Спустя
70 лет советской власти мы пришли к простой и страшной мысли, что
выбранный путь был дорогой к пропасти. И что эта страница нашей истории, щедро обрызганная кровью жертв бессмысленной трагедии, должна быть вычеркнута и
забыта.
Но остались люди. Те, которые созидали, а не разрушали. Те, которые жили верой. Те, которые сейчас не желают соглашаться, что все, а стало быть, и их жизнь, уместившаяся в рамки от того октября до нынешнего, были напрасны. Хотя именно их переехало то огненное колесо, оставив рубцы и шрамы.
Петр Федорович ИВАНОВ, которого представили к присвоению звания «Почетный гражданин Норильска», принадлежит к такому вот поколению.
НАВЕРНОЕ, это несчастье — едва родившись, осиротеть. Неучастье вдвойне — родиться и осиротеть в начале 30х- годов, когда голод, сиротство и несчастье были нормой, а не исключением в стране, решившей стать царством равенства, справедливости и счастья.
Я пытаюсь вглядеться сквозь годы, чтоб понять и ощутить чувства ребенка, жившего по милости по чужим углам и очутившегося семилетним у дверей детского дома, куда подвела его женщина, сунув метрики в кармашек. Я боюсь осуждать эту женщину, решившуюся избавиться от лишнего рта, когда своим-то, родным, детям не хватает на прокорм и одежку. Боюсь потому, что не была на ее месте и не знаю, что было с ной, оставшейся за углом: плакала ли, провожая глазами маленькую фигурку, или, облегченно вздохнув, сразу забыла и ушла? Ну . а если бы не ушла, что сделала бы, увидев, как мальчишку тут же завернули обратно, и он оказался на улице совсем один?
«Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал» — такой вот святочный зачин: был у жизни Петра Федоровича. Все же спасибо советской власти, что подобрала маленького беспризорника, водворив в детприемник, а оттуда — в детдом. На память о детстве остался у него навсегда тик подбородка, легкое подергивание от пережитых потрясений — в приемнике, обнесенном колючей проволокой, били, завязывали глаза и бросали в яму, издевались...
До Норильска, тоже опутанного колючкой, было еще далеко. Но уже не так далеко была война. В Томск она пришла с повесткой директору детдома. Любимый, по-настоящем хороший человек — таких у Петра Федоровича на пути будет немало — уходил на фронт. К его возвращению пацаны и девчонки готовили подарки, мастерили немудрящие поделки, хотели порадовать. А он вернулся слепым. Совсем. И стал в райкоме пропагандистом, а Иванова, как смышленого ученика соего, в ассистенты взял. Тот ему .газеты и брошюры читал. Ездили по району с лекциями — слепой пропагандист с маленьким поводырем-книгочеем. Святыми были лозунги и слова вождя, от них. шел свет, и несчастные люди, замотанные войной, шли из своих изб и бараков восстанавливать, строить, растить хлеб. Они несли на плечах эту страну, которая ничего не могла им лать взамен. Они и не пробили, привыкшие, как к щелчку бича, к слову «Надо».
Катилось, катилось наше колесо, большое, кровавое, а с ним конкретные паровозные и пароходные колеса накручивали свои километры под живым грузом - эшелоны везли и везли «врагов народа» в холодные места на перековку.
Пока учился Петр Федорович в техникуме, далеко в Норильсте «перековывадись» его будущие учителя, Настоящие, на всю жизнь» Седые но по летам, с добрыми, много повидавшими глазами, в зековских робах, они проходили каждое утро колючими коридорами из пурги и проволоки строить наш сегодняшний день. Они не были рабами, эти люди, занимавшиеся рабским трудом. Наш маленький Ленинград строили творцы и созидатели достаточно взглянуть на старые за стройки Норильска», чтобы убедиться в этом. Они умели поднять, голову от тачки и взглянуть в небо, И кости их, легшие в проклятую мерзлую землю Норильлага, как будто придают прочность этим фундаментам,
МНЕ БЫЛО лет 10—11, когда сосед по площадке, Сан Саныч, про которого мы знали, что он архитектор и раньше жил в Ленинграде, зашел к нам в непривычное время, и я, заглянув к бабушке на кухню, потряслась, а потому иа всю жизнь запомнила; большеголовый, с львиной седой гривой пожилой и очень интеллигентный человек... плакал, потрясая бумажкой в серых мокрых от слез пятнах. Помню важное лицо бабушки, махнувшей на меня полотенцем... Они оба сейчас на кладбище и опять в соседях, и на табличке скромного памятника Сан Саныча меж двумя датами не уместилось, конечно, повествование о горькой судьбе человека, служившего своему народу, брошенною в лагеря и на старости лет рыдавшего над официальным бланком о реабилитации. Ом тоже строил Норильск, и его тень, как тени его солагерников витают меж стен тех прекрасных первых зданий, в одно из которых, бывшее общежитием, и заселили первый вольнонаемный десант норильчаи, с которым прибыл Петр Федорович Иванов.
Было это я августе 48-го. На Нулевом пикете уже лежали сумерки, небо было в тучах, неприхотливые бывшие детдомовцы приуныли, впрочем, ненадолго, Промплощадка была залита светом, на горизонте светился шлакоотвал, в гастрономе яМосква» продавалась мерная икра и шампанское, А на механическом заводе молодых машиностроителей ждала большая и хорошо оплачиваемая работа. Тут-то и повстречался Петр Федорович с техноруком Шагаиским, пожилым зеком с яркими и грустными глазами.
В Норильске тогда вольными были только большие начальники. Средний руководящий персонал и вся рабсила — лягерники, И было это тогда, когда комбинат начал строить свою механическую базу. «Краткий очерк по истории механослужбы Норильского комбината» — так называются две плотные брошюрки, автор которых, начальник технического отдела управления главного механика НГМК П. Ф. Иванов, называется во вступительной статье одним из основателей этой службы. Даты, события, имена, еще даты, еще события — за 43 года столько сделано, столько идей воплощено, а сколько еще осталось! И чувствуется, что не по документам и архивам писан очерк, а непосредственным участником. Но сам Петр Федорович считает, что патриархом Норильского машиностроения был Семен Яковлевич Шагаиский.
-Этот человек воспитал не только меня, но и все мое поколение механиков. Высочайшая квалификация старой школы, интеллект и жизненная мудрость - эти качества ценились и в зоне. Я не помню грубостей, оскорблений, пренебрежения. Этих людей просто уважали все - от директора до посреднего зека. «Политических» было большинство, особенно на стаиочном парке, Помню, что однажды, когда эту категорию заключенных по каким-то соображениям перевели в другое место, завод просто остановился. Пришлось вмешиваться руководству комбината.
Вообще, в жизни Отечества нашего было много парадоксального. Один ив парадоксов - политики воевали с народом, загоняя его в тюрьмы, а он, народ, и в тюрьме продолжал оставаться созидательной силой, на него и там была надежда. И там, в нечеловеческих условиях существования, присутствовало много человеческого, а том числе и у тех служителей власти, кто двигал ее рычагами. Например, «зеленых» выпускников техникума принимал на третий день их приезда сам директор комбината В. С. Зверев. Беседовал, экзаменовал, А когда Петр Федорович стал студентом открывшегося в Норильске отделения заочного политехнического института, то на занятия частенько заезжал директор мех завода Фесуненко. Интересовался, как учится молодая поросль. А может, потому еще, что хотелось послушать Ф. Г. Шмидта, преподавателя, тоже в прошлом зека. Ученики, видно, достойны оказались своего учителя
Сначала Петр Федорович работал в цехе комплектовщиком, потом его забрали а техбюро завода. И тут с учителем повезло. Николай Павлович Базелев, в прошлом работник главка авиационной промышленности, попав в Норильск не по своей воле, нашел тут применение имевшейся квалификации и знаниям. Гуляя с молодым подопечным своим по молодежному парку (был когда-то такой в Норильске), Николай Павлович доверился ему: писал, мол, Маленкову, просил пересмотреть дело, восстановить в правах. И потом — долго говорил о выстраданном: о Сталине, Берии, произволе и культе. А его юный, непрозревший еще собеседник ужасался про себя:
— Как он может? О Сталине! Разве эго возможно?..
Довелось работать и с Цукерманом, будущим командиром ЦАТК, уехавшим после реабилитации строить ВАЗ...
А ПОТОМ ом учился в Харькове и вернулся в Норильск горным электромехаником. И приехала к нему Аня, детдомовка, с которой вместе хлебали когда-то сиротское детство. И они поженились. И спустя 42 года этой жизни, на пороге отъезда из Норильска, 'Аня теряет свою пенсионную книжку — как будто не хочет отпускать ее от себя этот город, оплаченный их судьбой. А потом, плача, сообщает мужу в трубку —. Нашла, мол, нашла. Она плачет в трубку, а ой утешает ее, как девочку, и я вижу эту девочку, бесстрашно (а чего терять детдомовке!) шагнувшую за любимым за Полярный круг. Я вижу эту девочку, а не пожилую растерявшуюся в суете отъезда женщину, всхлипывающую в телефонную трубку, как в мужнино плечо...
Ну, скажите, неужели все это было напрасно? Ну всё, что после того октября? И эта
прожитая жизнь — как перечеркнуть годы
любви, надежды и труда имя... Светлого
будущего не получилось, оно по-прежнему впереди, на то и будущее. Ведь вот и директор мехзавода
Усанов, коммунист с 1905 года, после «отсидки» не сказал, что все пошло прахом, а стал строить тут же корпуса
и растить смену специалистов, и вновь во
имя того же будущего. И не вступивший в
партию, но всегда веривший в нее электромеханик Иванов, которого сегодня называют
деологом норильского машиностроения, разве он пострадавший, если оставляет после
себя норильский прокат и машины с норильской маркой, титановое литье и стендовый
ремонт конвертеров, и инструментальный
цех, и антикоррозийную технологию, и сварочную лабораторий, и полимербетон, и
специализированные ремонтные службы, и, наконец, ненаписанную км^гу о своих великих учителях — советских зеках, с которыми
ему крупно повезло.
Жизнь не кончается с окончанием эпохи. Эпох много, а жизнь одна. Она имеет смысл всегда, в любое лихолетье она всегда имеет право Не будем спешить вычеркивать ее отдельные страницы. Все наше — с нами»
Будьте здоровы, Петр Федорович!
Т. Бусыгина. Фото Н. Плеханова.