Как красноярцы участвовали в бухаринском процессе
В марте 1938 года в Москве шел процесс по делу антисоветского право-троцкистского блока. Когда первый оратор страны Вышинский публично громил бывших руководителей государства — Бухарина, Рыкова и других, — в его речи промелькнула такая фраза: «Бухарин посылает вместе с Рыковым Слепкова на Северный Кавказ, Яковенко — в Сибирь, которые и вызывают там повстанческое движение...»
К тому времени не было уже ни Слепкова, ни Яковенко — обоих расстреляли. Слепков был другом Мартемьяна Рютина, сибиряка, выступившего еще в 1932 году с альтернативной Сталину программой развития страны. За нее Рютин был расстрелян.
Что касается Яковенко, — это был наш
земляк, уроженец Тасеева. В 1921-ом его
назначили наркомом земледелия России.
Первый крестьянский наркомзем, бывший
руководитель Северо-Канской республики,
этот 33-летний человек пользовался огромным
авторитетом среди красных партизан. А они
были действительно недовольны
государственной политикой раскулачивания,
которая принимала все более уродливые,
бессмысленные формы. Кулацкие хозяйства, на
которых, собственно, держались
государственные хлебопоставки, разорялись,
уже и сами бывшие партизаны попадали в
разряд кулаков и высылались из деревень.
Сталинский тезис обострения классовой
борьбы инициировался самим автором тезиса.
Поэтому, когда еще в 1937 году началась подготовка процесса против бухаринцев в Москве, пошли аресты и в Красноярске. Основной целью арестов было получение признания от людей в антисоветской право-троцкистской деятельности. Схема получения этих признаний была примерно одинакова.
Вот, например, 13 мая 1937 года арестовывают начальника Красноярского ПВРЗ Л.А.Николаева, который не сразу — лишь три месяца спустя, — но заговорил.
— Я вижу бесполезность дальнейшего запирательства и буду говорить правду. Да, я входил в состав антисоветской организации правых.
Запомните эту фразу. Ее шестьдесят лет назад рано или поздно произносили сотни, тысячи людей. После нее судьба их была предрешена. Как была предрешена после этого судьба Николаева. Но пока он был нужен. Москве нужен был крупный заговор, а не частное признание какого-то директора ПВРЗ. За три месяца Николаеву не было предъявлено ни одного доказательства, не проведено ни единой очной ставки с соучастниками. Но после августовского допроса он стал называть десятками — начальников цехов, инженеров, рабочих, якобы завербованных им. Доказательств своей вредительской деятельности Николаев привести не мог, поэтому поставил себе в вину график ремонта паровозов. Каким образом этот несчастный график свидетельствовал о его террористических намерениях, я так и не понял. Видимо, это было не очень важно. Важно было количество антисоветчиков. Допросы шли по той же схеме. Вот начало одного из них:
— Вы арестованы как участник троцкистской организации.
— Никогда не состоял.
— Лжете, мы располагаем данными.
— Категорически заявляю — никогда не был троцкистом.
— Прекратите запирательство, иначе мы вынуждены изобличить вас как предателя и врага народа.
— Отрицаю, на меня клевещут.
...И так — вся первая страница допроса: И вдруг — на второй странице:
— Я вижу, что мне не удастся скрыть правду. Признаю, что являюсь участником троцкистской организации.
И далее — снова списки фамилий. Оставляю вам возможность догадаться, каким образом люди после короткой детской пикировки вдруг признавались в смертных, по тому времени, грехах, и что происходило потом с тем, кого они называли на допросах. Но вот что произошло с Николаевым — в деле обозначено.
25 апреля 1938 года (уже после московского процесса) состоялось заседание военного трибунала Красноярской железной дороги. Николаев был приговорен к расстрелу, но еще три месяца сидел в красноярской тюрьме. Приговор отправили в Москву и получили согласие печально знаменитого председателя Военной коллегии Верховного суда Ульриха. А через 20 лет та же Военная коллегия прекратила дело за отсутствием состава преступления. Родственников Николаева не нашли, а потому конфискованное имущество никому не вернули...
Но — как это ни покажется странным, кощунственным — дело Николаева было рядовым, так сказать, местной инициативой. Были дела и покрупнее. Я вам расскажу о деле, которое следует назвать неудачным. Настолько неудачным, что значительная часть проходивших по нему людей была освобождена практически в то же время, где-то в 1941-1942 гг. Такое происходило редко, но происходило. Правда, причины этого везения для многих людей были совсем невеселые. Но — по порядку.
Помните ту фразу о Яковенко, который якобы готовил повстанческие отряды? Раз она произнесена прилюдно Вышинским, значит, у него должны быть в запасе какие-то аргументы. Все-таки суд был публичным, на нем даже присутствовал Лион Фейхтвангер. А кто же подтвердит наличие в Красноярске повстанческого центра? Конечно, только изобличенные в связях с центром красноярские троцкисты. И не какие-нибудь там крестьяне из Тасеева, а крупные партийные функционеры.
И вот 25 июля 1937 года арестовывается Григорий Большаков, секретарь крайкома ВЛКСМ. Дело задумывалось крупное. Руководитель молодежи Красноярского края должен был сознаться в том, что его завербовал секретарь краевого комитета партии Акулинушкин, что он был связан с Бухариным, Рыковым, Яковенко; а Акулинушкин — с генштабом Японии; что в повстанческий центр входил редактор «Красноярского комсомольца» Борис Лехим, его сотрудники, а также герой партизанского сопротивления Николай Буда... Большаков должен был подробно рассказать о подготовке теракта против Кагановича, приезжавшего накануне в Красноярск.
Первые признания Большаков стал давать через три месяца. И снова, как в допросах Николаева, появились целые списки людей, якобы готовивших все эти восстания, теракты... А затем — и допросы этих людей с требованием сознаться во всем. Улов был жидковатым. По заданию Большакова Лехим подобрал штат «Комсомольца» из классово чуждых элементов, которые развалили юнкоровское движение в газете... Комсомолец Иванов при перелете на планере из Черногорска в Красноярск разбился «затравленный троцкистской группой»… Эта же пресловутая троцкистская группа развалила работу среди молодежи по сдаче норм на значок ГТО... Смешно? Страшно.
Главной фигурой был, конечно, Большаков — он же был членом ЦК ВЛКСМ. Возможно, он даже готовился для выступления на бухаринском процессе: уж больно часто его допрашивали по связям с Бухариным, Яковенко, Акулинушкиным... Но перед самым процессом он был отправлен в тюремную больницу, где умер через две недели, как было записано, от туберкулеза легких и кишечника. Интересно, что незадолго до этого он отказался от всех своих показаний, а перед самой больницей — невнятно и коротко — снова их признал.
А еще через 18 лет было установлено, что в отношении Большакова применялись незаконные методы ведения следствия, в силу чего он скончался 28 марта 1938 года. Но смерть Большакова, как это ни дико звучит, принесла свободу многим из тех, кого он в свое время назвал под пытками. Ведь других доказательств их вины не было. И вот в 1941 году из лагерей стали возвращаться люди, осужденные по делу Большакова. Прекратили дело даже в отношении «руководителя террористической группы» Федора Плаксина. Правда, к тому времени он уже умер в лагере.
Те, кто вернулся, возможно, до сих пор не знают: они остались живы потому, что умер Большаков. Потому, что перед смертью он отказался от своих показаний. Чего ему это стоило, мы не узнаем никогда...
И все-таки из Красноярска в Москву поехал представитель право-троцкистского блока. Это был начальник краевого земельного управления Афанасий Власович Лютин. фигура для процесса тоже подходящая: в свое время был председателем Пензенского губисполкома, потом инструктором ВЦИК РСФСР, а у нас — зампредисполкома. Хорошо знал Яковенко... В общем, из него стали выбивать показания. О связи Рыкова с Постышевым. О диверсионной группе, возглавляемой Субботиным (директором «Красмаша») и Седовым (сыном Троцкого, которого Субботин имел неосторожность принять на работу). Выбивали «правду» трое (три подписи под протоколом допроса): тогдашний начальник УНКВД, начальник отделения (тот самый, что допрашивал ранее Большакова) и сержант — помощник оперуполномоченного...
26 ноября 1937 года по запросу из Москвы Лютин был конвоирован в распоряжение наркома внутренних дел. Обвинительное заключение на Лютина утвердил сам Вышинский. Судебное заседание длилось ровно 20 минут. Приговор был приведен в исполнение немедленно. Видимо, «доказательств» в деле о причастности Лютина к «право-троцкистскому» блоку было достаточно, и он больше не был нужен. А может, Лютин, как и Большаков, отказался от показаний. Так или иначе, но 26 ноября 1937 года (за несколько месяцев до московского процесса) Афанасий Лютин закончил свой жизненный путь...
Интересно, что в 1966 году жене Лютина через загс пришло сообщение, что ее муж умер в лагере в 1942 году. Зачем это сделали? Недавно мне довелось увидеть письмо Семичастного, тогдашнего шефа КГБ. Из этого письма следовало, что практика ложных сообщений родственникам расстрелянных имела место для того, чтобы скрыть от людей чудовищное число убитых. Поэтому истинного числа жертв репрессий не знает никто.
Вот так красноярцы участвовали в бухаринском процессе. Это, разумеется, далеко не все участники. Но все они четко делились в то время на изобличаемых и изобличителей. Потомки их, наверное, до сих пор живут в Красноярске. Кто-то обвиняет старую власть, кто-то ее защищает... Кто-то требует покаяния, кто-то — забвения.
А мне думается, ничего не надо требовать. Надо просто помнить своих отцов, дедов, прадедов. Не Сталина, не Ивана Грозного — свою родову нужно знать. И тогда все станет понятно в нашей жизни.
Валерий КУЗНЕЦОВ
(Автор выражает благодарность сотрудникам Управления ФСБ, предоставившим возможность ознакомиться с архивными делами 1938 года)
«Вечерний Красноярск», 16.03.96