Страницы былого
Среди вышедших из Норильлага и работавших
по вольному найму встречались люди, которые
не рассказывали о своем прошлом. Даже после
всего пережитого они оставались верны
данному когда-то обету молчания. Одним из
таких бойцов невидимого фронта был Юлиан
Константинович Тарновский
В середине пятидесятых годов моя жизнь была связана со строительным отделением Норильского горно-металлургического техникума. Здесь преподавали опытные специалисты и замечательные люди. Своей неординарностью выделялся Юлиан Константинович Тарновский, с которым мы сразу подружились. Это был человек загадочный...
Сейчас перед глазами лежит подаренная им тетрадь стихов. Стихи написаны в лагерных бараках. Он учился основам, а потом и тонкостям техники стихосложения у соседа по нарам — известного латышского поэта Яниса Медениса, предаваясь этому занятию с увлечением и серьезностью, свойственными Юлиану во всем. Поэтические письма он отправлял жене, бывшей балерине, в воркутинский лагерь, где она работала грузчиком и возчиком.
В последние годы, когда его не стало, мы с Евгенией Спиридоновной встречались все реже, но звонила я ей во время моих поездок в Москву регулярно. Неотвязная мысль узнать побольше о жизни необычайно значительного человека и воздать должное его памяти преследовала меня. И вот в лето 1989 года, приехав на три дня, я в один из вечеров отправилась к Евгении Спиридоновне, чтобы поговорить по душам. Застала ее тяжело больной. Она говорила о Юлиане, о своей жизни, вскоре устала, и я обещала вновь посетить ее по выздоровлению. Увы...
Теперь не на кого надеяться, и обращаюсь к документам. В архиве института нашлось личное дело Ю.К.Тарновского с очень краткой автобиографией, выпиской из трудовой книжки и справками. Поможет и журнал «Даугава» № 9 за 1988 год, где Валентин Якобсоне описал «вою лагерную дружбу с Юлианом.
Итак, родился Юлиан Константинович в Москве 21 июня 1912 года, «по происхождению — дворянин». (По словам вдовы, граф Тарковский владел конными заводами на Орловщине). Мать — Косоурова Вера Ивановна, купеческого происхождения — была широко образованной женщиной. Знала европейские языки и учила сына в домашних условиях. Юлиан в совершенстве владел английским, отлично — французским, хорошо — немецким, был великолепно начитан (и в подлинниках), постоянно следил за новинками, изучил Библию и Коран, помнил бесчисленное множество стихов.
В тот год, когда Евгения встретилась с Юлианом, она, танцовщица, солистка ансамбля пластического танца, уже была замужем. Увлекалась конным спортом. Он и увидел ее в военно-спортивном манеже. Ему было 17, студент первого курса строительного факультета МВТУ «стал рабом лукавых карих глаз» — и надолго.
С третьего курса Юлиан перевелся на факультет промышленного транспорта Московского инженерно-строительного института, который и окончил в 1934 году. Молодых специалистов распределили по московским стройкам, и Юлиан начинал прорабом на строительстве комплекса МАИ, затем перешел в проектный институт «Гипрооргстрой». С 1938 по 1940 год руководил исследовательским сектором механизации строительства. В какой-то период у него появилась «параллельная» работа; несколько раз, по словам жены, ездил в длительные командировки за границу, о которых не распространялся.
Он хотел быть похожим на тех, «что в мире туманном водили корветы, что были в походах грозою врагам, а придя из похода, писали сонеты в честь прекрасных, в дуэлях прославленных дам». Однако не был чужд и технической прозы: написал 30 статей в журналы «Строитель», «Механизация строительства», «Строительная промышленность», «Внутризаводской транспорт», «Стальные конструкции» и другие. В личном деле записано, что в 1940-1941 годах он работал на испытательном полигоне, но Евгения Спиридоновна уточнила: в Америке. После чего издал «Англо-русский словарь по механизации строительства» в 1941 году, книгу «Механизация строительства США военного времени» — в 1945 году.
В армию его не призывали, в личном деле записано: «В период 1941-1945 гг. по специальности не работал... Учился в аспирантуре с 1943 по 1946 год».
Евгения Спиридоновна в письме в журнал «Даугава» пишет о том, что он в юношеские годы обожал Сталина, но после ареста многое понял и переоценил. Это — позже, а пока идет период творческого подъема, патриотических настроений и счастливой личной жизни. Евгения Спиридоновна, потеряв семью и оставшись одна, стала Юлиану верной подругой. Знание английского языка позволило ей помогать ему в работе. Планы нелегальной деятельности (в случае необходимости) не прошли мимо нее: тоже была озабочена организацией штаб-квартиры резидента, запасным выходом из подъезда — и т. д.
Валентин Якобсоне, деливший с Юлианом в лагере все, что имел, подчеркивает: «открытие» разведывательной деятельности Юлиана нисколько не повлияло на его отношение к Тарновскому. В устах человека, мало сказать не симпатизирующего органам, признание дорого стоит: в его представлении глубокая порядочность Юлиана не вызывала сомнений.
Вернемся к автобиографии Тарновского. После окончания аспирантуры он работал референтом в Комитете по делам архитектуры и по совместительству в посольстве США. Добром это вряд ли могло кончиться. К 1948 году над семьей сгустились тучи. 12 января арестовали Евгению Спиридоновну.
В тюрьме ее вызвали на очную ставку с Тарновским. На вопрос следователе «кто вам эта женщина?», — он ответил: «Самый дорогой в жизни человек».
Юлиана Константиновича осудило Особое совещание при МГБ по статье 58-1А: 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Летом 1949-го его привезли в Норильск. Год он работал в «Медьстрое», еще пять — в «Горстрое» (до мая 1955-го).
В условиях Горлага оказались очень разные люди. Некоторые выжили благодаря... интеллектуальному общению. Якобсонс пишет, что они с Юлианом часто переходили на французский язык и собирались заниматься английским — это кончилось тюрьмой (для острастки).
Юлиан в свободный час после изнурительного труда учился писать стихи.
После освобождения Евгения Спиридоновна приехала в Норильск и стала Тарновской. Юлиан вышел из лагеря 1 мая — срок скостили, в декабре 1955 года был принят в техникум, а через год уже заведовал строительным отделением.
Мы подружились с Юлианом на почве кинологии. У нас была колли, а Тарновским пришлось с такой же собакой расстаться из-за ареста (не пропала, ее впоследствии привезли в Норильск). Тарновскому не разрешалось выезжать из Норильска, а он вознамерился приобрести щенка очень редкой породы и мощной стати, которую можно было достать лишь в московском питомнике. Юлиана «замкнуло» на этой идее. Наконец я привезла ему щенка, согревая на груди.
Вначале Юлиан Константинович жил в общежитии. Приехала жена — им дали комнату. В общении с посторонними людьми он сразу покорял излучавшейся от него доброжелательностью, быстротой реакции и вниманием к мысли собеседника, не допускал и намека, что другой знает меньше, чем он. Светился радостью от сложившегося взаимопонимания. Не помню каких-либо обостренных споров и резкостей с его стороны, хотя в делах он проявлял твердость и настойчивость. Его стройная фигура была по-молодому подвижна и элегантна. Мне нравилось вальсировать с ним на вечерах в техникуме — в большом зале на паркете, — так легко и красиво он танцевал, почти профессионально. Нам аплодировали!
Его строгий костюм дополнял неизменный галстук-бабочка. Мне вспоминается раскованность его движений, когда я по телевизору смотрю телемосты с Донахью.
О сложностях его характера я тоже могу судить: видела отношение к обожествляемой издали жене, вернувшейся из лагеря. Моложавая, стройная, одетая красиво и умело, привлекательностью ему под стать, она была предана ему, разделяла его увлечения.
Юлиан Константинович в течение одного года написал диссертацию на тему «Построение оптимального графика жилищного строительства на вечномерзлых грунтах и в суровых климатических условиях», защитил ее.
В 1956 году в техникуме появилась загадочная личность, которая ходила тенью за Ю.К.Тарновск.им и всех допрашивала о его благонадежности (вызывая к себе в соответствующую организацию). Тревога оказалась напрасной: 20 февраля 1957 года вышло решение о его реабилитации.
Тарковские покинули Норильск в ноябре 1960 года. В Москве они получили квартиру, он стал доцентом в инженерно-строительном институте им.Куйбышева. Их окружали старые друзья, жизнь вошла в колею, страстным увлечением оставались собаки. В клубе служебного собаководства Юлиан являлся организатором ежегодных выставок, судьей высшей квалификации. И вдруг — обнаружив, что не все чисты на руку, не смолчал, начал борьбу, испортил отношения. Обстановка накалялась, нервничал, в семье стало неладно, и наступил день, когда он, подобно Льву Толстому, ушел из дома. А через несколько дней Евгения Спиридоновна узнала: умер и его уже похоронили... Она считала, что с ним расправились. По официальной версии — упал на платформе электрички, ударился головой.
Загадочная, сложная, трагическая жизнь...
Лариса Назарова
г.Норильск
Юлиан Тарновский (1912-1970)
***
Я поклясться могу, никогда
(Коль солгу, то сгорю от стыда)
Ни за что не пойду в зоосад.
Много лет сам я в клетке сидел,
Прежде времени в ней поседел.
Клетка — хуже, чем дантовский ад.
Неужели я мог бы теперь
Любоваться спокойно, как зверь
По вольеру, гонимый тоской,
Пробежит, повернется, пойдет
Взад-вперед, и опять — взад-вперед
От зари до зари, день-деньской.
Я по камере сам так шагал,
Словно пойманный волк иль шакал.
Я заглядывал в щелку окна,
Чтоб по узкой полоске небес
Догадаться, что зелен уж лес
И что в самом разгаре весна.
Сталь решетки — граница миров.
Не заполнит ничто этот ров.
Мне понятно, о чем говорят,
Зверя пленного злые глаза.
Если вырвется эта гроза,
То навеки погаснет ваш взгляд.
Как странно! Десять лет назад
Я жизнь свою отдать был рад
Тому, что мертв лежит теперь.
А я живу — как в клетке зверь,
И, говоря сейчас о нем,
Обязан робко прятать взгляд,
Где ненависть горит огнем.
Пришел конец жестокой силе,
Которой слепо мы служили,
Когда, по молодости лет,
Еще глаза незрячи были.
За это дали мы ответ,
А он, причина наших бед,
Лежит в торжественной могиле,
И скорбный марш звучит нам
сегидильей.
***
Когда-то властелинами земли
С массивным задом, с головой змеиной,
Вы поступью тяжелою прошли
Через хвощом проросшие долины.
С тех пор сменилось в мире все не раз;
Поднялись люди, распрямились спины,
Но иногда, из человечьих глаз
(Так из-под камня выползают крабы)
Страшнее тигра и противней жабы
Бессмертный ящер взглянет вдруг
на вас.
***
Тетрадь стихов, как крылья мертвой
птицы,
Раскрытая лежит передо мной.
Мне дорога в ней каждая страница.
Пусть за окном — пурги свистящей вой,
Метет метель, мороз скрипит и злится;
В ней светом залиты далекие столицы,
Цветущих берегов палящий зной
И небо, дышащее синевой.
И оживают милые мне лица,
Покрытые могильною травой,
Когда тетрадь, как крылья мертвой
птицы,
Раскрытая лежит передо мной.
«Красноярский рабочий», № 298-299 (21889-21890), 28.12.91