В больших испытаниях есть какая-то особая
высокая напряженность,
какая-то приподнятость чувств, какая-то
особая торжественность.
Наталия Ануфриева
Наталия Ануфриева (1905-1990) оставила
несколько тетрадей стихотворений, первые
из них датированы 1916 годом, последние —
началом 1960-х, и объемистую рукопись
воспоминаний («История одной души»), написанных ею в конце жизни.
Автор подчеркивает, что ее исповедь — это
история души, а отнюдь не биография, не
событийная канва жизни. И все же по тексту
рукописи и по стихам Ануфриевой можно
восстановить основные события жизни.
Родилась в Петербурге, детские и юношеские годы провела в Симферополе. Рано лишилась отца, мать — медсестра, в семье — старая бабушка; жили скудно, после школы Ануфриева лишь год проучилась в Художественном техникуме, а потом определилась «на службу» — статистиком в какую-то контору. Главное ощущение того времени — ужас перед обыденностью жизни. В том мире, который она сама для себя создает, другая высота и глубина.
Книги, стихи, мечты о значительных событиях в жизни, о героических поступках, а главное — о любви, всепоглощающей, непременно трагической, изведав которую, остается одно — умереть.
Каждый вечер. Всегда одна.
Но молюсь, но томлюсь о чуде...
А в окно глядит тишина:
Никогда ничего не будет.
Ни блаженно сладких плетей
Исступленных и наглых ударов,
Ни тюрьмы, ни мук, ни смертей,
Ни набатов, ни буйных пожаров.
Накликала себе Наталия Даниловна: все, все будет — и тюрьма, и сума, и муки... И прежде этого — любовь, такая, как мечталось: не пресная, а любовь-крест, заведомо обрекающая на страдания.
Любовь явилась с экрана кинематографа в образе известного актера. Поразил воображение тем, что у него была — или ей так казалось — страдальческая складка у рта. Значит, он тоже мучительно одинок и роковым образом не понят в этом мире!.. Раз за разом смотрит она один и тот же фильм, с каждым днем растет ее экзальтация, и в конце концов она объявляет ошеломленной матери, что едет в Москву — к нему. И действительно едет.
Отважно приходит к актеру в дом и открывается ему в своей любви. Но у этих отношений нет продолжения. А любовь была, похоже, единственной в жизни. Много лет спустя она все еще вспоминает о ней:
Да, это все случилось наяву,
Но не умею прошлое проклясть я...
Я помню вечер, зимнюю Москву,
Снега, огни и невозможность счастья.
Часы и дни скитаний безотрадных,
Тревог и мук, неповторимых вновь...
Как я пила неистово и жадно
Печальную и горькую любовь!
Как задыхалась в омуте душа...
Но в памяти, с прошедшим примиренной,
Так горестно, так странно хороша
История любви неразделенной.
Видимо, именно в это время Ануфриева, воспитанная матерью-атеисткой, исподволь обращается к религии. Во всяком случае, в «Истории одной души» она прямо говорит: «Впервые Господь открылся мне как Любовь, потом как Красота, потом как Жизнь, а после всего как Истина».
В 1936 году Ануфриева была арестована НКВД. Что послужила причиной — или хотя бы формальным поводом — для ареста, неизвестно.
Вера дала ей силы легче многих других пережить выпавшие на долю испытания, принять их как посланные Богом.
И в скорби предсмертной без меры,
Пронзающей душу до дна,
Есть радость погибших за веру,
Казнимых во все времена.
Но в том, как стоически переносит Ануфриева все тяготы заточения, просматривается не пассивная покорность року, а недюжинная сила духа. Стихи, написанные в этапном вагоне:
Не камеры тесной молчанье,
Где жизни дано отцвести,
Взволнованный бред расстоянья,
Тревожная радость пути...
Не горе поверженных наземь...
Нас вдаль призывает свисток...
Мы едем. Да здравствует Азия,
Дорога и Дальний Восток!
На Колыме в стихах к «предателю», к человеку, каким-то образом повинному в ее аресте, она называет его слепым орудием — чего? Ее несчастья? Ее страданий? Нет:
Ты лишь орудье слепое
Судьбы вдохновенной моей.
В «Истории одной души» она пишет: «Многие, пережившие подобное мне испытание, считают эти годы вычеркнутыми из жизни... Разве только безбедное и беспечальное существование может быть названо жизнью?.. Я никогда так не думала и не чувствовала. В больших испытаниях есть какая-то особая высокая напряженность, какая-то приподнятость чувств, какая-то особая торжественность».
В 1947 году Ануфриева возвращается в разоренный войною Крым. Ее, бывшую лагерницу, не принимают на работу, с больной и тоже безработной матерью они живут в полнейшей нищете.
Жизнь развернула новую страницу,
И вот опять в тумане берега...
В тюрьме казалось: годы будут длиться,
Здесь кажется, что слишком ночь долга.
Мать умирает от голода. Стихотворение «Памяти матери» Заканчивается строками:
Моя любовь не совершила чуда.
Прости меня. Я не спасла тебя.
Ануфриева покидает Крым, переезжает в Актюбинск; почему ею выбран именно этот город — неизвестно.
В «Истории одной души» Ануфриева отмечает что ей довелось прожить «четыре самостоятельные жизни». Рубежи, отделяющие одну жизнь от другой, по ее словам, «определялись окончаньем креста».
«В начале моей четвертой жизни я медленно приходила в себя от пережитого, — вспоминает она. — Но после мирно прожитого года вновь наступила полоса скитаний».
В 1949 году Ануфриеву, как и многих бывших лагерников, арестовывают повторно. Она по-прежнему полна интереса к жизни:
Я не знаю, что завтра случится,
Расширяется сердце в груди...
Неизвестность — как дивная птица,
Как надежда летит впереди.
Ее ссылают в Красноярский край. В какой-то день мера испытаний, должно быть, превысила и физические и духовные силы.
И тяжелы надломленные крылья,
И дальний путь уводит в ночь, в пургу..
Я так устала, Александр Васильич,
Мне кажется, я больше не могу.
Но это — минутная слабость.
Пусть будут безмерны потери,
Темны пути бытия...
Я в правду любви Твоей верю...
Да будет воля Твоя!
Освобожденная из ссылки по реабилитации, Наталия Даниловна поселяется во Владимире, живет бедно, неустроенно, болеет — и так доживает до глубокой старости. В эти годы она пишет «Историю одной души». В конце рукописи читаем: «Теперь я живу уже пятую жизнь... Вот и старость приблизилась ко мне. И мне даже нравится быть старушкой и зимой ходить с палочкой. Но ведь это внешнее... А внутри я — просто счастливый ребенок, от которого отогнаны зловещие призраки... Слава Богу за все».
Думается, что поэтическое наследие Ануфриевой дождется своего исследователя и издателя. Пока же небольшой сборничек ее стихов «Жизнь развернула новую страницу» выпустило издательство «Возвращение» в серии «Поэты — узники ГУЛАГа».
Заяра Веселая
Журнал узников тоталитарных систем «Воля»,
№ 4-5, 1995