Заполярную железную дорогу Салехард-—Игарка строили с 1949 по 1953 год. В поселке Ермаково находилось управление 503-й секретной стройки, которое ведало сооружением восточного плеча «Великой северной магистрали». К 1953 году (всего после 4 лет строительства) было открыто рабочее движение поездов от Ермакове на Енисее до Янова Стана на реке Турухан, Но умер «великий вождь», и закончилась никому не нужное строительство. И все было брошено. В тундре остались сотни километров железнодорожного пути, остались паровозы, мосты, бараки, вышки. Остался гигантский, па мятник социалистическому строительству, строительству ценой многих тысяч, сотен тысяч человеческих жизней.
Этим летом мне удалось побывать на «мертвой дороге». Нет, наверное, на свете ничего ужаснее,, чем вид заброшенного, затерянного, концлагеря. И весь ужас от того, что видишь, и понимаешь, сколько человеческих жизней здесь погублено. Но сколько ни искали, никаких захоронений возле лагерей мы не нашли, и поневоле начинаешь верить, что умерших бросали под железнодорожную насыпь. И сколько же безвинных душ покоится под каждой шпалой — одна, две, десять?
Вернувшись в город, я пытался найти оставшихся в живых «зеков», «пятьсот веселой» (так стройка называлась на лагерном жаргоне), но увы... Слишком скромен банк данных красноярского «Мемориала», а в архиве красноярского КГБ лицемерно предложили ограничиться фотографией уголовного дела 58-й статьи: мол, это достаточно украсит фоторепортаж, и никаких материалов по лагерям ГУЛАГа у них в архиве нет, и дел заключенных тоже нет, и кто, где и отчего там умер, неизвестно.
Александр КУЗНЕЦОВ
Фото автора
Мертвецов, ссохшихся от пеллагры (без задниц, женщин – без грудей), сгнивших от цынги, проверяли в срубе морга, а то и под открытым небом. Редко это походило на медицинское вскрытие – вертикальный разрез от шеи до лобка, перебой на ноге, раздвиг черепного шва. Чаще же не анатом, а конвоир проверял – действительно ли зэк умер или притворяется. Для этого прокалывали туловище штыком или большим молотком разбивали голову. Тут же к большому пальцу правой ноги мертвеца привязывали бирку с номером тюремного дела, под которым он значился в лагерных ведомостях.
Когда-то хоронили в белье, потом – в самом плохом, третьего срока, серо-грязном. Потом было единое распоряжение: не тратиться на бельё (его ещё можно было использовать на живых), хоронить голыми.
Считалось когда-то на Руси: мёртвый без гроба не обойдётся. Самых последних холопов, нищих и бродяг хоронили в гробах. И сахалинских, и акатуйских каторжан – в гробах же. Но на Архипелаге это были бы миллионные непроизводительные растраты лесоматериалов и труда. Когда на Инте после войны одного заслуженного мастера деревообделочного комбината похоронили в гробу, то через КВЧ дано было указание провести агитацию: работайте хорошо – и вас тоже похоронят в деревянном гробу!
Бельё, обувь, отрепья с умерших – всё идёт в дело, ещё живым. А вот – лагерные дела остаются, совсем ни к чему, и много их. Когда негде держать становится – их сжигают. Вот (лагпункт Явас Дубравлага, 1959) подъехал к лагерной кочегарке три раза самосвал и ссунул вороха дел. Лишние зэки были отогнаны, а кочегары при надзирателях всё сожгли.
Где было больше досуга – например в Кенгире – там над холмиками ставились столбики и представитель УРЧа, не кто-нибудь, сам важно надписывал на них инвентарные номера похороненных. Впрочем, в Кенгире же кто-то занялся и вредительством: приезжавшим матерям и жёнам указывал, где кладбище. Они шли туда и плакали. Тогда начальник Степлага полковник товарищ Чечев велел бульдозерами свалить и столбики, сровнять и холмики, раз ценить не умеют.
Вот так похоронен твой отец, твой муж, твой брат, читательница.
Александр Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»
Красноярский рабочий 23.11.1991