Красноярский север проголосовал против коммунистов. У тамошнего народа память не отморожена
Это место проклято. Вовеки. Лютая зима длится здесь 10 месяцев, летом над непроходимыми болотами висят тучи комаров, гнуса и мошкары, и тянутся по сопкам сотни сталинских концлагерей, раскиданных по всей тайге и тундре от Оби до Енисея.
4 июня, когда репортеры на вертолете летели над Енисеем, ледоход только начинался. Серое месиво тающего льда, словно жидкая каша, ползло вдоль берегов. Тундра лежала под снегом. Сквозь лысый лес ткнулась узкая жила знаменитой «сталинской полярной магистрали» № 503. Сколько человек было расстреляно и просто умерло на этой стройке коммунизма, до сих пор не знает никто. Зато известно, что из 1200 намеченных километров было построено 911. На «мертвую дорогу» истратили 42 миллиарда рублей.
Впервые идея прокладки полярной магистрали пришла в голову Сталина после войны. Генералиссимус мечтал провести железнодорожную ветку от Салехарда через Игарку до самого Чукотского полуострова. Таким образом новоявленный «заполярный БАМ» должен был заменить России Северный морской путь. В дальнейшем Сталин подумывал о канале под Беринговым проливом с выходом на Аляску. Поскольку Иосиф Виссарионович считал себя знатоком Туруханского края (в молодости ему пришлось отбывать ссылку в этих краях), строительство должно было начаться именно здесь. Начальник северной геологической экспедиции Татаринцев совершил, по сути, подвиг, высказав лично Сталину свои опасения по поводу строительства дороги в условиях вечной мерзлоты. Сталин геолога Татаринцева пожалел, не расстрелял, а отправил делать то, что геологу меньше всего хотелось, – строить дорогу.
29 января 1949 года вышло Постановление Совета Министров СССР, в котором обосновывалась необходимость строительства железной дороги Салехард–Игарка протяженностью 1200 километров. Рабочее движение планировалось открыть в 4-м квартале 52-го года, а эксплуатацию начать в 1955 году.
Строительство по доброй традиции вело Главное управление лагерей (ГУЛАГ) или, точнее, одно из его подразделений – ГУЖЕЛДОР – Главное управление железнодорожного строительства. При Северном управлении и были организованы объекты № 501 (Обское направление) и № 503 (Енисейское направление).
Первые заключенные прибыли в Игарку уже в 1948 году. В конце июня сухогруз «Мария Ульянова» выгрузил в порту 600 женщин с детьми. Колонну провели по улицам города, через территорию лесозавода со штабелями напиленных досок и остановили в километре к югу от Игарки в так называемом Медвежьем логе. Кроме болот и комариных туч, там ничего не было. С тех пор место прозвали «Мамочкиной зоной».
Вслед за женщинами в Игарку начали прибывать этапы с заключенными-мужчинами. Иностранным морякам заходивших в порт сухогрузов было впредь запрещено спускаться на берег. Сахар, курево и спички им доставлялись централизованно.
Число зеков, прибывших на строительство Северной магистрали, постоянно росло и очень скоро превысило количество жителей самой Игарки. ГУЛАГу в городе становилось тесно. Через год управление строительства перекочевало на 100 километров южнее от Игарки в станок (маленький поселочек) Ермаково. По правому берегу Енисея была сделана насыпь. На этом отрезке пути находилось 6 колонн с заключенными. Седьмая оставалась в Игарке.
Алексей Павлович Салангин, 1927 года рождения, уроженец села Святки Кировской
области, сегодня последний на всю Игарку оставшийся в живых свидетель и
непосредственный участник строительства «сталинки».
– В 1946 году я закончил Красноярский речной техникум, практику проходил в качестве второго штурмана на пароходе «Пушкин». Но поработать не удалось. В самом начале трудового пути обнаружилась недостача продуктов. Были осуждены сразу несколько человек, кто был вором, так и осталось неясно. Меня осудили на 13 лет. В 1949 году молодых заключенных отправляли на строительство железной дороги. Прибыли в Ермаково на совершенно пустое место. Зона была огорожена проволокой. Кругом болота, заросли, в воздухе сплошное комарье. Жили сначала в палатках 20 метров длиной. Сплошные нары в два яруса. Нарубили мох и, как кирпичами, обложили им палатки. По концам установили печки, посередине – стол. 200 человек на нарах. 40 сантиметров на одного человека. Утром волосы примерзали к стенке.
Первую зиму зеки провели в этих палатках. Постепенно строили деревянные бараки. Стены в них были выбелены. Нары более комфортабельные. Потолок подпирало несколько деревянных колонн, разрисованных синей и зеленой краской и покрытых незатейливыми узорами. Решеток на окнах не было.
В первую очередь в новые бараки заселяли тех, кто перевыполнял ежемесячную норму. Из-за этого бараки прозвали «стахановскими». В Ермаково бригады заключенных построили поселок для гражданских, водонапорные башни, пожарку, больницу, ресторан, школу, железнодорожную станцию, перрон, депо.
В лагере существовала даже своя Доска почета, но без фотографий – с номерами и фамилиями отличившихся зеков. Зато не было кладбищ. Мертвых просто сбрасывали в болота и овраги. Умерших и застреленных в колоннах никто не трогал и не убирал. О трупах заботились дикие животные, которые каждый день, особенно зимой, сопровождав зеков на работу, и обратно. Расстрелянных в списках по убытию записывали как умерших от истощения или инфаркта.
На работу поднимали «по рельсе» в шесть утра. Отбой давали в 23 часа. Зимой не работали только тогда, когда мороз достигал 55 градусов ниже нуля. Прежде чем уложить рельсы на дорогу, под насыпь бросали и утрамбовывали охапки хвороста и тальника. Считалось, что на такой подушке дорога выдержит капризы вечной мерзлоты. Но ничего не помогало. Через год построенные участки дороги проседали, проваливались, утопали в выступавшей воде. Рельсы прогибались и кривились. На месте железной дороги появлялись новые болота. Но ветку гнали и гнали вперед.
Алексей Павлович Салангин:
– Лагерь был обнесен колючей проволокой. На голубятнях (вышках) сидели самоохранники из блатных. Они всегда были наиболее жестоки. Неугодных пристреливали ради развлечения прямо с вышек. Одного заключенного застрелили за то, что сунул руку в «запретку», потянувшись за ковшом с водой. А ему до конца срока оставалось 2 месяца...
Побеги были редкими. Был у нас нарядчик (тот, кто разводит на работы) по фамилии Алимов. Штурманом дальнего плавания был. Хорошо ориентировался. Убежал вместе с блатным. Вернулся блатной один. Где, говорят, второй? Я его съел. За людоедство расстреляли.
Одевали нас: ватные телогрейки, брюки, маска, чтоб лицо не отморозить. Матрацы набивали сеном. Одеяла суконные, серые. Подушки ватные, «стахановцам» давали даже с наволочкой. Кормили в бараках поначалу плохо. Даже каши мало давали. А позже, в 51-м году, питание стало получше. В зоне появились ларьки с куревом. Потом нам даже зарплату начали платить. Сумма зависела от того, сколько наш бригадир «сунет» десятнику. После освобождения, кстати, такие, как они, барыги уехали со стройки с тысячами.
5 марта 1953 года умер Сталин. На стройке, по рассказам, воцарилось гробовое молчание. Неопределенность длилась полгода. Летом зеки, словно нюхом улавливая дух свободы, начали шить себе чемоданы из чего попало. Работа на дороге приостановилась. Оборудование начали разворовывать Заключенных заставляли рубить топорами полушубки и валенки, чтобы никому не достались. Среди лагерных запасов были предметы дамского туалета (!) – парфюмерия, кое-что относящееся к женской гигиене. На ермаковской базе снабжения было уничтожено 13260 бюстгальтеров, 5075 пар чулок, 11 тонн пудры и детской присыпки, 5 тонн медицинской ваты, а также немеренное количество юбок, сорочек, панталонов, фартуков и т.п. Официально же Северное управление железнодорожного строительства ликвидировало стройку только в ноябре 53-го года. Первые баржи с амнистированными зеками потянулись по Енисею к Красноярску.
Салангину семьдесят лет. Ему часто отказывает память, знакомых он узнает с трудом и часто беспричинно, по-стариковски, плачет. Живет один, жена умерла три года назад. Последние несколько лет работал в детском саду сторожем. Ни денег, ни сбережений нет. На материк вылететь не может и, судя по всему, уже никогда не сможет. Самое страшное, что этот исковерканный сталинщиной человек уверен, что в 52-м году он был свободным человеком. «А другой свободы не бывает... да нам и не нужно ее», – говорит он.
Степень сталинской свободы мы ощутили сполна, когда в руки нам попал документ «Список на заключенных лагпункта № 59, не подлежащих амнистии». В списке тридцать три фамилии. Одна из них – Волков Дмитрий Иванович, 1911 года рождения. Осужденный по 58-й статье (контрреволюционная деятельность) на двадцать пять лет, он должен был выйти на свободу... 5 апреля 1974 года. В примечании против фамилии Волкова стоит: «инвалид»...
Александр Рохлин
«Очевидец», № 68, 25.06.1996 г.