к VIII, внеочередному, Съезду народных депутатов России
Распечатав восьмой десяток лет, норильчанин А. Л. Могловец решился показать свои старые... стихи не стихи, но попытки излить душу. выплеснуть то, что теснило грудь, когда ему было.. Сколько же ему было в- сорок девятом?.. Двадцать шесть
Есть школа одна во владении русском,
Сильней академии высших наук.
Жаль, двери обратные в ней очень узки,
Входные зато широки для всех мук.
Кто был в этой школе, ее не забудет.
Да можно ль об этих тиранствах забыть!
А кто еще не был. должно быть, побудет,
Научится жить и законы ценить...
Не дай бог! Впрочем, в год, когда семьдесят приближалось не Могловцу, а Отцу, родному и любимому; лучшему другу советских железнодорожников, советских спортсменов, всего советского народа; гениальному полководцу, чей стратегический талант решил дело в Отечественной войне; гениальному ученому, в частности, языковеду, перед которым х академик Н. Я. Марр выглядел ребенком-несмышленышем; верному продолжателю дела великого Ленина; самому остроумному, скромному, правдивому, дальновидному, мудрому и простому светочу человечества (не только прогрессивного)...
Действительно, нетрудно было предположить? что «школа сильней академии» ещё ждет многих. Хотя бы потому, что горцы живут долго, 70 для них не возраст.
Что знали его подданные! Грузин — значит, горец. Сталин — значит, твердый, как сталь. Курит трубку. Пьет, . но только сухое вино. Любимая песня — «Сулико». Очень любит детей — дочь Светлану, девочку Мамлакат, которая замечательно трудится на хлопковых полях... Когда все спят, он не спит, окно его горит по ночам.
Он не был горцем разве что горийцем. Сталин — значит, сын Джуги, Джугашвили. Он долго, видимо не считал себя и грузином: до 50 лет прожил осетином, если верить -БСЭ (впрочем; какая разница). Пил много, хотя напивался редко, больше ему нравилось спаивать: развяжутся языки; что у трезвого на уме... Если он и любил кого-то — проявлялось это весьма своеобразно: «Убью-у-у..».
До этого, если и доходило, то редко. Но, выражаясь фигурально, такого палача свет не видел. Убийства происходили ночью. Днем убивали души и умы живых. Десятилетиями... Даже с утра до полудня, когда он спал — ничего не видел, кроме снов, ни о чем не ведал...
— Сталин ни о чем не знает. Если бы знал, он бы не допустил этого.
Это произносилось миллионы раз. Вслух. А про себя?
Их учили жить и ценить великий Сталинский закон.
Закон, по которому радость приходит.
Нет, это не Анатолий Могловец, 26 лет. Это мудрый старец Джамбул Джабаев, правда, в переводе, возможно, далеком от подстрочника.
У Могловца Основной закон характеризуется не менее любовно и поэтично:
Закон, о котором весь мир восклицает,
Правдивей, свободней которого нет,
Который насилье и гнет отвергает.
Который во тьме зажигает рассвет.
Что восклицает мир, можно было догадаться. Потому что
В нем право на труд, на ученье и отдых.
Свобода печати и слова дана.
О землях, лесах и богатствах природных /
В нем воля народам во всем отдана.
Не будем слишком строги. Да, стихосложение критики не выдерживает. Но что хочет сказать автор, вполне ясно. Думаешь, впрочем, не о поэзии, которая здесь не ночевала, а о несчастных наших «землях, лесах и богатствах природных», отданных на разграбление и поругание... Не врагам! Те дошли только до Волги и то — не везде.
Себе, любимым. Это мы форсировали Волгу, а потом Урал-реку, Обь' Енисей, Лену и, повторив и расширив многократно доро ги четырехвековой давности, вышли к Тихому океану... А оглянулись, а осмотрелись, а застыли в ужасе... Через тридцать лет и три года после смерти Сталина.
Ненавижу эту фигуру всеми фибрами души, никого так не ненавижу, даже стыдно, ибо речь идет о давно умершем, а мы продолжаем считать его ответственным за многое, о чем он действительно понятия не имел; свою напуганность, генетический страх вроде бы воспринимаем чем-то естественным, этакой болезнью, на лечение которой требуется. Что, еще 33 года?!
Вот в чем позор наш — в поисках оправдания беспомощности вместо поисков выхода, без паники, из радиоактивного леса. Как случалось с отцами в Отечественную, когда они попадали в лесные болота, в окружение, в плотное кольцо, в котел, в безвыходность— и все-таки выходили.
А мы что вытворяем — вот уже восемь лет? Для начала кинулись молиться во исцеление. Ясно, душа требует возвышенных слов, а не Призывов ЦК к 1 Мая. Но путей-то к Богу не изучали, к Ватикану отношения, как правило, не имеем. Зато к наместнику Бога на Земле привыкли — к Генералиссимусу. Или попросту — к тов. Сталину.
Никита Сергеевич на наместника похож не был. Леонида Ильича поначалу воспринимали в качестве врио. А он взял и засел на троне до... анекдотов.
Потом выполнили трехлетку в четыре генсека (Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев).
И снова кинулись на колени: «Батюшка, Михаил Сергеевич, век будем молиться, только не покидай нас. И обеспечь приличное существование!».
Тот в первый же день взял бы да и брякнул с телеамвона: «Да за счёт чего?! Да вы знаете, что мы с вами... гм... точнее говоря, вы с нами живете на столько, на сколько это позволяет наш СС-ВПК, советский социалистический военно-промышленный комплекс? Что- в ЭрЭсЭфЭсЭре, к примеру, столько-то областей и краев, и в каждом втором регионе не осталось ни одной магазинной вывески «Мясо»? Что в Хандрияловском и целом ряде других районов тушу говяжью покупатели видели (не в кино) последний раз в год великого перелома костей, а продавцы не видят вторую пятилетку?
Приказываю: 1. Встать с колен,..».
Все бы моментально поднялись и стали бы делать то, что им прикажут. Валить лес, устраивать гати — пожалуйста. Перебить и съесть воробьев с потрохами и перьями — не хуже бы справились, чем китайцы. Переделать мечи на орала? — За две смены бы перековали. С мечами взять приступом номерные города? — Если там в закрытых магазинах есть мясо — нет проблем. Затянуть пояса? — Да хоть на шеях...
А он с чего начал? «Застой, стагнация, остановка коммунистического 'строительства, социалистический выбор. Не было у нас никакого сталинизма — его изобрели так называемые советологи...».
Противно вспоминать. Если бы он знал, что пройдет немного времени и уже не будут сомневаться, по чьей шее пояс плачет... — главного гражданского преступника всех времен и народов, агента влияния американского империализма, за 30 сребряных миллионов долларов продавший американцам все'страны сталинской народной демократии...
Тьфу. На не ведавшего, что творил? Прежде — на рабов, которые никогда не простят ему своей свободы (даже в очень скромных формах)...
И свет его ярок, куда ни взгляните,
Во все уголочки страны молодой.
Он светит, как яркое солнце в зените,
Большой лучезарной кремлевской звездой.
И странно...
Вы, может быть, решили, что Анатолий Могловец, 26 лет, из-за проволоки, выкрикивал то же самое, что акын Джамбул пел по-казахски под народный щипковый инструмент, дающий тихий и мягкий звук, не проверяя, во что превращает его песню поэт- переводчик П. Кузнецов?
Совсем не то.
И странно... Под сенью Закона свободы.
Прикрывшись страницами слов золотых.
Живут скорпионы. И стонут народы.
Смотрите, во что превратили вы их!
Удивительно точная строка, заменяющая две: скорпионы, смотрите, во что вы превратили народы! Народы, во что вы превратили скорпионов!
Кто знает тот метод людей воспитанья.
Чтоб смелых, выносливых, сильных умом.
Чтоб полностью здравых и полных сознанья
Смогли бы заставить сказать и о том.
Что черный предмет называется белым.
Что мокрую глину сомнем, как металл,
Что каменный уголь сравним с мягким мелом,
Что тюрьмы и цепи создатель нам дал.
Стихи-то, оказывается, о несоответствии слова и дела. До чего же современнике строчки! Только Сталинская Конституция врала, опережая время на недобрых полвека, а нынешняя (мы ее называем брежневской с поправками), похожая на стираный-перестираный домашний халат; штопаный-перештопаный, на котором нет живого места, нынешний Основной закон... — на несколько лет отстал от жизни. Впрочем, далеко не все знают об этом, устав от бесконечных споров-разговоров политиков, переживших самих себя.
...Так, удивительным образом недавно восстановленные автором по памяти, стихотворные опусы 1949' года оказались актуальными в день открытия очередного внеочередного Съезда.
Продолжим болтовню? Сдвинемся наконец с места? Поймем, что ни по какому Закону счастье само не придет? Никогда уже ничего не поймем'? Пойдем за болтунами? Или — еще хуже — за «деловыми», как другой народ 60 лет назад?
Что ж. тогда антиконституционные стихи 1949 года, сочиненные в Норильлаге, будут иметь .продолжение,., не за горами.
Спасибо Анатолию Леонтьевичу Могловцу за его память. Не дай бог-, чтобы безыскусная критика действительности из-за проволоки не оказалась воспоминанием о будущем.
А. ЛЬВОВ.
Заполярная правда 11.03.1993