Когда Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, уезжала из эмиграции, из Парижа, в Москву, Иван Бунин на прощание сказал:
- Дура, куда ты едешь, тебя сгноят в Сибири!
В дальнейшем ей было предоставлено достаточно времени, чтобы задуматься над этими пророческими словами. Но тогда, в 1937 году, они не вселили в нее ни сомнений, ни тревоги. Она возвращалась домой, полная надежд, планов - молодая, красивая, одаренная и талантливая. Ее способностям в области живописи, литературы, поэзии, знанию иностранных языков поражались друзья ее матери, пророча Ариадне блестящее будущее. Очень скоро эти способности "пригодились" в неведомом ей ранее селе Туруханск. Она работала уборщицей в школе, мыла полы, таскала воду из Енисея, белила стены, ездила косить траву. Но потом ее взяли работать художником в районный Дом культуры, где Ариадна Сергеевна занималась оформительством к праздникам, выпускала стенгазеты. Устраивала литературные вечера, ставила самодеятельные спектакли и писала к ним декорации.
В это же время через каждые десять дней она отмечалась в местном отделении милиции. В любое время к Эфрон могли прийти с обыском, а то и осудить в третий раз.
В первый раз Ариадна Эфрон была арестована 27 августа 1939 года и осуждена на восемь лет по статье 58-1 "а" УК РСФСР. Как "изменник Родины", она отбыла полный лагерный срок. И, как ранее репрессированная, в феврале 1949 года она арестована вторично. Приговор - пожизненная ссылка. Судьба - ссыльный-переселенец.
В Туруханск, место своей пожизненной ссылки, Ариадна Сергеевна была доставлена 28 июля. Об этом свидетельствуют документы из ее личного дела за номером 7349, которое до сих пор хранится в спецархивах УВД администрации края. Дом на улице Лыткина, 1a, где она прожила большую часть времени, был мал, неудобен для жилья и более напоминал сарайчик. Ее слабые легкие, доставшиеся в наследство от отца, тяжело переносили обжигающие морозы, ветры. Тоска приходила в северные полярные ночи, длящиеся целыми сутками. А сердце давало знать о себе еще в лагере. Все это время она, как ранее - мать, писала поэту Борису Пастернаку. А он писал ей. И согласитесь, переписка Ариадны Эфрон с Борисом Пастернаком, впервые несколько лет тому назад опубликованная в журнале "Знамя", поистине цельное, интересное для читателя литературное произведение эпистолярного жанра.
За строками ее писем прячется, ее как бы и не видно, трудная, приговором суда перечеркнутая, не имеющая иных перспектив жизнь. И когда в одной из своих командировок в Туруханский район я познакомилась с энтузиастом просвещения, культуры, возрождения песенных традиций Калисой Петровной Канаевой, это было большой радостью. Она знала Ариадну Сергеевну в те суровые времена. Работала с ней вместе. Как бесценную реликвию хранит Калиса Петровна фотографию тех лет, где на групповой фотографии работников клуба они с Ариадной Сергеевной рядом... Этой фотографии нет ни в одном издании, посвященном творчеству Марины Цветаевой и ее дочери.
Воспоминания Калисы Петровны
- Никто из нас не знал, что Ариадна Сергеевна - дочь великой поэтессы, она об этом умалчивала. Да если бы и знали, то вряд ли имя Цветаевой кому-то что-нибудь сказало. Туруханск был невелик, отдален. Единственное каменное здание - монастырь. И все литературные новости доходили туда с большим опозданием.
Ариадна Сергеевна жила замкнуто. В Доме культуры начала работать с 1952 года. Мне тогда было шестнадцать. И была я обыкновенной девчонкой, ничего в жизни хорошего не видела - голод, холод, нищета. В клуб меня взяли в качестве массовика. И мне она сразу понравилась. Много знала. Была удивительно скромная и мужественная женщина. Маленькая, хрупкая, но очень работоспособная.
Одевалась, конечно же, скромно. Носила серую вязаную кофту с ослепительно белым воротничком навыпуск, юбку. Зимой на ногах - серые подшитые валенки с загнутыми голенищами. Жила в одном доме со ссыльной Алевтиной Шкодиной и говорила всем, что Алевтина - ее сестра. Так мы и думали. Но позднее Людмила Исааковна Ролавс, тоже ссыльная - подруга Ариадны Сергеевны, сказала мне, что Алевтина в тюрьме спасла Ариадну Сергеевну от голодной смерти. Так случилось, что потом они обе оказались в Туруханске. Уже перед окончанием ссылки Алевтина не могла работать, жили на зарплату Ариадны Сегеевны - сто рублей. После реабилитации большинство ссыльных уехало сразу. Они же из-за отсутствия денег сразу не смогли...
Ознакомившись с делом Ариадны Эфрон, из скупых строк протоколов и справок, в конце которых стоит личная подпись (она расписывалась полной фамилией плюс заглавная буква имени), узнаю: из ссылки на поселение Ариадна Сергеевна освобождена 31 августа 1954 года. Справка об освобождении ей вручена 26 марта 1955 года. В качестве нового места жительства Ариадна Сергеевна выбирает Москву. А из Туруханска уплывает первым пароходом в июне этого же года.
- Сколько помню Ариадну Сергеевну, - продолжает Калиса Петровна, - она всегда рисовала или читала. Очень волновалась о здоровье тетушек, живших в Москве, переписывалась с ними (главный адресат - Елизавета Яковлевна Эфрон, сестра отца Ариадны - Сергея Яковлевича Эфрона. - Прим. авт.) Редко отдыхала: в одной руке - рисовальная кисточка, в другой - сигарета. А какие декорации сделала Ариадна Сергеевна к спектаклю "За вторым фронтом"! Как она накладывала грим самодеятельным артистам! До сих пор не могу понять, где она брала подручный материал. Ведь не только хороших красок, бумаги, тканей не было! Помню, как они с Алевтиной перекрасили мешковину и сшили из нее вполне приличные по тем временам юбки. А какие в клубе она делала декорации! Мы ставили в основном пьесы Александра Николаевича Островского. Репертуар самодеятельного театра обсуждался на уровне райкома, потому что на все наши спектакли ходили ссыльные, привыкшие к МХАТу, Большому театру. Даже они говорили, что декорации изумительные.
Мы часто смеялись: Ариадна Сергеевна опять пришла на работу с тяжелой сумкой. Согласитесь, в те времена женщинам в сумках носить было нечего. Ее сумка всегда была полна книг. Обедать домой она не ходила. Достанет бутерброд, книгу, углубится в чтение - и ничего не видит, не слышит. Голодная сама, всегда пыталась меня накормить. Заманит в бутафорскую и уговаривает. Есть хочется, но брать стыдно. Ариадна Сергеевна сильно болела, и температура у нее не опускалась ниже тридцати семи. Она убеждает: "Ты молодая, тебе жить!" Но ведь она старше, ей труднее. А она смеется:
"И я молодая, Калиса, я на Севере замерзла".
Когда у меня начался воспалительный процесс в легких, отдала последний свой теплый платок. Женщина рожала одна - связала пинетки ее мальчику, нашила пеленок и отнесла в роддом. Кто была ей эта женщина? Никто. И я тоже. О чем ей, прекрасному художнику, умнице, было со мной говорить?
В 1953 году я поступила в Красноярское музыкальное училище, но родители были не в состоянии помогать мне учиться. Со слезами на глазах вернулась обратно домой. Прибежала к Ариадне Сергеевне. Успокоила она меня, сказав, что это не самое страшное в жизни. А уже на следующий год помогла сделать направление от районного отдела культуры и, отдав мне единственное пальто, снарядила в Минусинское культпросветучилище. Подруги дали платье и туфли...
Чем она жила и держалась, а вместе и тысячи таких, как она, понять трудно. Прошли годы. И я по приглашению приехала в Литву к подруге Ариадны Сергеевны Людмиле Исааковне Ролавс. Ранее она была сослана в Туруханск как жена владельца мясного завода. Она говорила: нам помог выжить только Бог.
И у Ариадны Сергеевны была одна цель - выжить. Возле своего дома она посадила деревце. Оно и сейчас растет, хотя ни дома, ни Ариадны Сергеевны уже нет. Часто повторяла: не делая зла, не наживешь врага. Не потеряешь - не оценишь.
Пожалуй, единственный человек в Туруханске, с кем не складывались у них отношения, был директор Дома культуры Николай Поликарпович Утюжников. Человек образованный, но политизированный до мозга костей, он считал ее явным врагом народа. Но она была сдержанной женщиной и никогда на его придирки и оскорбления не срывалась, так и получив за всю свою титаническую работу одну-единственную благодарность, да и то на 8 Марта!
Когда Ариадна Сергеевна уже уехала в Москву, работала в Союзе писателей, дали ей квартиру. Утюжников приезжал в столицу. Нашел адрес и пришел к ней в гости. Она открыла и закрыла молча перед ним дверь.
Хотя была удивительно тактичный человек. Вспоминается такой случай. В начале шестидесятых годов с делегацией писателей Ариадна Сергеевна приехала в Туруханск. И когда они пришли в дом-музей Я. М. Свердлова, ее увидела техничка Эмма Бабаева, Эфрон шла позади всех. И она подала Бабаевой знак - не узнавать, не желая, вероятно, со стороны делегации лишних вопросов. Затем, найдя укромное место, они с тетей Эммой обнялись и заплакали, рассказывая друг другу о жизни...
В 1975 году ее измученное сердце не выдержало. Светлая память. Теперь уже весь мир знает прекрасные произведения ее матери. Выпущены книги и Ариадны Эфрон. Но для меня она больше, чем дочь великой поэтессы. Человек, во многом определивший мою судьбу. Благодаря Ариадне Сергеевне я научилась переживать жизненные трудности, а их было немало. Так вот, стиснешь зубы и говоришь про себя: не потеряешь - не оценишь. Не делая зла - не наживешь врага...
Вместо послесловия
"Ранним-ранним утром увозила меня эмгэбэшная машина из Болшево, в это утро в последний раз видела я маму, папу, брата. Многое, почти все в жизни, оказалось в это утро последний раз..." - строки из воспоминаний Ариадны Эфрон о своей матери, семье, себе. Какую внутреннюю силу нужно иметь, чтобы после осознания этого достойно и мужественно прожить, пройти оставшийся путь с высоко поднятой головой, а после долгого небытия найти свое место в жизни, успеть хоть частично, но реализовать все имеющиеся у себя возможности. Посаженное Ариадной Сергеевной в Туруханске на берегу Енисея деревце давно стало высоким и могучим.
Старожилы помнят ее и чтят. Их немного. И все они сейчас в немолодом возрасте. И только благодаря ей, будучи еще детьми, в глухом заснеженном Туруханске они впервые увидели настоящую новогоднюю елку, диковинное доселе в этих местах празднество. Это было в канун 1953 сурового года.
Врачи районной больницы, обследуя Ариадну Сергеевну, поставили ей серьезный диагноз. Но она работала, клеила игрушки, вырезая из бумаги. Раскрашивала. А когда дети зашли в зал Дома культуры, то его не узнали. Она сделала теневые рисунки персонажей сказок Александра Сергеевича Пушкина на стенах в натуральную величину. Стояла украшенная елка-красавица. И убогое помещение превратилось в сказочный дворец.
Что вспоминала она в эти дни и часы? Может, то время, когда в Чехии, в такие вот предновогодние вечера она, ее мать и отец в сельском домике под Прагой вот так же вырезали ножницами из блестящей фольги сказочные елочные игрушки? Украшая елку, придумывали друг другу веселые сказочные имена, радуясь главному, что они - вместе.
Многое не сбылось. Но и то, что сбылось, под силу не каждому человеку. Это для нее Туруханск был местом ссылки. Она для Туруханска стала миссионером культуры и просвещения, светлым лучом, который светит и поныне.
Наталья САНГАДЖИЕВА
"Красноярский рабочий", 29.03.97