Большая часть нашего родового клана проживает в Красноярском крае. Это родные да двоюродные братья и сестры со своим потомством. Еще жив зов крови. Еще по праздникам и дням рождения обмениваемся почтовыми открытками и телефонными звонками. А недавно у нас состоялась расширенная встреча, на которой выяснилось, что все взрослые потомки помнят о земле предков. И не только помнят, но время от времени бывают на своей малой Родине
Причем каждый с большим волнением бродит по памятным местам и с позволения новых хозяев заглядывает в свои со слезами оставленные жилища. После посещения погоста и мысленного общения с усопшими предками, как правило, отправляемся на клановую пашню-заимку, которой как таковой уже давно не существует.
Однако принадлежащие нашему роду земли до сих пор значатся под нашей фамилией в колхозных картах севооборота. Это приятно и к тому же вселяет надежду на возможный возврат собственности. А почему бы не заняться фермерством? Ведь это наша земля. Ее отвоевали у дикой тайги наши предки.
Первым начал осваивать сибирские земли прадед Фрол, богатырского сложения, прибывший из "Расеи" — Пензенской губернии. Здесь он с жадностью, набросился на обширные и вольные владения. Прямо-таки по-ельцински: бери сколько можешь. Вот он и брал. Но вскоре надорвался и умер.
Эстафету приняли трое его сыновей — наши деды. Они продолжали обустраивать заимку и окультуривать землю. Возвели дом, баню, колодец, гумно, конюшню, поскотину и другие хозпостройки. С годами обзавелись молотилкой, сенокосилкой, граблями, веялкой, сортировкой, жнейкой и прочей сельхозтехникой с инвентарем.
Но вот грянул, как поет Филипп Киркоров, "красный семнадцатый год" с последующей сплошной коллективизацией в ударные сроки — и все пошло прахом... Наши отцы и деды хоть и не были возведены в ранг кулаков, но лямку твердозаданцев испытали — тянули, пока не надорвались, как прадед.
Пашню со строениями, сельхозтехникой и инвентарем отобрали и передали в созданный колхоз "Победа", а отцов и дедов сделали свободными крестьянами без земли, скотины и техники. А потом с помощью угрозы выслать из родной деревни и засадить в тюрьму все-таки загнали насильно в "Победу".
Мой отец был трудолюбивым человеком и известным умельцем. Не гнушался никакой работой. Зарабатывал в день по 2-3 трудодня. С моими и материнскими трудоднями у нас выходило более тысячи. Но получали в отчетном году шиш. И не потому, что в колхозе не было хлеба. Хлеб был, но его забирало родное социалистическое государство. Ведь план с его перевыполнением для привезенного председателя был главнее людей. "Давай-давай" — первейшая его заповедь. Да и похвала из района для него была конфеткой.
Хотите верите — хотите нет, но за 1936 год пришлось на трудодень аж по 23 грамма зерна. Это почти по одному колоску! Смешно, но это так. В результате в апреле 1937 года наша семья из семи человек бросила свою усадьбу с хозяйственно-бытовой начинкой и с котомками за спиной отправилась в соседний район, как нынешние беженцы из горячих точек.
В селе Рыбном колхозом заправлял головастый мужик — коммунист Гавриил Иванович Рыжов (пусть земля ему будет пухом!). Он разместил нас в комнате при колхозной конторе и проавансировал мукой. Мы впервые за несколько последних дней утолили голод пресными лепешками: уже было невтерпеж. Вот так-то было при победившем социализме в ранее богатой и святой России...
Вот мы и решили на своей клановой сходке возвратиться на землю своих предков. При одном только воспоминании о своей Иннокентьевке у нас щемит сердце и подступает к горлу ком. Мы любим свою родную деревеньку, тоскуем по ней и, как в песне, называем по имени-отчеству. Вот такие уж мы, исконные россияне.
Между прочим, таких, как мы, в городе проживает много. Вот если бы местные и верховные власти совместно с демократами, коммунистами и другими партиями зажгли нам зеленый свет и заверили нас, что мы получим свою землю с возмещением материальных и моральных убытков, то мы бы стали собираться в обратный путь — к родным полям. Поверьте, через два-три года горожане были бы с дешевым хлебом и прочими продуктами.
Василий Ситяев, Красноярск
«Красноярский рабочий», 29.04.1996 г.