Лето того года на удерейском Клондайке припозднилось. Тайга, вышедшая из морозной зимы серой и угрюмой, еще не вдохнувшая летнего тепла, стояла не шелохнувшись, ожидая своего часа. И вот наступил июнь, погода разгулялась, и тайга стала меняться на глазах. Теплое солнце теперь подольше задерживалось над Клондайком, лаская его горячими лучами. Нахлынувшее тепло, оживило все вокруг. Земля освежилась пахучей зеленью, деревья покрылись упругими листочками, пушистой хвоей. С приходом тепла вода еще сильнее зажурчала в ключах, заклокотала в Удерее. Старатели с раннего утра до позднего вечера напролет в ключах и на речке промывают золотой песок, зарабатывая себе на пропитание и жизнь. Тяжел труд золотничника, нелегка его жизнь. Но когда спокойно на Клондайке, спорится и работа золотничника, течет привычно и размеренно и его жизнь. Трудно добывать золото, но еще труднее собрать его по приискам и доставить в центральную кассу.
Еще в конце зимы из Красноярска на Гадаловский прииск прибыл управляющий золотопромышленной компании Нефедов, чтобы подготовить хозяйство к летнему промывальному сезону. Большое хозяйство - пятнадцать приисков и две драги, разграбленное в период совдеповской национализации, теперь требовало опытного вмешательства в его управление.
Управившись с хлопотными делами, Нефедов направился за Удерей, в мехмастерскую, стоявшую посредине долины у большого разреза. Он вошел в нее в то время, когда кузнецы Василий Бурмакин, Никита Гурбатов и Петр Умряков, стоя у наковальни и дружно взмахивая тяжелыми кувалдами, отделывали из раскаленного железа какую-то штуковину, нужную для добычи золота. Из-под ударов кувалд сыпались огненные искры, освещая их потные и почерневшие от сажи лица.
- Здравия желаю, мужики, - глуховато пробасил Нефедов. - Красиво работаете!
- Приветствуем вас, Андрей Данилович, работаем как умеем, - ответил Бурмакин и подал своим помощникам знак рукой окончить работу.
Нефедов по происхождению из потомственных деловых людей, имел блестящее образование горного инженера, статный и благообразный, однако хорошо знал нравы приисковых рабочих, не гнушался с ними общаться по-простому. Вот и сейчас он достал из кармана сюртука коробку с табаком, протянул рабочим, ловко сладил самокрутку caм и запалил ее горящим угольком, взяв его в пылающем огнем кузнечном горне.
- Дела, мужики, на приисках плохи, совдеповцы, разбившись на мелкие группы, терроризируют старателей, грабят золото из приисковых касс, - сказал Нефедов и глубоко затянулся самокруткой. Добытое с большим трудом золото надо сохранить, да и прииски необходимо уберечь от совдеповских пожаров. А поэтому я хочу зачислить вас в отряд особого назначения. Будете принимать золото от старательских артелей, и доставлять его в центральную кассу. Одним словом, вы - золотой конвой.
- Дело нужное, за нами не станет, - ответил Бурмакин.
Гурбатов и Умряков в знак согласия кивнули головой. На том и порешили. А вскоре Нефедов выдал им по карабину и маузеру с патронами и по сытой лошади. Наметили маршрут и день первого выхода на прииски.
Они были разными по возрасту, но удивительно дружными между собой. Бурмакину пятьдесят лет, Гурбатову и Умрякову по двадцать пять. Бурмакин Василий Фомич от природы не был человеком крепкого телосложения, но в нем сидел какой-то стержень, оттого-то он, видимо, и стал кузнецом. Легкий и подвижный, со светящимся огоньком в глазах, с живым лицом, гармонист и плясун, он любил мужскую дружбу и жизнь такой, какая она есть, был связующим звеном в своем маленьком кузнечном содружестве. Он относился к своим помощникам по кузнечному делу как к родным сыновьям. Бурмакин хорошо знал удерейский Клондайк. За долгие годы жизни ему пришлось поработать на многих приисках. Золотничничал на Петропавловском, работал машинистом на Покровской драге, а в последние годы осел на Гадаловском. Здесь и занялся кузнечным делом, пристрастив к нему Гурбатова и Умрякова. Высокие, осанистые и смуглые, они во всем походили друг на друга, словно родились от одних и тех же родителей.
Они вышли верхом на лошадях на рассвете, когда Гадаловский прииск еще спал. Им предстояло преодолеть по горным тропам таежной глухомани более ста верст, произвести приемку золота у старателей дальних приисков и доставить его в центральную кассу. Уходя в глубь тайги, они знали, что ступили на тропу смертельного перехода по Клондайку.
Незаметно миновали галечные отвалы, прижавшиеся к берегу тихо журчащего Удерея, пересекли Спасский увал и рысью пронеслись по Прокопьевской площади. Быстро проскочили Александровский деревянный мост через Удерей и длинную, ровную, как стрела, сухую песчаную дорогу, оставляя после себя облачко пыли, и выбрались к устью речки Уронги.
Совсем рассвело. Солнце, поднимаясь над удерейским Клондайком, разбрасывало теплые лучи по гребню хребта, заливая ярким светом округу. Всадники спешились и напоили лошадей свежей, холодной водой из речки.
Первый трудный участок от Уронги до Петропавловского прииска - длинные, затяжные тягуны, образующие как бы переход из одного горного яруса к другому. Лошади, чувствуя утреннюю прохладу, бежали резво. В разговорах не заметили, как добрались до развилки. Дорога левым рукавом поднималась на крутой взлобок и врезалась прямо в Петропавловский прииск, правым - уходила на рудник Герфед.
Петропавловский прииск - первенец удерейского Клондайка, где с давних времен добывают золото. Выгоревшие на солнце и почерневшие от ветра и дождя избушки старателей помнили многое о прииске, и хорошее и плохое, были немыми свидетелями эпохи золотой лихорадки, разразившейся когда-то в здешних глухих, таежных краях. Вдоль поселка, по нижнему краю бугра, течет речка Шаарган, играя в лучах солнца хрусталем своей воды. Из-под бугра, с речки, доносится грохот породы, слышатся голоса старателей, промывающих золотой песок. А в необозримую даль уходит плотной стеной густой еловый лес.
- Подойдем вон к той избушке с накидной крышей, там живет бригадир старательской артели Злобин, - сказал Бурмакин.
Бригадира дома не оказалось. Жена отправила за ним в артель сынишку. А вскоре появился и он. Наверное, трудно было бы спутать петропавловского бригадира с кем-то другим. Его отличали характерные внешние черты. Высокий, с рыжей жесткой щетиной на лице, он шел, слегка покачиваясь, как ходят моряки по земле после дальнего плавания. Рабочая одежда, измазанная желтоглиньем, сидела на нем ладно, не по-будничному.
- Здорово, Серафим Николаевич, - бросил на ходу Бурмакин, идя навстречу бригадиру и протягивая ему руку.
- Доброе здоровьице, Василий Фомич, это хорошо, что ты взялся за охрану золота, - ответил деловито бригадир.
Приемку золота провели быстро. Взвесив драгметалл, ссыпали его в металлические стаканы, закрутили их крышками и скрепили пломбами. Бурмакин сделал в журнале запись о принятом золоте, дал расписаться бригадиру и поставил свою подпись.
- Слышал, Серафим Николаевич, что беда не обошла стороной и ваш прииск, но не знаю всей правды этого происшествия, - сказал Бурмакин.
- А правда тут такая, - ответил бригадир и поведал Бурмакину о случившемся. - На страстной неделе, когда наш управляющий Колосов уехал по делам в деревню Мотыгино, на прииске объявилась банда пьяных совдеповцев и начала крушить все, что попадется под руки, - лицо Злобина выражало негодование. - Ворвавшись в дом Колосова, совдеповцы схватили его жену и четырех малолетних детей и уволокли на речку Шаарган. Зверски истязали всех и мертвыми сбросили в глубокий, затопленный водой шурф. Не пощадили даже малыша, ведь ему не было еще и годика. Вот такие порядки насаждает совдепия на наших приисках.
Перед уходом с прииска Гурбатов отдал поводья своей лошади Умрякову, а сам отлучился в торговую лавку за куревом. Бурмакин и Умряков, отъехав немного, остановились у последней избушки. Гурбатов вернулся быстро. Возбужденный, он подбежал к Бурмакину.
- Фомич, ошибиться я не мог, - заговорил торопливо Гурбатов. - Вдоль заплота мимо лавки, кажется, проскочил совдеповец Манцевич, бывший кассир гадаловской кассы. Одет по-дорожному, по-верховому.
- Может, поторощилось тебе, Никита? - сказал Умряков.
- Погоди, погоди, Кузьмич, - перебил Гурбатова Бурмакин. - Говоришь, Манцевич? Может быть. Уходим в лес и ждем ночи. На рудник Герфед и другие прииски будем продвигаться только по ночам. Таков наказ Нефедова, в случае чего.
Преодолев после Петропавловска версты три, конвой сделал первую остановку. Место выбрали под крутой горой, в распадке у маленького ключика. Сильно припекавшее солнце разморило лошадей, проснувшиеся после зимней спячки пауты, роем вились над ними. Лошадей привязали в густом ельнике, намазав их жидким дегтем.
- Мужики, надо привести в боевую готовность оружие, мало ли что может произойти, - распорядился Бурмакин и первым этим занялся.
Со стоянки снялись, когда над верхушками деревьев отгорели последние лучи солнца, и начала сгущаться темнота. Путь в восемнадцать верст по высохшей дороге преодолели быстро и еще задолго до окончания ночи добрались до рудника Герфед.
- Здесь глядите в оба, - сказал Бурмакин, завернули самокрутку и, затянувшись несколько раз, передал ее парням. - В окрестностях рудника Герфед засела банда совдеповцев во главе с Лубенским. Это та банда, которая нынешней весной хотела уничтожить горную милицию на Степановском прииске. Милиционеры вместе с отрядом самообороны отбили банду, и она ушла несолоно хлебавши. Но банда не успокоилась на этом и на Андреевском прииске, что стоит по соседству на речке Боровой, сожгла амбар с хлебом и подвал с мясом, мельницу для помола муки, оставив приискателей один на один с голодом. Совдеповцы разграбили мехмастерскую, сожгли и утопили две драги, принадлежавшие Боровинской золотопромышленной компании. А вдобавок еще выдрали из приисковой церкви всю парчу и пошили себе шаровары.
- Зачем же они все уничтожают? - спросил Гурбатов.
- У совдеповцев политика такая - все разрушить, ничего не оставляя от прошлого, - ответил Бурмакин. - Оттого-то они и зверствуют, натравливая приискателей друг на друга. И будет еще хуже, если они вернутся к власти и начнут мстить.
- И ведь надо же, - с досадой произнес Гурбатов, - для оправдания своих бесчинств совдеповцы выдумали политику, которой название-то дали изуверское - "красный террор". Мне вот намедни на глаза попалась одна газетка, так в ней сказано, что совдеповцы, чтобы удержать власть в своих руках, уже расстреляли по всей России уйму людей.
- Условимся так, - сказал Бурмакин, обращаясь к Гурбатову и Умрякову. - Я и Кузьмич пойдем принимать золото, а ты, Петро, оставайся у лошадей и зорко наблюдай за домом и двором.
Бурмакин и Гурбатов вошли в дом тихо, без стука. Хозяин дома, кассир Шатыгин, спал. От неожиданной встречи с вошедшими приискателями спросонок он вздрогнул и переменился в лице. В противоположность петропавловскому кассиру герфедский был маленький, толстоватый, с лоснящейся шеей. Шатыгин чиркнул спичку и зажег лампу. Все время, пока шла приемка золота, он поглядывал на ночных гостей. Впалые глаза на круглом лице с приплюснутым носом сверлили то стаканы, в которые Бурмакин ссыпал золото, то оружие у Гурбатова.
- Так, значит, теперь завсегда будете приезжать за золотишком? - спросил кассир, уже опомнившись.
- Значит, так и будет завсегда, - сказал Бурмакин, оформляя записи в журнале.
- И при оружии, стало быть? - досаждал Шатыгин.
- А как же без него? - решительно ответил Бурмакин, не поднимая склоненную над журналом голову.
-- Ну а если, скажем, налет какой или что еще?
- Тогда вот! - Бурмакин хлопнул рукой по маузеру, висевшему на правом боку.
Герфедский кассир умолк и больше не досаждал старшему золотого конвоя.
Леонид КИСЕЛЕВ
г.Красноярск
"Красноярский рабочий", 18.01.97г.