Возрождение
30 августа в районном Доме культуры в 10 часов состоится собрание немцев, прошивающих в Нижнеингашском районе.
Повестка дня:
1. О работе общества немцев “Возрождение” и Дне скорби.
Может быть многие жители нашего района удивятся, что это за день скорби в то время, когда в стране идет процесс демократизации? Но эта скорбь касается только людей немецкой национальности, которые были высланы по Указу Президиума Верховного Совета СССР, подписанного Калининым и Горкиным, от 28 августа 1941 года. Этому Указу предшествовало 26 августа того же года заседание бюро партии большевиков, которое и постановило выселить всех немцев из Поволжья - республики немцев (АССРНП) как врагов российского народа, к тому же “скрывающих тысячи десятков шпионов и диверсантов”.
Этo заседание бюро ВКП(б) было строго секретным. На нем присутствовали: Андреев, Берия, Вознесенский, Ворошилов, Жданов, Коганович, Калинин, Маленков, Микоян, Молотов, Сталин, Хрущев, Шверник, Щербаков, Чадаев. Которые и решили судьбы немцев автономной советской социалистической республики немцев Поволжья и 479 841 человек были высланы: 75 000 - в Красноярский край, 95 000 Алтайский край, 85 000 - Омскую область, 100 000 - Новосибирскую, 125 000 немцев - в Казахскую ССР.
Выселялись все: и стар, и млад, члены ВКП (б) и ВЛКСМ. К выселению должны были приступить 3 сентября и закончить 20 сентября 1941 года. 29 августа работники милиции заходили в каждый дом, где жили немцы, и сообщали о дате выезда. Нашей семье было объявлено, что наш эшелон № 2, который будет отправлен 2 сентября, и с собой можно брать лишь то, что сможем унести в руках.
Я. Бруно Шульместер, жил с родителями в городе Энгельсе, в то время мне шел 18-й год. Работал внештатным инструктором спасательного дела в городском “ОСВОДе”. В день объявления войны 22 июня подал заявление в военкомат, чтобы добровольцем взяли на фронт. Хотел стать защитником своей Родины от фашистов. В течение недели прошел медицинскую и мандатную комиссии, где мне объяснили, что нужно иметь при себе, и я стал ждать повестку из военкомата.
28 августа 1941 года для работников “ОСВОДа” разрешили получить с нефтебазы 200 кг керосина. Рано утром мы вчетвером ушли на старом спасительном катере на нефтебазу. Новый катер с мотористом и командой водолазов был мобилизован в Армию. Вернулись мы только к обеду, так как мотор на катере заглох, и нам пришлось тащить его на бечеве против течения километров шесть.
Когда мы вернулись, начальник “ОСВОДа” дал мне газету с указанием о выселении. Я его прочитал несколько раз и не мог этому поверить. Когда пришел домой, то все члены нашей семьи были дома и плакали горькими слезами. Я, как мог, успокаивал мать и двух сестер, что это дело будет нескоро, так как не мог тогда представить, что нас так быстро вывезут, да еще под конвоем, в Сибирь.
Настал день 2 сентября. Мы пешком отправились за город к назначенному месту погрузки и увидели, что стоит пассажирский состав, но никак не могли понять, что же происходит. Оказалось, что пассажирские вагоны были поданы ошибочно, и в них уже погрузились немцы, которые должны были ехать эшелоном № 1, и их заставляют выгрузиться. Состав убрали, а вместо пассажирских вагонов подали два состава крытых товарных вагонов, не оборудованных под перевозку людей. Нам объявили, что нужно грузиться в двухосные вагоны по 40 человек, а в четырехосные - по 80. В вагонах не было вторых, верхних, полок, и людям не только лежать - сидеть почти не было места. Эшелоны простояли до темна. Уже ночью к нашему эшелону был прицеплен еще один вагон с охраной. И так со слезами, и надеждой, что война скоро кончится, и мы вернемся на свою милую Волгу уже к маю будущего года, - поехали. Вслед за нами был отправлен и эшелон № 1.
Везли почти без остановок днем и ночью, порой двойной тягой. Паровозы “СО”, “ФД”, “ИС” - были мощными для того времени. На небольших остановках удавалось набрать только воды для питья. Первый раз нас накормили только в Новосибирске. Отец ночью принес полведра рисовой каши, которую мы с удовольствием поели, и до 12 сентября нас уже никто больше не кормил.
Погода стояла удивительно теплая, когда мы прибыли в город Канск, и нас выгрузили в тупике спиртовала, а ночевали мы первую ночь в летнем парке, там в то время был летний театр и танцевальная площадка. Вечером пошел дождь, а к утру выпал снег сантиметров 10 толщиной. Этого никто не ожидал, да если бы и ожидал, то все равно не во что было бы одеться потеплей. Отец куда-то ушел и вскоре вернулся, сказав, что за нами приехали подводы, чтобы увезти нас в деревню Архангельское, в 40 км от Канска по Тассеевскому тракту. В эту деревню поселили семь семей, где мы жили и работали на уборке урожая до октября месяца. Отцу, как инвалиду, разрешили выехать в город Канск и устроиться на работу в артель “Новый строитель” бухгалтером, а вскоре он и нас перевез к себе.
Я поступил в автошколу, но доучиться не пришлось. Всех немцев от 14 до 50 лет мобилизовали через вoенкомат в трудармию, и 20 января 1942 года нас отправили поездом до станции Решоты, от которого отходила железнодорожная ветка. Нас погрузили в теплушки, довезли до станции Березовка (теперь Канифольный завод) и километра два мы шли пешком до какой-то зоны, окруженной высоким забором и колючей проволокой. Когда нас подвели к воротом, то из них строем вышли люди. После мы узнали, что это были заключенные, которых переводили в другой лагерь.
Из Канска нас прибыло 200 человек. Определили нам барак, где были двухъярусные нары. Барак был нетоплен, а нары сделаны из сырых мерзлых досок. Принесли дров, растопили печки, но вместо тепла образовался пар и капель с потолка. О матрасах и одеялах речи не было, сказали, что не положено. На следующий день нас распределили по бригадам, и я попал на шпалозавод прикольщиком тюлек. Этому ремеслу нас обучали специально выделенные для этого заключенные из другого лагеря.
Вечером 22 января в столовой было собрание трудармейцев. Все, конечно, не поместились, и было тесно, душно. Перед нами выступил главный инженер Нижнепойменского отделения Краслага Шейкман (еврей).
Утром в 7 часов все побригадно были выстроены по пять человек в ряд на развод. Кто-то тут же из строя скомандовал: “Налево, равняйсь”. Эти слова услышал присутствовавший на разводе Шейкман, и вот здесь мы услышали, кто мы такие. Раздался грозный голос: “Кто командовал?” В строе стало тихо. “А, фашисты! Гитлера ждете! Мы вам покажем, как надо работать, а кто не хочет работать, попадет в штрафные бригады”. И другого слова, как “фашисты” для нас не было. На работу нас водили под конвоем, который нас почти через каждый час пересчитывал, боясь, что кто-то сбежит.
Работали в две смены по 12 часов. Кормили перловым супом три раза в день по 0,5 литра и 100 граммов овсяной каши, хлеба давали по 600 граммов. Первые месяцы мы, конечно, не выполняли нормы, так как еще не приспособились пилить шпалы, да и лес был мерзлый. А если не выполнил норму выработки - срезали норму питания, и к весне 1942 года люди так сильно отощали, что с трудом доходили до места работы. От голода и холода люди пухли и падали обессиленные, но врачам было запрещено давать освобождения от работы. А те, кто уже не могли ходить, оставались в зоне и их, как отказников, сажали на гауптвахту, где давали только суп и 300 граммов хлеба.
Весной, когда стала появляться трава, ее ели, не разбираясь, из-за чего у людей болели желудки, они попадали в стационар и умирали. Хоронили ночью, без гробов, только в ночном белье или голыми в общей могиле.
В марте 1942 года ко мне и моему другу приехали матери на свидание, и мы пошли к политруку Балкунову и попросили разрешение на свидание, и он нам сделал снисхождение - нам дали по 20 минут.
Домик, где проходило свидание, находился напротив вахты, и ровно через 20 минут пришел вахтер и загнал нас в зону, на этом свидание закончилось. К весне 1942 года, когда лес стал талым, мы стали выполнять норму, и бригаду пополнили свежими немцами из лагерей, бывшими заключенными. Нас немного лучше стали кормить, да и сами бегали в лес, искали ягоды, саранки. Черемшу приносили те рабочие, которые были на лесоповале. Все это делали тайком от конвоя. И так с нами обходились до тех пор, пока фашисты, не были разгромлены под Сталинградом. В последующие годы нам повысили паек, станкосмена стала получать двойной паек, кроме хлеба, и это восстановило наши силы. Но конвой был с нами, и считать нас не переставали. В 1944 году были арестованы все партийные активисты и секретари партбюро, и мало кто из них вернулся в свои семьи. Так погибли в Трудармии и в лагерях ГУЛАГа лучшие люди бывшей республики немцев Поволжья, а кто и вернулся - остался инвалидом.
В 1946 году в октябре месяце, когда лагеря стали пополняться заключенными с фронта, всех немцев из Нижнепойменского отделения Краслага этапами отправили в Ленинабад на урановые родники. Оставили только тех, кто работал на железной дороге и некоторых специалистов-механиков.
Было в Краслаге более 20 000 немцев-трудармейцев мужчин и женщин. Более половины из них навеки остались в земле в братских могилах, но след от кладбищ не пытайтесь найти, его нет, все разгладили тракторами, и это место заросло осиновым лесом.
После трудармии всех немцев передали в спецкомендатуру, на особый учет, и каждый месяц нужно было ходить на отметку к коменданту. А они были разные. Одни, как И.И.Бухвостов, изощренно издевались над нами. Немцам было запрещено жениться и выходить замуж за русских, так как мы считались иностранцами. Хотя все мы родились в России, и наша Родина была Россия.
Кроме того, по приказу Сталина от 8 сентября 1941 года, где в частности говорилось: “Изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной Армии как на фронте, так и в тылу военнослужащих немецкой национальности и послать их в тыл, в строительные части” 64, 6 тысяч немцев только потому что были немцами перестали служить в армии”
Только через военкоматы в трудармию было мобилизовано 120 тысяч немцев, не считая женщин, которые были насильно оторваны от своих детей и отправлено в трудармию.
26 ноября 1948 года был издан указ, в котором самовольное оставление места поселения каралось 20 годами каторжных работ. Если надо было поехать в Нижний Ингаш или на покос в Ключи из Решот, то обязательно надо было просить разрешения у коменданта, и все зависело от его настроения.
Можно вспомнить множество издевательств, но думаю, что те немцы, которые были в трудармии, уже рассказали своим детям и внукам о пережитом. А пережить и выстоять пришлось немало.
Вот поэтому было принято решение съездом немцев в Москве и обществом “Возрождение” считать 28 августа Днем Памяти и Скорби.
ПОМНИТЕ, ДОРОГИЕ ЗЕМЛЯКИ ТЕХ, КТО ПОГИБ ПО ДОРОГЕ В СИБИРЬ, КАЗАХСТАН, ТЕХ, КТО ПОГИБ В ТРУДАРМИИ (КОНЦЛАГЕРЯХ) ГУЛАГа (А ИХ ПО НЕПОЛНЫМ ДАННЫМ ПОГИБЛО 40 ПРОЦЕНТОВ НЕМЕЦКОГО НАСЕЛЕНИЯ), ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО БЫЛ НЕМЦЕМ.
Б.Шульмейстер
председатель общества “Возрождение”
Нижнеингашского района
“Победа”, 19.08.97 № 99 (7148)