Мы часто слышим: в годы культа личности безвинно пострадали восемь миллионов человек. А сколько было палачей, таких данных нет. Предполагают только: раз было много жертв, значит, много было и насильников. Об одном из них – мой документальный рассказ. И скажу сразу: документы, о которых пойдёт речь, обнаружены не в папке с грифом «совершенно секретно», не в стальных сейфах, где продолжают храниться такие архивы, а … на мусорной свалке, среди списанных пенсионных дел. И объяснение простое: мой «герой» тоже был пенсионером и, когда умер, его дело почему-то не сожгли, а выбросили на свалку, откуда его принесли в наш военно-патриотический центр «Розыск». Правда, было это всего лишь медицинское обследование, но мы запросили Центральный Подольский архив Министерства обороны России и получили такую справку:
«Борзов (фамилия, разумеется, изменена – ред.) Иван Константинович, 1901 г.р., уроженец г. Двинска. На службе в Красной Армии с 1922 года: политический боец (оказывается, были и такие бойцы – ред.), политрук, секретарь военкома 51 кавполка, начальник отделения политотдела 95 Терской дивизии.
С марта 1938 года – член военной коллегии Военного Трибунала Красноярской ж/д, председатель Военного Трибунала 94 стрелковой дивизии, член Коллегии Военного Трибунала Сибирского военного Округа.
В январе 1941 года уволен в запас».
Такая вот биография политбойца, политрука, члена военных коллегий, а если короче, то просто палача, потому что, как известно, три таких «члена» составляли в те варфоломеевские годы так называемую «тройку», которая вершила суд, выносила приговоры, не подлежавшие обжалованию.
Итак, читаем раздел свидетельства – «Анамнез», что в переводе с греческого означает «воспоминание». Начинается воспоминание больного Борзова с наследственных данных его предков. Далее цитирую по документу:
«Отец имел злобный, раздражительный, замкнутый характер. Тётка по отцу обладала тяжёлым характером. Двоюродная сестра по линии матери страдала глухотой.
С детства больной развивался нормально. В 1920 году имел шанкр (венерическое заболевание). Проделал три курса специфического лечения, два последних были не закончены. С 1921 года изредка употреблял спиртные напитки. С 1925 года периодически злоупотреблял спиртными напитками… в 20 и 27 лет болел желтухой, в 23 года перенёс малярию, в 34 – брюшной тиф, гнойное воспаление правого тазобедренного сустава. Началом настоящего заболевания, по-видимому, можно считать 1928 год, когда у больного был первый припадок с потерей сознания. Причиной этого припадка больной считает тяжёлую работу, бессонные ночи. После работы в перерыв вошёл в буфет вокзала и вдруг почувствовал, что он не знает, где находится. О дальнейшем его поведении ему рассказывали окружающие. Он стал бегать по перрону вокзала, подобрав полы шинели, прятаться от кого-то за столбы. Машиной «скорой помощи» был доставлен в психиатрическую больницу (дача Сабурова в г. Харькове), где пришёл в сознание, и на следующий день врачебной комиссией от работы по болезни был освобождён и направлен для лечения в г. Одессу, в санаторий им. Лермонтова, где пробыл 1,5 месяца и был выписан с диагнозом «эпилепсия». После этого из Харькова был переведён в Одессу с тем, чтобы была возможность лечиться и выполнять менее ответственную работу также по линии ОГПУ. В 1933 году у больного снова произошла перемена в здоровье. Появились резкая раздражительность, забывчивость, бессонница, страхи».
Напоминаем: Борзов Иван Константинович, юрист II ранга не только не был освобождён от ответственейшей работы, но и пошёл на повышение.
«Для того, чтобы отвлечься, ночами бродит по городу. Прошёл Красноярскую ВВК при военном госпитале и был признан к военной службе негодным. Диагноз: эпилепсия. Начальство же от работы не освободило. Больной получил путёвку на курорт Белокуриха, где пробыл 2 месяца. После лечения и отдыха чувствовал себя хорошо и работал до 1936 года, до тех пор, пока не заболел брюшным тифом. После брюшного тифа стал замечать нарастающую нервозность, значительно меньшую трудоспособность, забывчивость. Появились страхи, казалось, что сойдёт с ума. (И это уже в должности председателя Военного Трибунала?! – ред.) Такое состояние длилось около месяца. В 1939 году у больного было «потемнение» сознания, как он говорит. Это произошло после неприятного для него совещания, когда больной потерял ориентировку в окружающем, не знал, где он и что с ним, что ему нужно делать. (Расстреливать, что же ещё! – ред.)
В декабре 1939 года после неприятностей по службе и семейных неурядиц снова появились раздражительность, дезориентировка в окружающем, бред преследования, подозрительное отношение к окружающим его лицам, особенно к жене. Ему казалось, что жена его отравила, появились галлюцинации слуха и зрения. Слышал голоса, которые угрожали ему расстрелом, обещали четвертовать, бился головой о кровать, считал, что находится под гипнозом. Отмечались бредовые величия. Такое состояние длилось 5-6 дней… В томский военный госпиталь доставлен двумя сопровождающими красноармейцами. В дороге был возбуждён, пытался выброситься из поезда, разбил в вагоне окно. На вокзале со стен снимал портреты вождей, ругался. Боялся нападающих на него собак, крыс, мышей. Считал себя загипнотизированным и что ему жгут глаза и задний проход электрическим проводом. Боялся ареста. Был недоверчив и подозрителен к окружающим…»
Далее, в документе медосвидетельствования, состоявшегося над военюристом II ранга Борзовым И. К., проведённого комиссией врачей из окружного Новосибирского военного госпиталя 23 ноября 1940 года, идёт раздел: Общие данные. Наберитесь терпения, прочтите и его:
«При поступлении в клинику сознание было не вполне ясным, восприятия неточны. Ориентировка во времени неполная. Считал, что находится в Красноярске, а не в Томске. Пытался звонить в крайком партии. Окружающих его больных считал за подследственных. Сознание психического заболевания отсутствовало. Помещение в клинику считает недоразумением. Первые дни пребывания в клинике беспокоен. Богатые слуховые и зрительные галлюцинации. Считает, что его должны расстрелять, что ему дают яд вместо лекарства, а затем будут четвертовать (А ведь правильно считал – ред.). Просит прекратить пытки, не жечь глаза и задний проход. Считает себя загипнотизированным, подследственным. Высказывает нелепые идеи бредового преследования, бред величия, считает себя генералом, орденоносцем. Первые три дня совершенно отказывается от пищи, не принимает лекарств. Пишет телеграммы, заявления на имя профессора клиники Перельмана А. А., директора Томского мединститута, в военную прокуратуру МВО, настаивая, чтобы быстрее расследовали его дело и освободили. Настроение больного большей частью неустойчивое. Ссорится с больными, с врачами, много и подробно говорит о себе. Мышление конкретное, детализированное, обстоятельное…»
Последняя фраза кажется противоречивой, несуразной: бред, галлюцинации и вдруг… конкретное, обстоятельное мышление. Но всё, кажется, становится ясным и понятным, когда дочитываешь заключение врачей до конца:
«С 27 октября состояние значительно улучшается. Спокоен. Может себя сдерживать. Бредовых идей не высказывает, критически относится к ранее высказанным нелепостям. Просит выписать его домой…»
И ведь выписывали. И вчера ещё абсолютно сумасшедший человек, полный шизофреник, назавтра приступал к исполнению высочайших государственных полномочий члена коллегии и даже председателя Военного Трибунала. Сколько же безвинных жертв отправил он на тот свет в минуты своего «оглушённого сознания» в продолжение почти десятилетнего «эпилептического и психопатического», как сказано в заключении новосибирских медиков, – развития личности.
Вы можете представить, что дозволялось этой «личности». если ей прощались даже такие выходки, как дебош на вокзале с принародно сорванным со стены портретом вождя «всех народов» Иосифа Виссарионовича Сталина. Попробовал бы это сделать простой смертный, его подследственный…
Нам очень хотелось заглянуть хотя бы в одно из таких дел, рассмотренных
военюристом II ранга Борзовым, но это нам не удалось. Их нам просто не дали,
ссылаясь на всякого рода сложности и ограничения. В частности, прокурор
Красноярского края, ст.советник юстиции А. П. Москалец отвечал нам: «К
сожалению, о запрашиваемой вами личности Борзова И. К. ни мы, ни работники КГБ
ничего сообщить не можем, и такой следователь нам не известен.
С материалами уголовных дел, которые мы сегодня пересматриваем в порядке
реабилитации, ознакомиться пока невозможно, т.к. пересмотр идёт не в
уголовно-процессуальном порядке, а по Указу Президиума Верховного Совета СССР от
16 января 1989 года, который такой возможности не предусматривает.
Кроме того, все эти дела и материалы являются принадлежностью архива КГБ, а не прокуратуры».
Внешне вроде как всё логично, убедительно, но если вникнуть поглубже и знать подоплёку происходивших в те дни событий, в эпицентре которых был главный красноярский прокурор А. П. Москалец, то можно сказать прямо: каждое его слово в процитированном документе лживое и весь его ответ лживый от начала до конца.
Судите сами: в пору, когда написал он нам своё письмо, по всей стране шла реабилитация жертв репрессий в годы культа личности и лично он, кроме того, что руководил краевой прокуратурой, являлся ещё и председателем Комиссии по реабилитации. Отсюда ясно, что означает фраза «все эти дела и материалы являются принадлежностью архива КГБ, а не прокуратуры».
Второе: вот вы, простой читатель, можете ли поверить сегодня, что председатель Комиссии по реабилитации жертв репрессий края не мог узнать сведений о следователе, который семь лет до этого судил тех самых репрессированных, которых он, старший советник юстиции А. П. Москалец, должен был признать невиновными?
Так ли уж потому, что «такой возможности не предусматривал Указ от 16 января 1989 года»? А как было понимать в ту пору другие указы о гласности, о свободе печати, о полном раскрытии всех архивов, как достоянии не КГБ, а народа?
Пусть эти ответы останутся на совести господина или, как его теперь называть, старшего советника юстиции А. П. Москальца, а мы в заключение сообщим, что нашли и заглянули всё же в два таких дела о репрессиях.
«Дело по обвинению Мозеса Иосифа Моисеевича. Расстрелян 28 октября 1938 года.
Приговор Военной Коллегии от 28 октября 1938 года в отношении Мозеса И. М. по вновь открывшимся обстоятельствам отменён и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
Мозес И. М. реабилитирован посмертно». (Из справки Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 30 ноября 1956 года).
«Выписка из приказа Министра Обороны Союза ССР.
По личному составу. 21 февраля 1966 года. г. Москва. Пункт 4. Политрука Горн
Александра Андреевича, бывшего политрука полковой школы 157 стрелкового полка с
22 мая 1938 года.
Пункт приказа НКО № 969 от 14 мая 1938 года отменить и считать правильным:
«Горн Александр Андреевич, 1911 г.р., в Советской Армии служил с 1933 года. Арестован 25 февраля 1938 года, осужден к высшей мере наказания – расстрелу 22 мая 1938 года. Реабилитирован посмертно определением Военной Коллегии от 30 сентября 1965 года.
Заместитель Министра Обороны СССР, Маршал Советского Союза А. Гречко».
Эти две похоронки мы также нашли на мусорной свалке, в папке, которая подлежала сжиганию, рядом с которой лежало медицинское освидетельствование палача Борзова.
Люди, будьте бдительны! Потому что даже такой откровенный палач-шизофреник был уволен со службы «в запас».
Вас. Мединский, руководитель группы «Поиск».
Красноярский железнодорожник, № 32, 25.08.1995.