Размышления о новом фильме красноярских кинодокументалистов "Мученики и исповедники"
Отца Димитрия Неровецкого арестовали в субботу, на первой неделе Великого поста, сразу после вечерней службы. После долгих издевательств священника убили, труп сожгли у 32-й версты. У этого места какой-то красноармеец вырезал крест на березе. Его тотчас же заставили крест замазать грязью. Все это было на нашей ■красноярской земле...
Православный крест, втоптанный в грязь, замазанный грязью, стал символом новой России.
Немало уже создано фильмов о россиянах, раздавленных колесами "красного бронепоезда", немало рассказано о ГУЛАГе, о том, как крушили в России храмы. Но, насколько я знаю, не было еще фильмов о тех, кого постарались задавить первыми, о тех, кто служил в этих храмах и проповедовал слово Божие.
Для того, чтобы фильм "Мученики и исповедники" увидел свет, его авторам — режиссеру и сценаристу Ирине Зайцевой, оператору Святославу Чаплинскому пришлось провести громадную работу в архивах, чтобы из пыли извлечь документы и свидетельства и воскресить преданные поруганию и забвению десятки имен убитых священнослужителей Енисейско-Красноярской епархии (так она тогда называлась).
В пестроте современного документального кино этот фильм, как удар колокола, — резкий, одинокий, заставляющий силой своего звука поднять голову к небу и заглянуть в глубь собственной души. Это фильм-обвинение , фильм-предостережение, фильм, исполненный твердой веры — той, о которой много не говорят.
...Белый саван снега, белая смертная рубашка отца Димитрия (прежде чем приступить к пыткам, его раздели, потом привязали к лошади и пустили ее вскачь). Долго длится этот эпизод, этот невольный бег жертвы к месту казни. Воссозданные в игровом варианте последние часы жизни отца Димитрия Неровецкого задают тон всей ленте. Так гонят на заклание жертву, так гнали сотни, тысячи, миллионы россиян.
А фильм называет новые имена. Отец Семен Новочадовский — распят, ему вбили костыли в руки и ноги. Отец Михаил Щербаков расстрелян на глазах детей, а жена изнасилована. Отец Михаил Каргаполов принял священнический сан в опасном 1918 году — убит, но сначала ему вырезали кресты на спине, на груди, на лбу. Опять крест! Как же он не дает убийцам покоя.
На экране — сегодняшние кадры: панихида, что служится на месте убийства в память отца Димитрия, отца Михаила, отца Владимира. Это в полутора километрах от села Петровского, за деревней Орловкой. Кинематографисты сами разыскали это место по документам, нашли свидетельницу убийства, которая и по сей день жива... Молча стоит она на этой панихиде, молча и опустошенно — устала жить на этой земле, где так долго и упорно убивают друг друга, где так долго обещают счастье, а его нет и нет...
А вот он — эрзац счасгья: ликующая толпа, которая вместе "со всем прогрессивным человечеством" отмечает международный пролетарский праздник. Камера идет от лица к лицу, и становится не по себе. Ведь это мы были еще совсем недавно вот такой одноликой громадной толпой. Интересно, какие мы сейчас? Если те толпы времен гражданской войны были готовы убить только за то, что человек — служитель Христа, то на что готовы мы?..
В фильм вошла лишь небольшая часть того огромного обвинительного материала, который открылся перед авторами во время работы над ним. В убийствах священников палачи особо изощрялись: их заживо резали, жгли, распинали. Есть даже и такое — повешен на собственных волосах... Но задумывался ли кто-нибудь когда-нибудь: откуда такая жестокость, ведь творили это не завоеватели, а свои же россияне? И тогда следом рождается другой вопрос: как же могло такое случиться в православной державе? И на эти очень трудные вопросы фильм пытается дать ответы.
Развалины храма... Я узнаю их по дивной красоте кирпичной кладки. Это енисейская Троицкая церковь. Но таких развалин по России великое множество, как некогда было великое множество церквей. Развалины Троицкого храма пусты, только белый шарф одиноко вьется на ветру. Маленький белый покров среди ужаса и мерзости запустения...
— Истлели нравы, истлела вера, — жестко ставит диагноз с экрана один из участников этого фильма енисейский священник протоиерей Геннадий Фаст.
Вот откуда та мерзость, которую мы лицезреем сейчас. Еще задолго до октябрьского переворота 1917 года произошел в российском обществе другой переворот, когда неверие одержало верх над верой. За безбожие свое страдала в XX веке Россия и приносила свои жертвы, чтобы убедиться и смыть всю скверну. И чем больше лилось крови, чем больше было жертв, тем больше становилось и молитвенников, тем крепче становилась святая дружина в той небесной России, которую "строители нового мира" сбросили со счетов и очень просчитались. И рухнули. Но большинство, попустившись коммунистическими принципами, удержалось у власти. Вот почему ни прозрения нет, ни покаяния, ни суда над палачами. Когда фильм "Мученики и исповедники" впервые показывался на московском экране, подле Красной площади под красными знаменами митинговали коммунисты, уверенные в своей правоте так же, как и в годы гражданской.
— Мы так и не поняли, что с нами произошло, — говорит с экрана священник. — Мы и сейчас оттолкнем нищего и побежим на собрание по спасению России...
А спасение, оно в возвращении России ко Христу, к Его свету, иначе тьма будет покрывать ее все больше и больше, ибо, как говорил Достоевский: "Дьявол борется с Богом, а поле битвы — сердца людей..." .И нет для князя мира сего ничего страшнее света Христова, нет ничего страшнее сияния крестов, нет ничего ужаснее звона колокольного.
Не случайно кинокамера переносит нас из Сибири в любимую святую обитель Достоевского. Оптина Пустынь — духовное прибежище многих российских талантов. Здесь, на священном кусочке российской земли, 18 апреля 1993 года произошло убийство, потрясшее всю православную Россию. В первый день, точнее, утро Пасхи, кинжалом, пронумерованным цифрой 666 — знаком антихриста, были убиты трое монахов.
В кадре три деревянных креста и имена убиенных. Иеромонах Василий, инок Ферапонт, инок Трофим... Иноков убили прямо у колокольни, в то время, когда они звонили красным пасхальным звоном в Светлое Воскресение Христово. Отца Василия — после Божественной литургии, когда он шел исповедовать будущих причастников. Удивительна его судьба: приехал в Оптину мирским человеком, чтобы набрать материал для диссертации о Достоевском, да так и остался. Сначала послушником, потом — иноком, потом — монахом, теперь уж навеки. Остался, взяв сторону Бога в той битве, о которой говорил Достоевский.
— Через людей, служащих Христу, хотят убийцы дотянуться до самого Господа. Но жалки и тщетны эти потуги выиграть войну с Богом...
Это слова из проповеди, которая прозвучала во время III международных Рождественских чтений в Троице -Сергиевой лавре у великой российской святыни — возле мощей печальника и молитвенника земли русской преподобного Сергия Радонежского. Проповедь началась с рассказа об этом фильме наших земляков, который москвичи увидели первыми.
Да, война с Богом на российской земле продолжается. Вот монах Филарет ведет нас по Оптиной Пустыни, вспоминает в подробностях тот день: "Колокольный звон вызвал ненавистную тоску у убийцы".
Жива эта ненависть и никуда она не делась. Война с Богом продолжается и ныне, везде, где есть еще свет православия. В кадре — снова Оптина, но разговор идет с посланцем Сербии — митрополитом Черногорским и Приморским Амфилохием. Через кровавую Голгофу проходит сейчас его родина, и летят, как в первохристианские времена, отсеченные головы... Но там, где люди умирают со Христом, еще ярче вспыхивает Дух Святой, как полыхнул он в то пасхальное утро в Оптиной Пустыни. Замолчали колокола, три жертвы лежали, накрытые монашескими клобуками, на земле. Но минула эта пауза онемения, и вместо убитых кто-то первым подошел к колоколам, и снова раздался пасхальный звон воскресения. И уже не умолкал весь день.
— Слушала я этот звон, смотрела и думала: этих убьют — новые встанут, — вспоминает прихожанка из Оптиной Пустыни. И светлая улыбка появляется на ее бледном от пережитого лице.
"Россия... Поразительная страна, стоящая на могилах святых мучеников". Эта начальная фраза — в сущности, эпиграф ко всему фильму.
Действительно, поразительная страна. И главное, чем она поражает, — своими людьми. Вот звучит рассказ узницы ГУЛАГа, пострадавшей за веру. Простенькая комнатка, на комоде — веточки вербы. Всякий верующий понимает — они освященные, хранятся с вербного Прощеного воскресенья. Есть такой день у православных, когда перед Великим постом просят они друг у друга прощения.
Женщина стоит хрупкая, светлая, сама как всепрощающая веточка вербы (как выстояла — непонятно), и рассказывает с улыбкой, как мучили их, как срывали кресты спецприемом (опять кресты!). Улыбка у нее немного виноватая. Наверное, из-за того, что должна говорить о своих мучениях на весь мир. И заключает она свой рассказ словами, сердцу неверующего человека непонятными: "Я вспоминаю ссылку свою, тюрьму, как светлое пятнышко — я чувствовала, что с Богом живу и ради Бога".
Тяжелый вздох вдруг вырывается из ее груди, и падает последняя фраза: "Тюрьма — лекарство для христианина..." И ее душа, как тот белый шарф, трепещет на ветрах истории — защитный покров в этом мире развалин, убеленный страданиями.
Убивающий тело — души убить не может... И сколько бы ни убивали православных, есть кому снова ударить в колокола.
Фильм подходит к концу, умолкают все звуки и все слова. А на экране белым по черному идут и идут имена убиенных священников Енисейско-Красноярской епархии, памяти которых посвящен фильм: Быстров, Вазингер, Иванов, Моисеев, Павловский, Пироженко...
И вдруг тишина нарушается: детский голос за кадром начинает учить молитву... Новых молитвенников рождает Россия.
Валентина МАЙСТРЕНКО.
Красноярский рабочий 25.02.1995