Поток событий заполняет сознание. На памяти -
только текущий момент, а совсем недавнее... Вот
уже размываются его очертания, что-то важное
отодвинуто в сторону, покрывается пылью. Без
оглядки на прошлое - нет дня завтрашнего. Да и
оглядываться нужно не на бегу, а скорее, нужно
вообще не оглядываться. Нужно просто иметь
хорошую память. В противном случае начинается
амнезия - болезнь легкая по форме, но страшная по
последствиям - политическая амнезия. Примерно
так определил тему интервью председатель
Красноярского общества "Мемориал" Владимир
СИРОТИНИН.
- В 1978-м году, помнится, был у меня обыск. Изъяли кучу "самиздата", упаковали, запечатали и забрали. Потом несколько дней подряд меня вызывали к чекистам. Они доставали мешок, распечатывали при всех и читали литературу на предмет моей, а главным образом, ее опасности для страны. Поинтересовался: к чему комедия? Все эти запечатывания-распечатывания? Они улыбались: для объективности: чтобы мы при тебе ничего лишнего не подбросили. И это при том, что и мешок, и печать - все у них. Смеются: мало ли что - так положено.
Знаете, почему я вспомнил эту давнюю историю? А потому, что ситуация сейчас примерно такая же. После августовских событий архив Красноярского управления ГБ опечатан. Охраняется самим управлением в его же помещениях. Может, и печать своя. Вот такие занимательные кошки-мышки. И насколько я знаю, никакая комиссия работы с архивом не ведет.
- Вы опасаетесь, как бы помягче сказать, некоторых возможных пропаж документов?
- Именно безвозвратных, но не случайных.
- Но не думаете же вы, что...
- Думаю. И у меня для этого есть основания. По нашим данным немалая часть документации уничтожалась в период с октября 1990 года по март 1991-го.
- Что же интересного хотел бы прочитать "Мемориал" в собрании сочинений Красноярского КГБ?
- Ну, про сочинения вы, конечно, для красного словца. Хотя "сочинений" вообще-то немало. Сочинялись вымышленные причины смерти для заключенных, расстрелянных в конце 30-х годов. Почти полсотни придуманных диагнозов, начиная от малярии, кончая сердечным приступом. Менялись произвольно даты гибели людей, списывалось все на военное время. Мы бы хотели прочитать и эту "липу", и настоящие, подлинные документы: места расстрелов, имена палачей, тех, кто подписывал смертные приговоры "врагам народа". Ну, с какой, скажите, стати, документы КГБ конца 30-х годов считаются секретными? Какой ущерб может нанести их открытие для безопасности России? Не можете понять? А мне думается, тут все ясно.
- Стоит ли ворошить в памяти дела давно минувших дней? Все чаще сегодня слышатся такие осторожные тихие голоса.
- Вы знаете, сколько там дел? Этих самых, давно минувших? Без памяти о мертвых нет ни нации, ни государства. История Красноярской части ГУЛАГа еще только ждет своего прочтения.
- И, как следствие, наказания и отмщения?
- "Мне отмщение и аз воздам". Но суд совести для большинства живущих и здравствующих палачей думаю, пока и не состоялся.
Кровь безымянно погибших взывает к памяти. Мы должны знать свою историю, должны помнить о ней постоянно, иначе быстро найдутся умники, которые запечатают ее сургучом и поставят гриф "Перед прочтением сжечь". И знаете, в этом случае я не имею в виду одну госбезопасность. Есть люди с подлым прошлым, есть борцы за честь мундира, но я тоже не про них говорю. Мы и так-то не больно сильны в истории государства Российского, а многие сегодня считают что кошмары прошлого лучше забыть. Из беспамятства и рождаются новые кошмары.
- Не так давно, Владимир Георгиевич, вы вернулись из Санкт-Петербурга. Со второй встречи политзаключенных 50-х годов. Там наверняка поднималась эта тема.
- Да, и об этом тоже говорили, думали, спорили.
- Кстати, в России сейчас есть политзаключенные?
- Думаю, практически нет, мы бы об этом знали. Разве что Пермская зона, 35-й лагерь. Это те, кто оказывался служить в армии по политическим убеждениям. Пытался перейти границу бывшего СССР. Кому предъявлены обвинения в измене Родине. Там семь человек и их, видимо должны освободить в скором времени.
- О чем же вы говорили в кругу своих давних знакомых?
- Говорили о том, что ГУЛАГ не умер, что дело его живет и продолжается. Бесчеловечная система обращения с заключенными в целом
сохранилась. Бунт в Красноярской "шестерке" тому пример. Его раньше бы задушили без звуков, но что-то, видимо, меняется, подходит к своему пределу.
- Сейчас много говорят о невинно пострадавших хозяйственниках, "теневиках"?
- Конечно, все эти дела нуждаются в пересмотре.
- "Мемориал" все знает. Есть ли на территории края осужденные за эти преступления?
- К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. Информация об этом - за семью печатями. Скорее всего, никто просто не занимался проблемой их реабилитации.
- Какие у вашего движения взаимоотношения с властью?
- Непростые отношения, особенно с исполнительными структурами. Там же засилие "бывших", не скоро их состав обновится. Вы говорите, демократиия победила. Вовсе нет. До победы еще далеко, но пока сохраняется движение к ней.
"Мемориал" не получил поддержки у демократических властей, у руководства города и края. Считается, что есть дела поважнее, чем память миллионов, ушедших в песок. Впереди - адская работа с документами, вопросы реабилитации, а у нас до сих пор нет своего помещения, оргтехники. Власть безмолствует. Зато пришел на помощь Фонд культурных инициатив - советско-американский.
- Американцам-то какое дело до наших проблем?
- Они на это смотрят иначе. Так вот. Проблемы собственности КПСС, отмывания партийных денег, вложенных в экономику края, - сегодня никто всерьез не занимается этим. Мне думается, нужна солидная комиссия для работы с архивами, расследованием. Вопрос повис в воздухе, и его пытаются замять.
- Те самые, на чьих устах печать молчания?
- Те самые. Они же позоляют хоронить на Торгашинском кладбище, прямо по давнишним расстрельным захоронениям. Нужны еще примеры?
- Боюсь, не хватит газетной площади. В заключении хотел бы задать два фантастических вопроса. Можно? Тогда первый: наступит ли день, когда к личным делам граждан, на которых они заведены в КГБ, будет открыт свободный доступ?
- Я верю в такую возможность в не столь далеком будущем. Много открытий чудных сулит нам этот сфинкс. Он молчит и пока лишь загадочно улыбается.
- Сфинкс, вроде бы, символ мудрости?
- Тот, египетский - возможно. Наверное. Хотя очень уж уродлив этот символ: тело льва, голова человека.
- Человека, имеющего власть. Фараона.
- Вот-вот. Они в чем-то похожи. Этот - сосредоточие глупой тоталитарной силы. Он еще думает, что она ему пригодится и когти у него не притупились.
- Тогда я снимаю свой второй вопрос: настанет ли день, когда "Мемориал" будет закрыт?
- Нет, почему же, это нормальный вопрос, и он не зависит от того, готовится ли монстр пустить в дело силу, сохраняется ли опасность к возврату к беспределу. "Мемориал" - это живой организм, он растет, развивается. Наше движение в будущеми я вижу более широким: с уклоном в исследовательскую и историческую работу, в просветительство, международные связи. Нас вообще порой воспринимают довольно узко: как исследовательский центр по разоблачению сталинских репрессий. А "Мемориал" сегодняшнего и завтрашнего дня - это и интернациональные связи, и очень широкий экскурс в новейшую историю нашего государства. Много, ох, как много в ней темных пятен. И, конечно же, отчетливая и неизменная антитоталитарная направленность нашего движения.
- А вообще-то вы оптимист, Владимир Георгиевич?
- Безусловно.
Беседовал Михаил ПОДШИБЯКИН
(Очевидец N 3 20-27 января, 92г.)