Он написал в редакцию письмо с просьбой ответить, когда в Красноярске будет премьер-министр Японии Рютаро Хасимото. Надо ему сообщить, премьеру, что есть такой человек, живет тут пятьдесят лет и уже устал ждать, когда о нем вспомнит родина. Япония
С мертвыми иметь дело проще чем с живыми. И
выгоднее. У нас есть кладбища военнопленных,
в основном немецких. С одной стороны,
приезжают соотечественники, отдают долг
умершим. Их это внутренне облагораживает. С
другой стороны, под содержание могил бывших
военнопленных можно попросить некоторое
количество денег. Местных смотрельцев это
тоже облагораживает плюс обогащает. А вот
если, к примеру, живой военнопленный?
Который 52 года провел в чужой стране.
Цветами тут не обделаешься. На родину
отправлять — а захочет ли ехать? Здесь
оставлять? Худое здесь житье. Порядочной
стране не свойственно позволять своим
гражданам жить в этаком бардаке
беспросветном.
Японским гражданин Мэгуро Тосимосо живет в деревне Береговая Подъемная Большемуртинского района. Можно сказать, бывшая деревня. Полтора десятка дворов, дома мохом подернулись и в землю вросли. Плюс один кирпичный особняк. В новорусском стиле. Поместье чье-то, надо полагать. В избе у японца Тосимосо ничего японского не оказалось. Вот как на грех. Чтобы какой-то колорит. Бутылка сакэ, самурайский меч, кимоно. Циновки даже нет. Да что циновки — телевизор и тот старенький, черно-белый «Рекорд». Разве что кимоно — короткое, стеганое, серого цвета. В деревне все в таком ходят. Крестьянская изба с низкими дверями и печью на полкухни. Правда, при росте Мэгуро такие двери в самый раз. А человек среднего роста, за сто восемьдесят должен входить чуть ли не на карачках. Как раз первый снег шел, хозяин с хозяйкой укладывали дрова в поленицу. Оба маленькие, а поленница здоровенная. Хозяйку зовут Мария Семеновна, прожили они вместе без малого полвека. Как это называется, в гражданском браке.
Мэгуро Тосимосо, как ни странно, по-русски говорит довольно плохо, хотя пишет вполне прилично. И еще плохо слышит. Два года назад попал в аварию, трактором придавило. Думали, не выживет. Выкарабкался, но позвоночник повредил здорово, согнуло его. С тех пор и слышать стал хуже, и ходит с трудом. В городе бы лежал, скорее всего, не вставая, а тут дело крестьянское, никто за тебя работать не станет. В стайке убрать, картошку, выкопать, сена накосить. Тем более жить больше и нечем, пенсия — меньше 500 тысяч на двоих. Мэгуро, или дяде Мише по-местному, 76 лет. Все время работал. Не знаю, может, он просто по-русски не знает, как будет «служил» или «сидел».
«В тюрьме жил два месяца», «в армии работал до 1945 года». В эти два слова, собственно, укладываются все 76 его лет.
— В двадцать девятом году родители
переехали на Сахалин. Там жили до конца
войны. По-вашему это сейчас называется Южно-Сахалинском.
По-японски будет примерно так - Токумкикан.
Работал на шахте, с бухгалтерией была
связана работа. Зарплату считать. В 1942 году
взяли в армию. Тоже на Сахалине работал. В
артиллерии. Потом через год забрали в
другую часть. Разведка. Там работал до конца
войны. Нет, я русский язык не там выучил.
Другие знали русский язык. Там до границы
было километров сорок, ваши где стояли.
Дальше – война кончилась. Американцы атомную бомбу сбросили на Хиросиму и Нагасаки, знаете, и император нам приказал сдаваться. Мы сдались. Не воевали, нет. Это в Маньчжурии война была, мы просто там работали. Приехали следователи, допрашивали, всех арестовали. Дела отправили в Москву, а нас перевезли во Владивосток. Там в тюрьме жили, потом в Хабаровске, пока приговор не сказали. Мне дали восемь лет. По-разному давали. Кому восемь, кому десять, кому двадцать. Тем, кто старшие по званию. Меня привезли в лагерь на Ангаре, там восемь лет работал, на лесозаготовках. Лагерь не для военнопленных. Там всякие были — и русские, и казахи, и евреи. Когда там закончилось, два месяца жил в Красноярске, в тюрьме. Потом приехали из колхозов, стали отбирать. Меня и еще четверых взяли в Большую Мурту. Вот живу здесь до сих пор. Те-то, четверо, они уехали домой, русские. А я в колхозе работал, много работы, людей не хватало. Заправщиком работал, потом учетчиком в тракторной бригаде. Другое все делал, что нужно было.
У крестьянина Большемуртинского района Мэгуро Тосимосо есть на руках только два документа. Один — пенсионная книжка. Другой называется «Вид на жительство в СССР». Жирный штамп на всю страницу — «Без гражданства». Пятьдесят лет Мэгуро Тосимосо проживал в качестве гражданина Вселенной. Впрочем, в глухой деревне глухого района удостоверение личности требуют не то чтобы не каждый день — не каждое десятилетие. До 1994 года приходилось ездить в паспортный стол, продлять вид на жительство. А потом всем стало не до того, нелегальных иностранцев хоть пруд пруди, а тут вполне оседлый и безобидный японец дядя Миша…
— Вы не приняли советское гражданство, значит, хотели уехать? Почему тогда не уехали?
— Очень хотел уехать, когда освободили. Но не пускали. Потом в колхозе работал, приходили каждый месяц, отмечали. Сколько-то лет прошло – можешь, говорят, ехать. А куда поеду? Сейчас тем более. Брат там, сестра должны быть. Родители, наверное, померли. Им уже больше ста лет должно было быть.
Не хочу уже никуда ехать. Посмотреть? Не знаю. Почему, когда война, не забрали? Они же знали всех, кто работал на Сахалине. Я ждал. А потом говорят: хочешь — поезжай, хочешь — оставайся. Остался.
Строго говоря, в России у Мэгуро тоже никого нет. С Марией Семеновной вырастили троих ее детей, внуки уже взрослые, зовут Мэгуро дедушкой. А родных нет. Дети приезжают редко, на покосе помочь или картошку выкопать. Вдвоем живут, старятся. Мария Семеновна говорит, когда фильм «Сегун» шел, про Японию, не оторвать было от телевизора. Сам Мэгуро вспомнил этот фильм с трудом. Разные Японии совсем – та, что в фильме, та, что он помнит, и та, что есть сейчас.
— Русское гражданство принимать не хотел, и сейчас тем более не буду. Не считаю я Россию родной страной, нет. А то бы давно взял подданство. Зачем, тогда мне это надо? Голосовать нельзя — я и не хочу голосовать за ваших президентов. Японец я.
Однажды в Большой Мурте поймали иностранца азиатской наружности и без документов. Решили, что японец, переводчиков нет. Приехали к Мэгуро, две недели его возили в район, на допросы. Так ничего и не добились. Только и узнали, что восточный человек без документов на самом деле японец. Это к вопросу о подданстве. Мэгуро, прожив большую часть жизни в чужой стране, остался японцем. Странный человек. Сколько наших сограждан готовы дважды в день продавать родную маму, чтобы им позволили хором спеть гимн Америки и получить вид на жительство? В общем, достаточное количество. Национальная гордость великороссов — чертовски гибкая штука.
Мэгуро Тосимосо остается. И никаких сомнений поэтому поводу него бы не было, не услышь он о приезде своего премьер-министра. Ничего ему не надо от премьера. Вот если бы удалось просто передать – живет такой-то человек в деревне Береговая Подъемная. Пятьдесят лет ждет, когда о нем вспомнят. Не дождался. Решил напомнить сам. Итак, в деревне Береговая Подъемная живет гражданин Японии Мэгуро Тосимосо.
Юрий Чигишев, Александр Кузнецов (фото)
«Красноярский рабочий», 18.10.97 г.