Федеральная служба безопасности продолжает раскрывать архивы КГБ, из которых неизменно веет холодом тюремных подвалов
Следственное дело № 12690 по обвинению в антисоветской агитации артистов Театра имени Ермоловой Баумштейна (Бахтарова) Георгия Юльевича и Бонфельда (Кравинского) Евгения Анатольевича. В постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения говорится: «Баумштейн Г.Ю. достаточно изобличается в том, что он, являясь антисоветски настроенным, систематически ведет среди окружающих его лиц злостную контрреволюционную, троцкистскую агитацию, направленную против мероприятий партии и правительства, и распространяет провокационные слухи. Мерой пресечения избрать содержание под стражей».
Что касается Бонфельда, то, кроме контрреволюционной агитации, ему предъявили еще более серьезное обвинение: «В среде своих сослуживцев высказывал явно террористические настроения в отношении вождей и руководителей партии и соввласти».
На первом же допросе Баумштейн признал, что в разговорах с сослуживцами восторгался Муссолини и Гитлером, говорил, что они талантливые руководители, выдающиеся личности и сильные люди.
- А с кем вы об этом говорили? - спросил следователь.
- Разговор на эту тему помню, а вот с кем именно, забыл, - попытался уйти от прямого ответа Баумштейн.
- Следствие располагает данными, что вы беседовали об этом с артистами вашего театра Николаем Лосевым и Верой Леоненко. Подтверждаете это?
- Да, - сник Баумштейн.
- А какие контрреволюционные разговоры вы вели с Бонфельдом и Грудневым?
- Никаких... Хотя, припоминаю, что однажды в их присутствии Троцкого называл самой популярной личностью. Разумеется, наряду с Лениным.
- Может быть, вы припомните и то, что восхваляли Каменева и Зиновьева, утверждая, что они не имеют никакого отношения к убийству Кирова?
- Нет, про Каменева и Зиновьева я ничего такого не говорил.
- Говорили, говорили... Нам это известно. А что вы заявили в связи с освобождением и приездом в СССР болгарских коммунистов Димитрова, Попова и Танева?
-Я заявил... Я сказал, что Германия с этим делом прошляпила. У нас их за такие дела, как поджог рейхстага, не то чтобы не выпустили, а давно расстреляли бы.
Потом следователь допрашивал Бонфельда. Он признался в том, что восторгается идеями германского фашизма и с пониманием относится к аресту вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана.
- Он враг немецких фашистов. А враг есть враг, если он не сдается, его уничтожают - по крайней мере, так поступают в Советском Союзе. Так что фашисты поступили с Тельманом очень мягко, у нас бы его расстреляли.
Потом были допросы свидетелей, которые все подтвердили. Запросил следователь и характеристики. Руководство театра ничего хорошего об арестованных артистах сказать не могло. Вскоре дело было передано на рассмотрение Особого совещания, которое вынесло беспрецедентно мягкий по тем временам - 1936 год - приговор: три года ссылки в одну из областей Казахстана.
Следующий, 1937-й, для начальника 6-го отделения 4-го отдела УГБ УНКВД Московской области лейтенанта Шупейко прошел бесплодно - ни одного расстрела, ни одного группового дела.
Но в архиве он обнаружил дело артистов. Показания Бонфельда и осужденных в то же время артистов Войдато и Дрожжина его не заинтересовали: ни одного нового имени не назвали. Иное дело - Баумштейн. В его показаниях упоминались Лосев, Грудиев и Вера Леоненко. Шупейко запросил анкету Лосева. Обнаружилось, что он был сыном крупного фабриканта и домовладельца, выпускником коммерческой академии и Московского университета, поручиком царской армии, несколько лет провел в германском плену, мог бы служить в Красной Армии, но, сославшись на нездоровье, отказался. Появилось дело № 6330 по обвинению Лосева Николая Константиновича. В справке на арест лейтенант Шупейко написал, что в Театре имени Ермоловой вскрыта и ликвидируется контрреволюционная фашистско-террористическая группа, одним из активных участников которой является Николай Лосев. Арестовали Лосева 30 апреля 1938 года. В тот же день - первый допрос, на котором Николай Константинович виновным себя ни в чем не признавал и заявил, что никакой фашистско-террористической группы в театре нет.
Второй допрос состоялся 8 мая. Подпись допрашиваемого под протоколом сделана явно дрожащей рукой.
- Я признаю, что с первых же дней утверждения советской власти чрезвычайно враждебно относился к политике партии и правительства, а также к руководству ВКП(б) и государства. Это сблизило меня с группой контрреволюционных элементов из числа артистов театра. Признаю, что о руководителях партии и правительства отзывался озлобленно, с ненавистью и применением оскорбительных выражений. Я выражал надежды на реставрацию в СССР капиталистических порядков и восхвалял фашистского вождя Гитлера.
- С кем вы вели такого рода беседы?
- С одним из самых активных участников нашей группы Унковским и его женой Урусовой.
- Что вы еще можете сказать об Урусовой?
- Евдокия Урусова, безусловно, является врагом политики советской власти и коммунистической партии, врагом советского народа. Она всегда принимала участие в наших контрреволюционных беседах и полностью их одобряла.
В течение нескольких дней Шупейко арестовал артистов Унковского, Макшеева, Эверта, Демич-Демидовича, Чернышева, Радунскую и Урусову.
***
Борис Эверт признался, что Николай Чернышев в своей ненависти к советской власти дошел до такой степени, что «выражал одобрение тем террористическим актам, которые организовывались и осуществлялись троцкистами, зиновьевцами и изменниками других названий».
В свою очередь, Чернышев раскаялся:
- Были среди нас и такие элементы, которые прямо заявляли, что при первой возможности сами совершили бы убийство кого-либо из наиболее ненавистных им руководителей партии и правительства, а именно - Сталина, Кагановича, Ворошилова и Ежова.
- Кто именно делал эти заявления?
- Унковский и Демич-Демидович.
- Вы забыли сказать, что готовность к убийству руководителей партии и правительства выражали и вы сами.
***
Унковский - внук известного всей России
адмирала, командира воспетого Гончаровым
фрегата «Паллада». Показания арестованных
коллег-актеров и тех, кто проходил в
качестве свидетеля, изобличили его в том,
что «советскую власть он не любит, роли
советских героев играть отказывается.
Гитлером восхищается, пьет, богемствует, на
квартире устраивает оргии, молодых актрис
склоняет к сожительству, а свою жену
использует для продвижения». Двоюродный
брат Унковского, работавший в театре, также
негативно отзывался о Михаиле Семеновиче.
После этого Унковский заговорил.
- Я понял, что благодаря показаниям моих сослуживцев следствие располагает достаточным количеством изобличающих меня улик, поэтому решил быть предельно искренним. Да, я признаю, что враждебно относился к советскому строю - ведь из-за Октябрьской революции наша семья лишилась поместья и конного завода. Да, я стал сторонником фашистской идеологии, так как именно с фашизмом связывал падение советской власти. Да, я одобрял террор, диверсии, вредительство и шпионаж, направленные против Советского Союза и его руководителей, хотя сам никаких террористических актов совершать не собирался.
- Назовите лиц, которые разделяли ваши контрреволюционные взгляды, - потребовал следователь.
- Чернышев, Лосев и Эверт, - назвал Унковский и после паузы добавил: - считаю необходимым указать, что Лосев и Чернышев в своих контрреволюционных и фашистских взглядах идут значительно дальше меня. И тот, и другой являются вполне законченными контрреволюционерами.
Вскоре следственные дела Лосева, Макшеева, Унковского, Демич-Демидовича, Чернышева, Эверта, а несколько позже и Урусовой были завершены и направлены на рассмотрение Особого совещания. Материалы на Урусову к тому же затребовала еще более грозная «тройка».
***
Только с Верой Радунской произошла ошибка. Ее арестовали по подозрению в шпионаже «в пользу одного иностранного государства». Но обнаружилось, что Радунская не шпионка, а подруга нескольких иностранных дипломатов.
Из списка близких друзей были извлечены атташе японского посольства Коно, сотрудник американского посольства Севедж и немец Бируляйт. Но Радунская в передаче им шпионской информации не признавалась. Ее продолжали допрашивать:
- Кого вы знаете из германского посольства?
- Никого.
- Вы лжете! Следствию известно, что вы были связаны с дипкурьером германского министерства иностранных дел полковником Лирау. Подтверждаете это?
- Категорически отрицаю.
- А откуда вам известны сотрудники германского посольства Штерн и Маргнер?
- Я их не знаю.
Особое совещание решило осудить ее как «социально опасный элемент» и приговорило к пяти годам исправительно-трудовых работ. Что касается ее коллег по театру, то им дали по восемь лет. Урусова получила десять лет лагерей.
***
Театр имени Ермоловой надо было закрывать: ведущие актеры в лагерях, лучшие спектакли с репертуара сняты, публика обходит антисоветское гнездо стороной. Но художественный руководитель театра Хмелев понимал, что театр надо сохранить любой ценой, - он искал новые пьесы, приглашал талантливую молодежь.
А в 1939-м было возбуждено дело против
самого следователя Шупейко. Его
расстреляли. Войдато, Макшеев, Унковский и
Лосев не дождались освобождения - они
умерли в лагерях и на пересылках.
Оставшиеся в живых вернулись к работе,
играли в различных театрах, а Евдокия
Георгиевна Урусова долгие годы блистала на
сцене своего родного театра. Она и сегодня
обаятельна, артистична и, хотя с трудом
передвигается, строит планы на будущее,
читает пьесы и ищет подходящую роль.
- Мне есть что сказать людям, о чем их предупредить, каким путем посоветовать идти, - говорит она. - Убеждена: чтобы так говорить со зрителями, надо на это иметь право. Мне кажется, что я это право не только заслужила, но и выстрадала всей своей жизнью.
Борис Сопельняк
«МН», № 12, 24-31.03.96