“Не дай Бог, стал бы футболистом!”

Владимир и Сергей Сиротинины, отец и сын, 20 августа 1991 года стали единственными в крае людьми, которым официально было предъявлено обвинение по постановлению ГКЧП. Они “дестабилизировали” обстановку тем, что развешивали по городу указы законного президента, и его обращение к народу. Задержали их в Центральном РОВД, причем в тот момент, когда они пытались презентовать милиционерам несколько экземпляров названных документов. (В КГБ, кстати, отнеслись к такой попытке лояльнее: дежурный прапорщик бумаги взял и обещал доложить по инстанции). Сейчас это смешно, тогда было не очень. Хотя Владимир Георгиевич жалеет теперь, что в то время они не пришли на суд, как было велено: “Представляю, как чувствовал бы себя судья, ведь суд должен был состояться уже после победы над путчистами!” Сегодня представитель красноярского “Мемориала” Владимир Сиротинин - наш гость.

- Насколько я знаю, Владимир Георгиевич, вы не коренной сибиряк. Откуда?

- “Автобио” опиши кратко и подробно”... Вообще-то я дальневосточник. Родился в Хабаровском крае, в местечке с экзотическим названием - по счастью, его не переименовали - Де Кастри. Назван так Лаперузом в честь морского министра Франции. Все детство провел на Дальнем Востоке. Всю войну - в Хабаровске, потом жили на Южном Сахалине. Потом я уехал поступать в Ленинградский технологический институт, окончил, по распределению в 60-м году попал в Красноярск и с тех пор здесь. Вся история.

- Исчерпывающе. Жил себе скромный гражданин Владимир Сиротинин, никого не трогал и с мухами дружил... Ну а в диссидентство как занесло?

- Я считаю, что мне жутко повезло. Поступив в Ленинградскую “техноложку”, я встретил ребят, с которым, оказалось, мы стали друзьями на всю жизнь.

Стояла первая оттепель. Как всегда. На социальных изломах, увеличилась преступность, власти ломали голову, как с ней бороться. Был придуман выход: комсомольские патрули. Я в таком патруле был с первого курса. Возраст был еще не тот, когда делают сознательный выбор. Иначе, как удачей, счастливым совпадением это не назовешь. Вообще-то я хотел играть в футбол. Технологический институт был в то время в Ленинграде одним из ведущих. Он имел свою сильную футбольную команду. Поэтому первым делом, поступив, я пришел в футбольную секцию. У меня спросили: “А разряд у вас есть?” А какой у меня разряд, я в дворовых командах играл. “Тогда, - сказали мне, - юноша, гуляйте!” Повезло, прогнали: не дай Бог, стал бы футболистом...

И вот я вошел в этот комсомольский патруль вместо футбольной секции. Время было, как сейчас, смутное, внимания на нас обращали мало, и мы действовали на свой страх и риск. Действительно боролись с преступностью. Там и сдружились с ребятами.

В патруле столкнулись с изнанкой жизни: коммуналки, бараки, бездомные дети... Налицо было несоответствие того, о чем мы читали в газетах и слышали на лекциях, и того, что увидели своими глазами. Стали задумываться. Как всякие студенты, ходили в походы, ездили на целину. И все осмысливали то, что видели. В результате такого осмысления два наших лидера - Валера Ронкин и Сережа Хахаев - стали заниматься делами более серьезными. Это было, уже когда я уехал в Красноярск по распределению. Раза два в году все же наведывался в Ленинград, был в курсе их “забот”.

Они написали книгу “От диктатуры бюрократии - к диктатуре пролетариата”. Методологическая основа - марксистско-ленинский классовый анализ. Ребята довольно серьезно проштудировали центральные издания, состав съездов, Верховного Совета, вывели статистику и сделали вывод: на смену диктатуре пролетариата у нас пришла диктатура партийно-советской бюрократии. И что надо вернуться обратно к диктатуре пролетариата - естественно, революционным путем. Чему учили “отцы-основатели”.

В ПОРЯДКЕ ОТСТУПЛЕНИЯ.

Интересно, знай тогдашние революционеры о том, во что в конце концов выльются их старания, - как бы повели они себя в то время? О чем бы написали книгу? Наверное, те полуинтуитивные попытки что-то нащупать были не столько поисками пути, сколько поисками выхода - любого, куда угодно, лишь бы - оттуда. Результирующий вектор их оказался направлен куда надо...

- ... Кроме этого, издавался журнал “Колокол” - как бы в продолжение герценского “Колокола”, и распространялись листовки. Я об этом не только знал, но и сам распространял в Красноярске листовки. Готовились они фотоспособом. Меня так и не засекли. Наверное, где-нибудь в архивах нынешнего ФСК они так и лежат как неопознанные.

12 июня, в тот день, который теперь празднуется как День независимости России, ребят арестовали. А через неделю пришли с обыском к нам. После шмона начались допросы. Был 65-1 год, не забылись еще сталинские времена... Бить не били, но допрашивали довольно жестко. Потом таких допросов не было.

Мне удалось настоять на том, что я ничего не знаю. Следователь, который специально по мою душу прилетал из Питера, даже расстроился: “Как же так, лучший друг - и ничего не знаешь!” Я говорю: “Не доверяют, наверное...” Кончилось дело тем, что девять человек осудили. Следуя старым схемам, они подписали “Колокол” так: “Союз коммунаров”. Их и осудили по ст.70, части второй - “групповой”. Двум закоперщикам - Ронкину и Хахаеву - дали по семь лет лагерей и по три ссылки. По времени это наложилось на этот период, который сейчас называют началом правозащитного движения. Как раз в это время были арестованы Синявский и Даниэль, отстаивавшие на суде свое право публиковаться там, где считают нужным, и под теми именами, которые нравятся. С этого процесса на смену прежней подпольщине пришли другое: люди стали выступать открыто. Александр Гинзбург написал “Белую книгу” по материалам процесса Синявского-Даниэля. Ему удалось застенографировать значительную часть процесса. Плюс публикации советские и зарубежные, письма протеста - все это объединилось в книгу. Он не стал ее распространять подпольно, а действовал совершенно открыто. Разослал в официальные органы, в КГБ сам принес. Гэбэшники настолько опешили, что даже не арестовали его.

Я ездил в лагерь, где сидели ребята, возил к ним родных. Там были и другие политзеки, к ним тоже приезжали родственники. Так мы и перезнакомились - сначала с родственниками, потом с самими. Так я постепенно и вошел в это дело.

- Я слышал, что с одним из обысков связана какая-то смешная история.

- Историй было много. Ну вот такая, например.

Когда они приходят, предъявляют ордер на обыск - непонятно, чем дело кончится, арестуют тебя или не арестуют. Я - Лев, рожденный в год Тигра, люблю всякое мясо. Когда начался шмон, я подумал: сейчас они меня заберут, посадят в камеру, там никакого мяса не будет или будет очень мало. И решил не терять времени даром, запастись впрок, хотя бы на первые дни. Вынул из холодильника мясо, пошел на балкон, взял топор... Они от неожиданности даже замерли. Я порубил мясо, приготовил его... А вот есть не смог. Меня, слава Богу, не арестовали, хотя шмон продолжался весь день.

- Насколько я знаю, во всей этой деятельности самое активное участие принимали жена с сыном.

- Было такое дело. Как-то однажды нас застигли врасплох, пришли рано утром. Накануне мы отмечали мой день рождения, самочувствие было, прямо скажем, не лучшее. Поэтому сообразить ничего не успели, а когда они вошли - оказалось, что на самом виду лежат две фотопленки. Одна - переснятая книга Конквеста “Большой террор”, вторая - стихи диссидентки Натальи Горбаневской. Мы умудрились прямо на глазах чекистов утащить одну пленку. Правда, хотели Конквеста, да перепутали, утащили Горбаневскую.

- Как удалось?

- Технологию рассказывать не буду: вдруг пригодится еще старый опыт! Скажу только, что активную роль в этом сыграл как раз Сергей.

- Насколько прочны старые связи сегодня?

- В какой-то степени, конечно, разрушились. Кто умер, кто уехал за границу, жил там долго и поменял взгляды. Но в основном все-таки диссидентское братство осталось. Многие правозащитники теперь в движении “Мемориал”, часть ушла на государственную службу. Самый известный случай - Сергей Ковалев. В МИДе работает Слава Бахмин, который раньше работал в комиссии по психиатрии. Кронид Любарский - зам.редактора “Нового времени”. Валерий Абрамкин, который сидел здесь у нас в “шестерке”, занимался существующей пенитенциарной системы. В общем, у многих нынешних работа - как бы продолжение той, прежней правозащитной деятельности.

- А в то время в Красноярске, кроме вас, еще был кто-то, кто этим занимался?

- Честно говоря, я не знаю таких людей. По крайней мере, тех, кто был бы тесно связан с правозащитным движением. В “Мемориале” мы раскопали одного человека, активно выражавшего протест. Его фамилия Худяков, он электросварщик. После чехословацких событий 68-го года он писал всякие лозунги - “Руки прочь от Чехословакии!” и прочее. КГБ ловил его два года. А когда все же поймали и выяснили, что его с правозащитным движением ничего не связывает, засунули его в психушку... До недавнего времени он жил в Черногорске, сейчас - не знаю. Собирался уезжать в Америку.

Есть у нас сведения о том, что в Красноярске-26 была арестована группа школьников. Но никаких серьезных данных нет.

Был здесь программист по фамилии Целых. Как только первые ЭВМ появились, он на них стал листовки печатать и клеить. Его, по-моему, тоже в психушку упекли.

- Спасибо за рассказ, Владимир Георгиевич. Будем надеяться, что те времена больше не вернутся, и ваш опыт, как и опыт ваших товарищей, больше не пригодится. Всего вам доброго!

Беседовал Геннадий ВАСИЛЬЕВ Красноярский Комсомолец, 11.03.95 г.

/Документы/Публикации 1990-е