О японских военнопленных написано очень мало. Как будто их и не было в истории нашей страны. Однако стоят в Сибири дома, построенные ими, действуют цеха, возведенные их руками, и от северных широт до южной границы приходят в запустение могилы солдат минувшей войны. Нет внимания к этим скорбным отметинам гулаговского лихолетья, а призывы из Страны восходящего солнца восстановить имена умерших, места захоронений, дать возможность посетить эти кладбища не находят отклика. Что же и когда сломалось в нашей душе, если мы до сих пор ведем войну с мертвыми?
Вот что вспоминает абаканский художник Владимир Феофанович Капелько:
— Зона была рядом со станцией Злобино, почти, у главной линии железной дороги. Всю весну и лето шли на восток эшелоны, груженные пушками, танками, «катюшами». И ехали веселые и лихие солдаты, в сверкающих медалями гимнастерках. Они дарили местной пацанве монеты и бумажные деньги разных стран, на гармошках, баянах, трофейных аккордеонах наяривали какие-то особые окопные песни: то надрывные — «дорогая жена, я — калека», то яростные — «Пейте, пойте в юности пока, бей врага без промаха...» А рядом со станцией — Злобинский базар. Булка хлеба — двести рублей, одно яйцо — десять, конфетка-подушечка одна штука — рубль, вода — «десять копеек кружка, на рубль — досыта». И чисто сибирское — орехи, черемша, щавель, ягоды. А рядом барахло — сапоги, шинели, самовары, ложки, спички, газеты, папиросы поштучно. На заборах — клеенчатые "ковры": барышни со львами, барышни с лебедями, три богатыря в гимнастерках, при медалях и автоматах ППШ на васнецовских конях, или по саду скачет на белом коне Чапаев, а на деревьях — спелые яблоки. Базар — хорошо!
А через двести метров от базарного забора — другой забор, только шибко высокий, с колючей проволокой и с вышками, а на них охранники. Это и есть зона. И вот где-то в конце сентября, было тепло, солнечно, ярко, паутинки длинные летели по воздуху, в школе все узнали — японцев привезли! Бегу домой со своим тряпичным портфелем, мимо профинтерновских бараков, между базаром и зоной, только — о, чудо! — весь забор лагеря, к которому раньше ближе десяти метров нельзя было подойти, облеплен ребячьим и взрослым народом, а охранники на вышках не отгоняют, не стреляют. Народ заглядывает в щели, а там гам и шум, а по ту сторону — <гляди-ка, японцы...>
Чего я только не нагляделся за этот день, перебегая с места на место вокруг всей зоны, заглядывая в щели забора. Я и не знал, что там бараки и внутри колючая проволока. А сколько было там японцев и какие они были веселые, в диковинной форме, желто-зеленой, в чудных японских кепках. В зоне был какой-то непонят¬ный спортивный праздник: по кругу бегали смеющиеся японцы, тут и там боролись между собой, прыгали через палку, а то, оседлав друг друга, словно всадники, пытались сбить противника на землю. И кричат по-своему, и хохочут. Я никогда еще не видел столько веселых, подвижных и радостных людей...
Это был, наверное, восторг людей, привезенных издалека в тесных вагонах. А теперь над ними солнце, свет, за забором Лысая гора. Знали ли они в тот день, что многие из них навсегда останут¬ся в нашей Сибири, у подножия этой самой Лысой горы, в земле, под холмиками, над которыми будет стоять не памятник, нет, а просто кусок железной трубы с небрежно написанным номером? Не знал и я тогда, что все свое школьное детство мне придется ходить в японском кителе, подпоясанном розовым широким ремнем с медной пряжкой, в японской шапке, а писать опять же японской авторучкой. Они сразу же вошли в быт красноярцев, и уже в первую зиму двери в домах были обиты соломенными циновками, а картошку начали насыпать в соломенные мешки.
А в тот вечер, как только стемнело, впервые над Первомайским поселком зазвонил колокол. Колокола находились на вышках, и охранники поочередно звонили. Звонили через каждый час всю ночь. И еще одно — сразу за первой колокольной перекличкой жители профинтерновских бараков услышали звуки бормотания многих голосов. Неясный этот шум то поднимался выше, то опускался ниже, то вдруг ускорялся, и чудилось нам в этих голосах что-то заунывное и тревожное. Это, как мы узнали потом, японцы молились. Впрочем, мы быстро привыкли и к звонам, и к этим голосам.
Ходили они по городу строем, под командой офицера, и первое время обязательно под охраной автоматчиков. А потом они передвигались по городу уже без охраны, выполняли различные работы — копали траншеи, строили. Взрослые выменивали у них за пищу одежду для детей, и, возможно, многие выжили благодаря этому товарообмену.
Злобы, как я помню, к ним никакой не было, наоборот, им сочувствовали и жалели их. Мать моя — печник по ремонту мартеновских печей на заводе — рассказывала, что японцы трудятся у них на подсобных работах. Причем, хвалила их за исполнительность и аккуратность. Иногда говорила: опять в нашем цеху японец помер, притулился за кирпичами и молчком помер.
Много их скончалось в ту необычно холодную, даже по сибирским меркам, зиму. Быстро росло кладбище на Лысой горе. Были в городе и другие японские захоронения. И сколько помнится, никто не следил за ними — они зарастали травой, на них наступали картофельные поля горожан...
Пусть читатель извинит меня за столь длинную цитату из письма Владимира Феофановича, но его воспоминания очень верно показывают атмосферу того времени, проникнуты человеческим участием и состраданием к японским военнопленным. Сегодня проблема бывших военнопленных имеет принципиальное значение для развития советско-японских отношений. В печати признается, что навечно остались в нашей земле более 60 тысяч японских солдат и офицеров. Много их осталось и в Красноярском крае. Известны японские захоронения в самом краевом центре, в Черногорске, Норильске, Канске, Ачинске, Усть-Абаканском, Аскизском, Ширинском и других районах.
Группа красноярских энтузиастов «Пилигрим», поставившая своей целью восстановление и поиск мест захоронений, уже сегодня обладает списками более тысячи умерших и около четырех тысяч репатриированных японских солдат и офицеров.
Просматривая документы тех лет, убеждаешься, что умирали военнопленные в основном от истощения и простудных заболеваний, некоторые отправлялись в психиатрическую больницу.
Фукуи Генкичи, бывший узник сталинских лагерей, ныне реабилитированный, рассказывает:
— Жизнь моих соотечественников в лагерях ничем не отличалась от жизни политзаключенных, осужденных по 58 статье. Тот же непосильный труд, тот же голод и издевательства уголовников. У нас почти не было надежды выжить. В то время я при росте в 178 сантиметров весил 45 килограммов.
Человек этот остался жить в нашей стране, принял советское гражданство, хотя все родственники живут в Хиросиме. Почему не уехал в Японию? В то время, когда ему предложили вернуться на Родину, он был уже женат, имел двух детей. Бросить он их не мог, а возможность уехать давалась только ему. Вот и остался.
Работал в химлесхозе, дослужился до главного инженера, сей¬час на пенсии. Похоронил одного из сыновей, погибшего при задержании преступника, недавно не стало и жены. К слову, он тоже содействует поиску могил своих земляков.
Надо отметить, по данным японских исследований, 80 процентов советских людей испытывают симпатию к жителям Страны восходящего солнца, и только 20 процентов японцев испытывают такие же чувства к нам. Соотношение не меняется уже несколько лет.
Одной из главных причин неприязни специалисты считают решение вопроса о военнопленных, который для японцев имеет большее значение, чем проблема «северных территорий». До настоящего времени число умерших и кладбищ, предоставленное советской стороной, составляет соответственно 3957 человек и 26 мест. Данные, которыми располагает Япония, содержат около 60 тысяч че¬ловек и около 80 мест.
Есть и другая проблема. Речь идет о выдаче удостоверений, подтверждающих пребывание в плену. Ни один из бывших япон¬ских военнопленных не получил такого документа, а значит, не получил и денежного пособия от правительства. Такая ситуация характерна только для тех, кто был в нашем плену, все японские солдаты и офицеры, захваченные в плен союзниками, удостоверения получили. В настоящее время 210 тысяч бывших военноплен¬ных ждут от нашего правительства подтверждения своего пребы¬вания в плену.
Совсем недавно была создана ассоциация "Взаимопонимание" по оказанию содействия бывшим японским военнопленным. Именно она решила взять на себя разрушение стены отчуждения между народами Японии и России.
Ассоциация делает свои первые шаги, ведет подготовительную работу. В ее планах исследование архивных материалов для под¬готовки достоверных, полных списков всех бывших японских военнопленных, а также списков умерших в плену, проведение работ по приведению в порядок мест захоронений, организация специа¬лизированного туризма, издание журнала, организация культурных мероприятий и т.д. Нельзя отрицать благородные начинания этого предприятия, ибо они продиктованы самыми гуманными целями и впрямую будут содействовать развитию добрососедства.
Кто-то из мудрецов сказал: мертвые живы, пока есть живые, чтобы о них вспоминать. Но 45 лет витают неприкаянные души над неухоженными и неоплаканными погостами, разбросанными по необъятным просторам нашей страны.
В.Трохин,
соб. корреспондент «Правды», г.Красноярск
Вестник Красноярской краевой организации КП РСФСР, № 2, 1991 г.