Старый человек Серафим Александрович Новожилов живет в Красноярске. Осколок знатной купеческой фамилии, он до сих пор осознает свою принадлежность к убитому сословию. Плохо говорит, плохо ходит, но память сохранил обо всем, начиная с детства.
Как водится, было оно безоблачно, однако регламентировано строжайше. Домом, детьми, прислугой руководила бабушка. Жили в простоте. Когда семья 2-й гильдии купца из подмосковного городка Раменское Александра Ивановича Новожилова садилась за стол, блюда на нем были незатейливые: щи да каша, да молоко. В праздники детям выдавали по пятаку и они неслись на базар за волшебными лакомствами — леденцами, квасом в кружках с двойным дном, отчего самого кваса было, как кот наплакал, зато какие роскошные кружки!
Их дед, купец 1-й гильдии Иван Васильевич, ко времени, памятному Серафиму Александровичу, уже отошел от дел. Не он, и даже не отец его основал торговый дом Новожиловых — в прошлом затерялось начало купеческого рода. Лишь мраморные кресты на раменском кладбище напоминают сегодня о нем, да недавно портрет деда, филантропа и почетного гражданина города, поместили в местном музее. Реабилитировали, значит...
К 1913 году, который глядит на нас с семейного портрета, торговый дом находился в руках отца. Брат деда, медик, фронтовик русско-японской, почти не принимал участия в деле. А было оно крупным: кроме двух лавок в Раменском — розничной при доме и большой оптовой, — семейство владело двумя торфяными болотами, на 50 проц. удовлетворяя энергетические нужды местной текстильной фабрики. Были еще скотобойня и мельница. А брат матери, Василий Иванович Брунов, имел ковровую фабрику. В теперешней скромной комнате Серафима Александровича висит большой ковер, до сих пор сохранивший следы былого великолепия. Это подарок купцу Новожилову от фабриканта Брунова в честь рождения сына Серафима.
Последний глава новожиловского дома трудился усердно ради его процветания. Начиная с весны уезжал на Волгу, в Камышин, договариваться о поставках рыбы (счет шел на тысячи бочек). Скотину для бойни перегоняли гуртами с Украины, прибывала она откормленная, несмотря на тысячи километров дороги. Какие-то сделки заключались и за границей, в самом Париже.
Приказчиков было семнадцать, содержались они в специально построенном общежитии. Практиковалась оригинальная практика выдачи им «премиальных»: хозяин, нанимая работника, сразу отводил в расходных книгах графу, куда заносились уворованные приказчиком проценты. Тот, как правило, об этой графе не ведал, но, удивительное дело, в своем ловкачестве никогда не выходил за разрешенные пределы.
Вообще, торговля держалась на честном слове. Заключавшие сделку ударяли по рукам, и все было в порядке. Никаких украшенных печатями и подписями договоров, которые все равно нарушаются...
Все платежеспособные раменские обыватели имели кредитные книжки, по которым получали в лавках Новожиловых товары. А постоянных клиентов к Рождеству обязательно ждал подарок от фирмы: красивая шкатулка, наполненная чаем, сахаром, сластями.
По молодости лет Серафим Александрович не был посвящен в торговые дела. Память его содержит в основном впечатления: величественная бабушка за кассой лавки, мясной торговец в поражающих детский взгляд доспехах... Но голос старика прерывается, ему тяжко вспоминать все это.
У Серафима были три старших брата и две сестры. Иван избрал экзотическую тогда профессию летчика. Учиться ему довелось вместе с Михаилом Громовым, будущим первым Героем СССР, совершившим в 1937 году беспосадочный перелет Москва — Северный полюс — США. Свой беспосадочный перелет совершил и Иван Александрович: в 1918 году, после капитуляции русской армии, он спас свою машину от немцев, перегнав из Могилева в Москву. А в 1919-м, в 26 лет, умер от тифа.
Второй брат, непредприимчивый Александр, вряд ли сумел бы удержать отцовское дело. Зато коммерческой жилкой обладал Константин, да и Серафим тоже. Продолжился бы торговый дом Новожиловых и до сего дня, но — взвились кумачовые флаги.
Недвижимость революционная власть, естественно, конфисковала. Членов семьи пока не тронули, отец даже устроился в какую-то советскую железнодорожную контору. А потом увез семью от греха подальше — в глухую зауральскую Комбирку, где стал кассиром. Власти поселили их в доме... выселенных местных купцов. Большевистский театр абсурда набирал обороты.
Однако к 1922 году многим показалось, что он выдохся, ибо объявился НЭП. По свидетельству Серафима Александровича, за одну ночь в прежде пустых магазинах появилось все — вплоть до ананасов. «Ешь ананасы, рябчиков жуй...». Буржуи Новожиловы вернулись в родной городок и вновь принялись за свое дело. Правда, операции крутили уже не такого, как раньше, масштаба. Но и последыш былого великолепия «пролетарии» прикончили в 1924 году. А в 1930-м семья переехала в Москву.
Устроились кто как мог. Сестры вышли замуж, братья работали на различных предприятиях, но с уклоном в коммерцию — сказывалась новожиловская жилка. Серафим устроился на аккумуляторное производство. Примерно тогда женился. На столбовой дворянке Софье Станиславовне Орловской, история которой заслуживает отдельного описания. В 1942 году был призван в действующую армию. Как говорится, в составе 1-го Украинского флота прошел весь славный путь до... почти до Берлина, поскольку у небольшого притока реки Шпрее был арестован «особистами».
Позже выяснилось, что НКВД в тылу, в массе «шпионских» и «вредительских» дел, уделяло время и обычному воровству. На сей раз проворовались в бывшей аккумуляторной фирме Серафима Александровича. Но у чекистов горел план по изъятию «врагов народа», а потому одному арестованному жулику предложили: заложи хоть одного «врага», мы тебя отпустим. Была это чистой воды лажа, никто Караваева отпускать не собирался, хотя он-таки и припомнил, что в начале войны Серафим Новожилов вел пораженческие речи о том, что у немцев, мол, техника лучше советской...
В прифронтовой тюрьме в городе Хомутау Серафим Александрович имел честь сидеть вместе с генералом Власовым. Он помнит его, высокого, в форме РОА с оторванными погонами. А в самолете до Москвы летел вместе с членами власовского штаба. Доказывал им, что никакого суда над ними не будет, прихлопнут втихую. Те не верили...
Следователь Дубровин на Лубянке попрекал арестованного Новожилова браком с «гнилой дворянкой», кричал, что «органы» у него уже десять лет на хвосте сидят. Потом было Лефортово (неплохая тюрьма, по отзыву Серафима Александровича), «тройка» — ОСО. 58-10, 58-11, закон от 7/VIII-32 г. («семь колосков») — восемь лет с конфискацией имущества. В Бутырской пересылке встретился с Караваемым, тот каялся в иудстве. Дальлаг, Комсомольск-на-Амуре, ссылка в Красноярск.
Ко времени, когда он перестал быть «забайкальским комсомольцем», все оставшиеся в живых Новожиловы превратились в людей Страны Советов. Годах в пятидесятых из-за границы нагрянули на жительство родственники — дочь и внучка того самого брата матери — коврового фабриканта Брунова. Оказался он умен, вовремя эмигрировал. Жил в Париже, тосковал по родине, умер, тоску передав дочке. Остатки семейства собрались в Москве чествовать новоприбывших. Спрашивают, как устроились. «Хорошо, — отвечают «иностранцы», — только квартира маленькая и душа нет». Была там кузина Тоня, дочь сестры матери Анны Пойменовой, монастырской воспитанницы, жены богатого и богомольного коммерсанта. Она и ответила на сетования родственников: «Душа вам захотелось! Да мы тут рожу не каждый день моем!».
Сейчас вот все мы стараемся отмыться. А по городу ходит последний из Новожиловых, хлопочет о выплате своих 180 целковых за месяц отсидки, «Комсомолец», кстати, почитывает. Заходит в коммерческие магазины, глядит на народившихся коммерсантов, ворчит: «Дети Шарикова!». Его дед умер в 1913 году, последнем благодатном для России. Отец (как ни странно, без помощи «органов») в самом страшном — 1937-м. А сам он родился в 1905-м, с которого все и началось. Такая вот нумерология... Дай Бог ему здоровья!
Павел Виноградов
«Красноярский комсомолец», № 56 (7812), 26.05.1992 г.