Эти строки блистательно остроумного поэта Игоря Губермана могут служить эпиграфом к судьбам многих славных делами своими бывших норильчан, сгинувших в гулаговском аду и лишь теперь, спустя десятилетия, мало-помалу воскресающих в памяти не слишком благодарных потомков. Один из тех, кого мы не вправе забывать, — Владимир Михайлович Корначев.
На здании НИИ сегодня наконец-то красуется мемориальная доска с именем Н. М. Федоровского. В том, что она появилась, — большая заслуга С. Л. Щеглова (С. Норильского). На вопрос о том, кто такой Корначев, Щеглов ответил: «Это тот, кто организовал наш институт».
В опубликованном «ЗП» письме Ф. Г. Шмидта, преподавателя института, назван Корначев, но фамилия его была дана с ошибкой (Корпачев) — так, как значилась в картотеке Т. Я. Гармаша. Поэтому в архиве личное дело Корначева долго не находилось. Но нюх старого архивариуса —Аллы Борисовны Макаровой — не подвёл и на сей раз. Теперь можно рассказать о том, кто же стоял у истоков высшего образования в Норильске.
По биографии Владимира Михайловича Корначева можно изучать историю Отечества в основных её чертах.
Родом он из Черниговской губернии конца прошлого века. Бедная крестьянская семья в годы столыпинской аграрной реформы переселилась в Оренбургский край. В автобиографии Владимир Михайлович писал: «Весной, в половодье, отец отправился в Оренбург хлопотать ссуду для переселенцев. Перейдя реку вброд, простудился и умер».
Четырёхклассную школу Владимир Корначев закончил с похвальным листом, трудовую биографию начинал мальчиком на лимонадном заводе. Первая мировая, отчим — на фронте, неокрепший подросток — единственный кормилец семьи. Работает в железнодорожном строительстве, в т. ч. и в Мурманске, а там — «сильное истощение, малокровие, цинга. Вернулся обратно домой без гроша в кармане. В 1917 г. наступила революция, в которой я с самого начала принимал активное участие».
Корначев был участником переворота и первым секретарём поселкового Совета. Затем — в Красной гвардии. Сначала было крещение боевое — против Дутова, Колчака, Деникина, потом —вступление в РКП(б). Из анкеты Корначева: «до конца своей жизни останусь исповедующим материалистическое мировоззрение». Это была уже новая вера. А старая? «С 1913 г. являлся безбожником, а с 1917 г. — сознательно антирелигиозником». Кто теперь скажет, какая между ними разница? Помните, последний генсек однажды выразился: «У нас сейчас плюрализм, и тут двух мнений быть не может!».
По рекомендации Оренбургского губкома в начале 20-х годов поехал в Москву учиться на рабфак, где «часть реакционной профессуры и старого студенчества встретила враждебно рабфаковцев, но нашей парторганизации с помощью передовой профессуры и т. Луначарского удалось перебороть эту враждебность».
Учился Корначев одновременно во многих местах: механический факультет МВТУ, литературный институт, курсы английского языка, кружок по истории и организации профдвижения... При этом — активная работа в парторганизации.
В 1926 г. начал преподавательскую деятельность в Центральном институте труда и в том же году... «исключён из рядов партии за пассивное отношение к партработе как балласт».
Как же так? «Революцией мобилизованный и призванный», крещённый в «буче боевой, кипучей» — вдруг балласт? А не научился Корначев партийному единомыслию. «Во время внутрипартийной дискуссии был сторонником оппозиции по некоторым вопросам платформы: индустриализации, внутрипартийному режиму (так в анкете! — Н. Д.) и борьбе с кулачеством».
Когда читаешь такие строки, становится понятно, что по закону большого пасьянса, описанному Солженицыным, ареста Корначеву было не избежать.
В ответ на вопрос анкеты о причине ухода с должности зав. кафедрой, и. о. профессора Рубежанского химикотехнологического института Донецкой области Корначев написал: «Не уходил. Арестован по оговору отсталых студентов». Это октябрь 37-го. Май 1938 г.: ст. 58, п. 10, 11, срок 8 лет.
Анкету и автобиографию обычно писали тогда, когда освободившихся по окончании
срока оформляли на работу на комбинат. И вчерашние заключённые впервые получали
возможность написать о том, что никакие они не враги, и в той или иной форме
выражали своё отношение к пребыванию в НКВД в качестве невинных жертв.
Вот как Владимир Михайлович ответил на вопрос анкеты о своём «чекистском
образовании»: «Не имеет. Практику следственной работы и ИТЛ наблюдал с 1937 по
1945 год». В общем, безграмотным по факультету внутренних дел себя не признал.
Норильлаговцем Корначев стал в 39-м —- в год «завенягинского призыва». ГУЛАГ по просьбе А. П. Завенягина выискивал в огромной зековладельческой империи специалистов, ибо с их помощью можно было выполнять планы комбината. А невыполнения планов в те годы, и не только в те, боялись начальники любого ранга. Из доступных мне источников известно, что за 38-й год подконвойное население Норильлага увеличилось на 5 тысяч, а за 39-й — на 10—12 тысяч.
Владимир Михайлович попал в проектную контору начальником проектного кабинета.
В Норильске почти всё начиналось в лагере, многое — в проектной конторе, где работало около 800 человек. Там-то и возникла идея организации технического образования, которая могла показаться дикой только тому, кто плохо представляет себе, какой зыбкой была в советской стране грань между тюрьмой и волей.
Шла вторая мировая война. В Норильске строительство имело огромный фронт работ. Первым курс лекций для энтузиастов-практиков по колебаниям фундаментов, сооружений и машин стал читать Фридрих Генрихович Шмидт, инженер механической группы. Лекции эти, читаемые в свободное время, дополнялись курсом других дисциплин.
С 45-го года это вольное начинание стал опекать отдел подготовки кадров комбината, появился и заведующий — В. М. Корначев, старший инженер механической группы. У него был большой опыт педагогической деятельности, когда после окончания МВТУ он преподавал ряд технических дисциплин в трех-четырёх московских вузах одновременно. Он-то и стал первым хранителем печати первого норильского вуза.
Известно, что в геологических экспедициях Н. Н. Урванцева начала 20-х годов, работавших в Норильске, были студенты Томского политехнического училища, которые принимали участие в строительстве первого норильского дома. В личном деле Корначева найдена следующая выписка из приказа № 10 по заочному отделению Томского ордена Трудового Красного Знамени политехнического института им. С. М. Кирова от 6 сентября 1947 г.:
«Утвердить доцента Корначева В. М заведующим учебно-консультационным пунктом
заочного отделения Томского политехнического института при Норильском комбинате
МВД СССР.
Профессор А. А. Воробьёв».
Так Томск чуть не стел alma mater норильских студентов. Но уже 16 января 1948 г. директор Всесоюзного заочного политехнического института С. Плоткин подписал доверенность Корначеву В. М. «на получение штампа и печати Норильского отделения института».
В состав комиссии по предварительному рассмотрению заявлений для поступления в институт вошли: Ерёменко, Фатеев, Сорокин, Урванцев, Цейдлер. Заместителем председателя комиссии был доцент Корначев, а кто же стал её председателем? Кто-нибудь из профессоров, академиков? Увы. Им стал зам. начальника политотдела Кокорин. Какое это имело значение? А такое, что ни заключённых работников проектной конторы, ни отбывших срок по 58-й статье в студенты не брали. Только позднее это правило было изменено. Иначе не стал бы С. Л. Щеглов студентом УКП ВЗПИ.
Из автобиографии Владимира Михайловича: «Мне поручено организовать в Норильске УКП ВЗПИ. Работа эта выполнялась мною весьма прилежно и добросовестно — все свои силы, время и способности я отдал этому делу, поэтому и результат получился неплохой — студенты, диссертанты и преподаватели набраны, все учебные занятия организованы и проводятся».
Было набрано 124 студента, 40 человек — на курсы по подготовке в вуз. А факультетов было аж девять: геолого-разведочный, горный, инженерно-экономический, металлургический, механический, строительный, химико-технологический, электрофизический и энергетический.
1 октября 1947 года начались регулярные занятия. Следует отметить, что в том же сорок седьмом состоялся и первый выпуск Норильского горно-металлургического техникума. А преподавателей хватало?
Ф. Г. Шмидт: «Когда в Московском заочном политехническом институте ознакомились со списком возможных преподавателей Норильского филиала, то там ахнули: такого количества квалифицированных научных работников, начиная от членов-корреспондентов АН и кончая ассистентами и кандидатами наук, они у себя не имели».
И на каждого преподавателя собиралось досье, отдел кадров слал запросы «на материк». Следы такой проверки есть и в личном деле Корначева. А что стоило ему «вырвать» у Кокорина разрешение на работу в институте тех лекторов, которые ещё были заключёнными...
Корначев же подписывал и особое удостоверение таким преподавателям на право ношения волос. А вот тому же Шмидту разрешение на право ношения бороды подписал сам начальник комбината В. С. Зверев (о чём я уже рассказывала на страницах «ЗП»). А когда у преподавателя Ф. Г. Шмидта закончился срок заключения, то ночевал он на своём рабочем столе в проектной конторе, за которым днём работал.
Помню рассказ профессора Томского университета о том, что в годы так называемого культа общественные дисциплины читались в вузах по тексту, заверенному печатью Первого отдела. Ну, а что было с теми, кто делал от того текста шаг влево или шаг вправо, — говорить не стоит, и так ясно.
В. К. Паузер передала мне несколько методичек ВЗПИ, которыми её отец. К. А. Коровин, преподаватель Норильского УКП, пользовался с конца 40-х годов. Вот список литературы к курсу «Подземная разработка рудных и россыпных месторождений».
Основная: И. В. Сталин. Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы. 9 февраля 1946 г.
Дополнительная: Проф. Е. П. Прокопьев. Разработка рудных и россыпных месторождений подземным способом. 1944 г. Металлургиздат.
В 50-е годы бесконвойная свобода для большинства преподавателей закончилась. В. М. Корначев был уволен с работы «за невозможностью дальнейшего использования», как бывший осуждённый по 58-й статье. В. С. Зверев подписывал огромное количество приказов об увольнении таких работников.
На чекистском языке это называлось укреплением кадров. В УКП их так укрепили, что после изгнания всех «нечистых» институт несколько месяцев не работал из-за отсутствия необходимых кадров преподавателей.
18 сентября 50-го Корначев уехал в ссылку. Из его личного дела известно, что в
1958 г. он жил в Усть-Каменогорске. Далее — ничего!
20 декабря 1958 г. вышло постановление Совмина СССР за № 1371 о переводе
Московского института цветных металлов им. М. И. Калинина в г. Красноярск и об
организации вечернего факультета этого института в г. Норильске. Приказ о его
размещении подписывал уже В. В. Дроздов. А в январе 1962 г. был открыт в
Норильске вечерний индустриальный.
… Я читала писаную историю этого института. Друг академика Вернадского — Н. М. Федоровский — там назван, а вот имени Корначева нет. Однако, полагаю, на фасаде здания, что по улице 50-летия Октября, вполне хватит места для мемориальной доски и тем, кто организовал в городе высшее образование.
Н. Дзюбенко.
Заполярная правда, № 11, 20.01.1994