Девчонкам из Лалетинского поселка исполнилось по пятнадцать-шестнадцать лет, когда пошли они работать в деревообрабатывающий цех. ДОК вырабатывал заготовки для снарядных ящиков, может, и для тех снарядов, которыми с утра и до вечера стреляли по Зыковской горе-полигону на реке Базаихе. Девчонки не совсем понимали, почему стреляют по той горе, но знали, что работают "на оборону". Довольны были еще тем, что стали получать рабочие пайки и зарплату.
...Прошла зима сорок второго года. Весною их почему-то сняли с работы в цеху — отправили на лесозаготовки. Впрочем, не их одних — снимали и из других цехов, и не только, стецпереселенцев: отправляли и базаихских старожилов — Фокиных, Беляниных, Зыряновых. Во главе, с мастером — молодым солдатом-фронтовиком, возвратившимся после ранений. Делясь воспоминаниями, Бронислава Исидоровна Здзитовецкая, что была среди тех девчонок, никак не могла вспомнить фамилию мастера...
— Да это же наш Коля! — Вспомнила наконец Бронислава Исидоровна, когда ей описал того солдата. — Красивый, с орденом Красной Звезды на гимнастерке, с палкой вместо костыля — у него была перебита нога. Коля Белянин!
"Наш Коля", как звали его девушки, правил пароконной упряжкой, груженной инструментами, продуктами, двумя палатками, единственный мужского пола человек. Девушки цепочкой и вразброд брели вслед подводе. Тогда не было ни шоссейной дороги, ни «тещиного языка», ни «петли Цесарского»... Дорога на Овсянку шла по колдобинам и булыжникам, на подъемах Коля сходил с подводы, девушки толкали воз, сколько хватало сил, понукали криками лошадей... А на спусках удерживали, сколько хватало сил... И Овсянка выглядело тогда совсем другой — в одну улицу вдоль Енисея, дома не покрашены в зеленые и голубые цвета... Только кладбище в конце села на небольшом взгорке да поля на Овсянской горе, засеянные аж до спуска к Мане.
Под вечер переправились на другой берег Маны. На берегу чья-то заимка, как определили девушки из Лалетиной — хутор. Впрочем, без признаков жизни: окна выставлены, дверь заколочена. Возле этой заимки выгрузились, Коля налегке поехал к видневшемуся в конце поляны лесничеству. Вскоре вернулся, сообщил:
— Ночевать будем здесь... Давайте будем палатку ставить.
Ставить палатку девушки не умели, и Коля долго командовал ими... Отпустил лошадей.
— Теперь спать! Завтра чуть свет отправимся в лесосеку.
— Подъем! — резким, непонятным для слуха девчонок возгласом скомандовал утром мастер. Он уже развел костер, пристраивал "таганок" - ведерный котел под кашу, назначил повариху — полнощекую, старшую по виду Катерину. Не умеешь? Научим!
Вскоре наша "экспедиция" из трех десятков девушек и одного солдата начнет спуск к Енисею — там лесник и отведет лесосеку, мастер Коля Белянин распишется в корешке лесорубочного билета и станет хозяином лесосеки.
Чудное зрелище предстало перед глазами не бывавших в тайге девушек. Горы с покрытыми лесом распадками, за горами — опять горы дымятся в тумане... Ленточкой, как змея в горах, скрывается речка. Потом девушки узнают — это Бирюса. В памяти их Енисей — сердитая река: помнят, как затопил Енисей в сорок первом году бараки, как отсиживались в страхе на чердаках шестнадцать дней. Правда, добрые базаихские старожилы кормили их, подплывая на лодках к баракам, не дали умереть... Что теперь им дадут эти освещенные солнцем вершины скалистых гор?
Коле Белянину некогда было ни любоваться, ни задумываться — распорядился ставить палатки. С той же Катериной свалил двуручной пилой сухое дерево, призвал еще две пары девчат, распорядился пилить дрова. Вниз к Енисею послал девчонок с ведрами по воду, распорядился варить кашу...
Утром следующего дня провел обучение по технике безопасности. До службы в армии Коля обучался в лесотехническом училище, что было потом преобразовано в техникум, проходил практику. Но один параграф он нарушил по известным причинам — война: женщин не разрешалось ставить на валку леса с корня. Как и нельзя было приступать к лесозаготовкам в неподготовленной лесосеке; удалять зависшие и сухостойные деревья. Но время военное! Отныне девушки знали, что нельзя пилить дерево, на которое зависло другое, - Коля на практике показал, как захлестнуть то, другое, веревкой и тянуть, тянуть. Нельзя рубить сучья с той стороны дерева, на которой стоишь. Много чего узнали и не скоро все поняли наши девушки. Забегая вперед, скажем, что, к чести Коли Белянина, за два года у него несчастных случаев, регистрированных под кодом Н-3, не было.
По той же причине — время военное — лесничество отвело лесосеку в водоохранной зоне не ближе, чем три километра от берега Енисея. Коля Белянин вел лесозаготовки в зоне ближе одного километра с ручной тяговой силой: по приложенным лежкам на веревках. Коля намечал мелком деревья, подлежащие рубке, девушки валили с корня, "строго" соблюдая инструкцию по технике безопасности, разделывали хлысты и тянули их по лежкам на берег Енисея.
Десять лет спустя и более Николай Александрович Леоненко, плавая на катере «Поздеев», видел следы транспортных путей — ломаные лежки, борозды до самого берега. Готовил Коля со своими девушками и кошели для сплава древесины в Красноярск, в запань ДОКа.
Не хватало продуктов - первым съели хлеб. К концу месяца Катерина урезала норму "закладки" в кашу перловки. Чтоб как-то утолить голод, жевали лиственничную серу - ту, что бабки там, дома, продают в палочках на базарчике. Только невываренная, она сильно горчила. Зато, рассуждали девчонки, в такой сере сохранялись питательные вещества. А еще базаихские девчонки луковицу нашли, цветок такой в тайге, лилия. Ее еще саранкой зовут. А луковица ее съедобная. Даже песню пели:
Пойдемте, девчонки,
Саранку копать,
У моего миленка
Портянки видать.
А две Наталки, украинские девчата, задушевные пели песни:
Ниченька ясная...
Выйди, коханая, працею зморена
Хоть на хвылыночку в гай.
Но единственный и красивый Коля Белянин вечерами спускался к Енисею, опускал в прохладную воду свою перебитую ногу — может, и легче ему было от этого…
Осенью сорок четвертого года старшина катера Николай Шилка, перед тем как взять на буксир изготовленный кошель с лесом, вручил Коле повестки. Две Наталки — Наталья Квитко и Наталья Лихобабина, с ними еще Анна Русина должны были немедленно прибыть в Базаиху для призыва в армию, так как прошлой зимой они прошли курсы медсестер при фельдшерско-акушерской школе.
...Вернулись две Наталки - Квитко и Лихобабина и Анна Русина в сорок пятом году уже как участницы Великой Отечественной войны. Вспоминают они военные годы часто, и песню про саранку, и Колю-солдата с перебитой ногой, который правил их бригадой уже в тылу, в тайге, и возвратил их домой невредимыми, отработав без единого несчастного случая. А сколько их в ту пору было в тылу — не счесть.
Николай Чернюк, Красноярск
«Красноярский рабочий», 14.05.1996 г.