Письмо из Мариинского концлагеря было
совсем коротеньким. Как записка. В нем
Никита Евдокимович Сторожев, священник
Большеулуйского прихода, изложил своей
жене, Валентине Васильевне, последнюю
просьбу - предсмертную.
Не перед расстрелом. Нет. Кроме пули, Советская «народная» власть под руководством партии большевиков, для умерщвления своего же народа, использовала и иные приемы. Это тяжелейшие условия содержания и труда заключенных в лагерях и тюрьмах. Вот и не выдержал второго заточения в них батюшка. Тяжело заболевший чахоткой, он со дня на день ждал смертного часа. Хотел последний раз повидаться со своей любимой, верной подругой жизни. И… проститься.
Ах, как давно была их первая встреча. Двадцатый век только начинался Страшный, кровавый век России. Первая кровь народа пролилась в воскресный день 1905 года, когда поп Гапон повел безоружный народ к Зимнему. Он, Сторожев, сурово осуждал царское правительство, критиковал действия Гапона. И, несмотря на то, что с отличными оценками закончил Саратовскую духовную семинарию, получил направление в Сибирь, в Енисейскую губернию. За вольнодумство. Хотя любая городская церковь признала бы за честь принять его. За плечами еще были и долгосрочные курсы по обретению нужных знаний и навыков по церковному пению, музыке и многим другим искусствам.
Направление дали. А в сан священника не производили. Для того, чтобы получить его и поехать к месту работы, надо было прежде всего обвенчаться с избранной девушкой. Тогда и свела судьба с Валентиной - красивой, привлекательной выпускницей Саратовской женской гимназии. Между ними была полная взаимность - любовь, уважение, признание. И общие взгляды на мирскую жизнь.
Красноярское верховное духовенство также не сочло нужным оставить эрудированного, но несколько крамольного священника при городских церквях. В свою очередь, оно направило Сторожева в село Северный Катык Бирилюсского района, что до сих пор стоит с той же деревянной церковью среди девственной тайги на самом берегу реки Кемчуг. Нисколько не тяготила таежная глухомань, захолустье, молодую чету, покинувшую большой город. Никита вел службу, а Валентина учила крестьянских детей в существующей в то время там четырехклассной школе.
Все было хорошо. Но для полноты жизни не доставало детей. Супруги долго не переживали. Усыновили мальчика Прокопия. В таком составе семье намного интереснее стало жить. Веселее, наполненнее.
Но однажды это веселье, смех, забавы враз оборвались. С установлением Советской власти. Коммунистам и их приспешникам почему-то поперек горла стояла вера в Бога. Их цель - уничтожение попов и разрушение церквей. Она почти была достигнута. Молодого священнослужителя спасали от ареста прихожане. Они не прятали его в лесных урочищах. А просто - станут стеной и не дают вывести из церкви, забрать из дома. И заступились. И церковь не дали комсомольцам сломать. Никита для них был отцом родным, их совестью, корнем духовности.
И семья священнослужителя не оставалась в долгу перед прихожанами. Одних лекарствами выручат другим - дадут совет, третьих - добрым, ободряющим словом поддержат. Последним поделятся.
Однажды, это был уже 1925 год, в одной из семей большое горе случилось. После родов тяжело заболела женщина, и через восемь месяцев скончалась. Осталась на руках растерявшегося мужика куча детей.
- Не выходит он новорожденную девочку. Уйдет за мамкой. Надо взять ее в наш дом. Прошке веселее будет, - задумчиво, тихо, но решительно сказала Валентина мужу.
- Моя умница, ты угадала мои мысли. Таково же и мое решение - удочерить маленькую Машеньку.
Так и растили Сторожевы двух приемных детей, уже переехав в Большой Улуй. Здесь приход был без священника, а Прокопу подходило время продолжать учебу в пятом классе. Одно не учел священник - здесь некому стало защитить его: с прихожанами не успел сблизиться. Тотчас был арестован и приговорен к четырем годам лишения свободы.
Так и осталась при живом муже враз овдовевшая попадья с двумя малолетними детьми. Валентину Васильевну спасла от голода ее образованность. Стала работать бухгалтером.
- Я папу не помню: его забрали, когда была еще ребенком. Но зато ясно вижу тот день, когда он вернулся, - рассказывает теперь уже 72-летняя Мария Никитична.
Был летний теплый день. Девочка играла с разноцветными стеклышками под высоким крыльцом дома. На стук калитки высунула головку оттуда. И видит -дяденька с чемоданом идет. Мать сошла с крыльца, они обнялись. И долго-долго стояли так, что-то тихо говоря. Мать плакала вслух от радости. Отец гладил ее по волосам, по плечу…
Потом мама сказала девочке:
- Подойди, Маша, папа вернулся…
Сторожев поднял девочку на руки. Бережно прижал, произнеся:
- Доченька. Вот ты какая большая стала...
Так в свои пять лет Машенька впервые почувствовала теплоту отцовской ласки.
Это были уже тридцатые годы. В Большеулуйской церкви священника не было. Краевое духовенство разрешает ему принять этот приход.
Радостно на душе у всех. В доме Сторожевых повеселело. Кажется, что даже божий свет стал проливаться в окна больше, чем прежде. Да недолгим оказалось их счастье. Очень скоро померк свет в окнах, погас лучистый взгляд хозяйки. Нет, теперь уже навсегда в этом доме затихли веселые забавы детворы, смех взрослых.
Радость возвращения Сторожева с каторги, вскоре была омрачена. Жизнь подвергалась новым пыткам.
...Однажды приехал к священнику крестьянин Гаврилков из Сучкова с просьбой:
- Окрестить бы ребенка надо. Да вот беда, батюшка, в кумовья никого не нашел.
- Эка беда. Я сам стану тебе кумом, - успокоил он мужика.
- Хозяюшка, будь добра, чайку нам приготовь, - попросил Никита жену.
Окрестили дитя. Попили чаю. На том и расстались. Только совсем ненадолго. Обоих арестовали. Священнику присудили пять лет лишения свободы, а Гаврилкову поменьше дали. За что? Приезжающим из дальних деревень прихожанам, одурманенным большевиками, отвечали однозначно:
- Как за что? Говорят, шпионом оказался. Стало быть, враг народа.
На самом деле Сторожев обвинялся, якобы, за подрыв колхозного строя. Будто вел беседу с Гаврилковым о том, что колхозы скоро развалятся. Просто ложный донос.
Не мог осилить свой второй срок Никита. Приехала к нему Валентина Васильевна. Простилась. Попросила медсестру лагеря, чтобы похоронили мужа по-божески. Иначе нельзя хоронить священника. Чтоб без гроба и креста.
Только приехала домой, как и горькая весть за ней пришла следом. Медсестра, из православных, сдержала свое слово. Написала в письме, что похоронили бывшего священнослужителя по-христиански.
Ладно бы, если вся тяжесть, несчастье, горе и страдания пали на долю лишь одного человека, репрессированного незаконно. Или пусть даже законно - настоящего врага. Но ведь страшная тень на всю жизнь, по крайней мере на долгие годы, ложится и на оставшуюся семью.
Когда батюшку Никиту отправили на Мариинскую каторгу, не один раз издевались чекисты над бедной Валентиной Васильевной. Действовали среди ночи. Неожиданно врываются в дом, и начинают переворачивать все, ворошить, срывать.
- Что вы ищете? - спрашивала в испуге хозяйка.
- Покажи, где поп прятал оружие, враждебную литературу, тайную переписку?!
- Да ничего у нас нет, - от обиды, оскорбления и горя хозяйка не могла говорить, слезы душили ее.
Не раз вызывали на ночной допрос. ОГПУ, потом - НКВД и позднее, КГБ находилось в здании бывшей конторы коммунхоза. По Советской, недалеко от центра. Под полом (никто не знает до сих пор) была комната для допросов. Может быть, и пыток. А разве это не было пыткой, когда Валентину Васильевну ставили к стене и к ее лбу приставляли револьвер. Так и стояла помногу часов. Должна была ответить на вопросы: что говорил против Советской власти Сторожев, с кем дружил, где прятал оружие, рукописи, и так далее?
Не сломилась под пытками и издевательствами эта волевая, высоконравственная и умная воспитанница женской гимназии. Не наговаривала того, чего не было, на безвинного мужа. Постоянно твердила:
- Вы арестовали и посадили Сторожева, не имея на то никаких оснований. Он чист и невиновен перед народом, перед страной.
Скажи Валентина Васильевна хоть одно слово, порочащее мужа, и ее бы не стали пытать, зато ему была бы уготовлена пуля. Безоговорочно. Точно также, как дядю автора этих слов расстреляли в Ачинске за то, что его жена по-бабски заявила: «Муж не уважает Советскую власть»…
Давно не стало Сторожева. А семья едва не до наших дней претерпевала преследования. Вначале, в первые годы войны, да и в последующие, послевоенные, дом Сторожевых постоянно переполнялся людьми. То занимали его под штаб подразделения военных моряков, обучающихся в здании нынешнего военкомата, то переселенцами, то эвакуированными, и Бог знает кем. Кто бы ни приехал, для сельсовета не стояло проблемы - где поселить. Где же, как ни в поповском доме? Туда, конечно.
У Валентины Васильевны Сторожевой была своя небольшая пасека, состоящая всего из девяти ульев. Они досматривали за ней вместе с колхозником Грицковым. Но, неведомо по чьему решению, скорее всего райкома или райисполкома, эта пасека была необоснованно отобрана. И передана, якобы, Большеулуйской школе.
За пчел, как известно, не раскулачивали, и не судили. Их разведение поощрялось. А тут взяли и отобрали. Наглым образом. Эту операцию провел один из секретарей райкома, учитель по образованию. Имя не буду называть, потому что растут у него внуки и правнуки. И, наверное, дело еще не в нем, а в политике Коммунистической партии, враждебно относящейся к священнослужителям и их семьям. Поскольку пасека попадьи - забирай, ничего не оставляй. Ни копейки не уплатив.
До последней яблоньки выкопали сад из поповской усадьбы и пересадили на школьную территорию.
Некоторые из руководителей не хотели, чтобы рядом с ними, коммунистами, бухгалтером работала попадья. Поэтому невольно приходилось Валентине Васильевне менять место работы. И лишь главные врачи районной больницы оказались людьми гуманными, добрыми. Они уважали Сторожеву за ее высокую образованность, интеллигентность. С ними она работала многие годы. А что же дети? Прокопия, закончившего 7 классов в Большеулуйской неполной средней школе, в восьмой класс не пустили.
- Для сына попа достаточно, - сказали, как отрезали. Уехал в Бирилюссы. Там работал счетоводом, продавцом. Оттуда и на фронт ушел. Вернулся с полной грудью боевых орденов. И с глубокими ранами. Попробовал устроиться на работу в Бирилюсский РОВД, но там сказали:
- Пиши письменный отказ от своего отца. Ты же поповский сын
Написал фронтовик: отец давно уж сгнил в могиле. Тогда только приняли.
А Маше почему-то разрешили закончить все девять классов. Всегда отличницей была. Но коллектив учителей, дирекция почему-то никак не отмечали это.
- Другим отличницам - почет, подарки, чествования, - с горькой обидой вспоминает женщина, А меня замечать не хотели. Сторонились.
Тяжело вздохнув, моя собеседница продолжает:
- Вы думаете, что мне было просто стать метеорологом? Далеко не так. Сначала меня ни за что не хотели принимать на курсы метеорологов в Красноярске. За то, что я дочь попа. И только после долгой переписки моей мамы с руководителями многих инстанций, меня, наконец, туда приняли.
Казалось бы, какое влияние на прогнозирование погоды могла оказать дочь покойного служителя культа? Навредить, сказав, что вместо хорошей погоды будет дождь?
Боже мой, в какой стране мы жили! И снова туда, на всесоюзную каторгу? А как хотят этого некоторые из бывших!
Я тоже бывший работник партийного органа, и сам партиец, но... после рассказанного мною о батюшке Сторожеве, как он умирал в Мариинском лагере - туда не хочу.
Е.Воронов
«Вести», 29.04.1997 г.