. Норильский стаж — пятнадцать лет.
С 1941-го, из офицеров… Жена тоже была здесь в заключении с 45-го до 50-го. Вспоминаю приисковое управление, старший мастер Окунев, начальник Савва, очень неплохие люди... Вспоминаю Балануцу, инженера с Магнитки (за него пошла замуж «вольняшка» Валентина Крохина, как ей ни препятствовали). Они меня, по существу, спасли, когда заболел воспалением легких, - перевели из плавильного цеха в котельную, где отогрелся.
Но весил уже 42 килограмма. Если бы не скаутская закалка, не поднялся бы. Подкормили в совхозе, а в 1951- году я, полутяж, даже выиграл у тяжеловеса, стал абсолютным чемпионом Норильска по боксу. На чем отъелся? На чистом зерне пшеничном, на овсе и чечевице. Никогда не забуду Николая Тарасова - он пристроил меня на кухню. И, представьте, благодарен майору Жиганову, начальнику лаготделения. Я тоже старался быть полезен; построил мельницу, получали муку - «тридцатку», а из нее получались отличные оладьи и пироги.
Жиганов спас меня от Каларгонга, переведя на ТЭЦ.
Мы стоим с Вольдемаром Артуровичем на горе, откуда виден не только Норильск, но и Талнах. Талнах для Велдре - открытие, не было такого, зато историческую географию Норильска он знает лучше меня и находит ориентиры давно снесенных строений...
Гости ищут следы ушедшего времени. Мимо по склону спускается со спутником Раймондас Ила. Представитель Каунасского ТВ несет завернутый в газету букет. Нет, не цветы в руке: ржавая тонкая проволока, пучок «колючки», тай самой...
Ивета Лепешко и Андрей Паже, рижские коллеги Раймондаса, заглянули в заброшенную угольную шахту. Глаза широко раскрыты; почувствовали себя в другом веке.
С кем ни поговори — с православным священником Кескюлой, прорабом Андрисом, или Видасом Швагждисом. который родился в норильской ссылке и приехал с семьей, или с Георгсом Поповсом (лейтенантом 1941 года), или с Мейнхардом Пахапиллом, старостой эстонской группы,- открывается новая грань темы, новый сюжет... Что, к примеру, привело сюда вот эту старательную девчоночку?
- Я уже взрослая, - отвечает. - Работаю в магазине. - Внучка Антанаса Седабраса, здесь умершего. И сын его приехал, и дочь, и внук.
Между прочим, работа на площадке в основном мужская, но и женщины не остаются в стороне.
Пора завершать мой репортаж с того скорбного места, где перебывал весь Норильск и множество гостей. То, что начали норильчане, возведя часовенку, и продолжили прибалты, говорят, подхватят украинцы, белорусы, молдоване...
Еще не завершили вахту Ромас и его земляки, а к мемориалу уже стали подъезжать
свадебные такси, и цветы легли к подножию трехгранной пирамиды со словами из
металлических букв на русском, английском и эстонском. На одной из граней
надпись:
«Погибшим Эстонцам».
Расспрашиваю молодоженов. Он - Янош Лутсар. Она – Ирина Липка , украинка. Где познакомились? В Минске, и он помчался за ней в Заполярье. Свидетель Давид Абдулазизов, азербайджанец (полулезгин).
Не хочу комментировать, но на сердце стало теплее... Пусть поднимаются в гору «Волги» с цветными лентами. Пусть любящие будут так же чутки к нашей общей беде в прошлом - менее вероятным станет завтрашнее горе.
На другой грани надпись:
«Всем невинно пострадавшим...».
Это литовцы привезли плиты для трехгранной пирамиды и другие металлические детали. Для своей они отлили и два списка: 147 имен жертв, покоящихся в мерзлотном грунте, и 148 ушедших после перевода в другие лагеря, умерших после освобождения... Списки неполные. Кстати, уже в Норильске они сравнялись по длине: к первому добавилась строка «Майор Сакалис». Подсказали сын Сакалис и сестра репрессированного.
...Спасибо за все, Ромас Антанасович.
Спасибо, Миндавгас Буга и Альгирдас Вайштарас, за лики Иисуса и Божьей Матери, исполненные вами из ламской лиственницы. Спасибо, Альфредас Сташкус, за крест - солнце из меди.
Спасибо прошедшим Соловки и Норильлаг за силу духа и благородство души.
Анатолий ЛЬВОВ.
Норильск.
Красноярский рабочий. 07.09.1991