Всего несколько лет назад стало возможным открыто говорить о преступлениях, совершённых против собственного народа, преступлениях, тяжёлые последствия которых ещё долго будут напоминать о себе. Массовое уничтожение цвета русской нации – самых талантливых и самых трудолюбивых – не проходит бесследно.
Курс на уничтожение несогласных с официальной политикой большевиков был взят практически сразу после известного переворота, именуемого в СССР великой октябрьской социалистической революцией. Но пика развития достиг в 37-м.
В архиве «ЗТ» хранится подшивка газеты «Пограничная правда» (так тогда называлась наша районка) за 1937 год. На первой же странице первого из сохранившихся номеров опубликовано выступление вождя всех времён и народов. Дальнейшая политика партии определена в нём чётко: «…Два слова о вредителях, диверсантах, шпионах…Понятно, что этих господ придётся громить и корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников нашей Родины. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений».
И запестрели страницы районной газеты зловещими заголовками: «Клеймим позором предателей нашей Родины», «Поднимем классовую бдительность», «В нашей свободной стране не должно быть места предателям нашей Родины», «Беспощадно карать шпионов – изменников Родины».
Перед тем, как уничтожать политических врагов или якобы врагов, партия провела генеральную репетицию массовых репрессий. Ею стала коллективизация, методы проведения которой способствовали утрате у крестьянина чувства хозяина земли.
В нашем районном архиве нет данных о репрессиях самого страшного 1937 года и дальнейшего периода политической вакханалии. Хранятся лишь документы с 1925 по 1936. Всё остальное, как сказала заведующая архивом Н.А.Кубрикова, – в архиве краевой прокуратуры. Спецхран, одним словом. Партия не оставляла в доступном месте такие свидетельства своих деяний. Но и имеющихся документов (до периода самых чёрных дней), достаточно, чтобы оценить степень произвола и насилия.
Вот, к примеру, документы от 1930 года о проведении проверки советского аппарата. Для этой работы была выбрана районная комиссия. Руководил ею некий Лютиков. Со старых, сморщенных, оборванных листочков его докладных в вышестоящую организацию дохнуло временем, когда абсурд был возведён в ранг государственной политики:
– … Дайте указания, когда начнём оформлять чистку на тех лиц, на которых НЕ БУДЕТ (разрядка моя – авт.) никаких порочащих сведений. Под чистку подпадают больше всего счетоводы. Как быть, если у него нет замены?
Это ли не абсурд? Порочащих сведений нет, но человека всё равно следует убрать, и если замена есть, неугодного счетовода вычистят, а если замены нет, так и быть, пусть пока работает. Воистину, Россия – страна крайностей. В 30-е годы сплошь и рядом наказывали совершенно невиновных, а теперь не торопятся доказывать вину истинных жуликов.
Сохранившиеся инструкции наглядно показывают, что чистки начала 30-х годов – предтеча массовых политических репрессий, которые наступят совсем скоро. Вот о чём гласит примечание к инструкции:
– Чистке подлежит весь состав сельсоветов, СККОВ, сельпо, агроуполномоченные, избачи, лесничий, одним словом, все, кроме врачей, учителей, агрономов… Если в отдельных случаях будут заявления (т.е. доносы – авт.), то чистку проводить и им.
Ещё один предвестник тотальных поисков врагов народа – лишение избирательных прав. Никита Евсеевич Яковенко имел мельницу, имел батрака, хотя и непостоянного, примерно шесть месяцев в году. То есть в течение полугода одному человеку давал возможность жить у него, работать, кормиться, зарабатывать себе и своей семье, а не просить милостыню. Лишить.
Роман Иванович Кариков с 1917-го года имел пимокатную и шерсточесалку и артель из двух человек. Лишить.
Где теперь те пимокатные и шерсточесалки? Кто из современных хронических безработных рискнёт заняться этим нелёгким трудом, чтобы только не стоять на службе занятости? Нет таких. И научиться этому ремеслу скоро станет не у кого.
Лазарь Иванович Кириков имел мельницу, на которой работал один месяц в году. Торговал скотом, на что имел законное право – патент. В это же время занимался и сельским хозяйством – сеял четыре десятины. Батраков не держал. Всё делал сам со своей семьёй. И всё равно лишить.
Много ли найдётся сейчас охотников с помощью таких трудов кормить семью? Желание и умение трудиться до седьмого пота разрушено, потеряно, выжжено, выбито, высечено, задавлено, изрешечено и загублено. Куда легче ждать милостей от государства. А у него просто не хватает сил, дабы облагодетельствовать всех страждущих, потому что государство нещадно разворовывается много лет подряд. Приходят к олимпу очередные властелины на любом уровне и стремятся урвать побольше для себя, пока не скинули.
А может, и правда, панацея от российских бед – монархия? Потому что только он – Государь Всея Руси – по-настоящему заинтересован в том, чтобы оставить после себя сильную страну, чтобы сыну-престолонаследнику пришлось бы не авгиевы конюшни расчищать, а лишь приумножать богатства России?
Когда на пожелтевших газетных страницах, будто в жуткий омут, погружаешься в людскую боль и трагедию, невольно начинаешь задавать извечные русские вопросы: кто виноват и что делать? А ещё – ради чего были все эти лишения? И невольно приходит на ум крамольная мысль: мы как будто специально всему миру показывали, как НЕ НАДО ДЕЛАТЬ.
Очередная папка с документами. На этот раз по раскулачиванию граждан Верхнебуланского сельсовета. Послание районного исполнительного комитета (РИКа), адресованное всем сельсоветам. От него так и веет мрачным пафосом сталинских речей, призывающих к очередным мерам.
В связи со всякого рода страховками и налогами – угрожающие письма на места. Телефонной связи тогда не было, для накачек приходилось пользоваться эпистолярным жанром. И во всех письмах угрозы: за невыполнение заданий – судебная ответственность.
Таким же, только ещё более суровым способом, происходила насильственная коллективизация. Со школьных лет мы запомнили шолоховскую «Поднятую целину», умилялись дедом Щукарём, восхищались коммунистами-двадцатипятитысячниками. И всё-то на хуторе Гремячий Лог было хорошо. Прямо как в «Свадьбе в Малиновке». Ну, затесалось там несколько врагов народа, так их быстренько вывели на чистую воду.
Моя бы воля – я б старшеклассникам о коллективизации по роману Бориса Можаева «Мужики и бабы» рассказывала. В нём – трагедия крестьянства, из которого высосали все соки, разрушили многовековой уклад, унизили и растоптали хозяина земли. В том романе – явная картина, как делали врагов.
Передо мною – дело Милютина С.Г. Он жил в Верхних Курятах нашего района как раз в то время, когда в чести были клевета и доносы. Постановление Каратузского РИКа 1934 года гласит: «Слушали гражданина Милютина Семёна Григорьевича о подведении под кулацкое хозяйство и обложении в индивидуальном порядке». Многозначительно использовано тут словечко – о подведении. То есть под кулака надо подвести в любом случае. Как под монастырь.
Постановили, что его хозяйство имеет признаки эксплуатации. Лишили избирательных прав. Основание – справки от населения следующего содержания: «Я, нижеподписавшийся, даю настоящую справку о том, что кулак села Верхних Курят Милютин Семён Григорьевич с 1910 по 1928 годы имел торговлю мелочью и красным товаром. С 1911 по 1930 годы имел машину, молотилку и сенокосилку, через посредство которых эксплуатировал окружающее население, беря за работу на таковых деньгами, хлебом и подёнщиками, за что ему окружающее население отрабатывало на его полевых работах до 200 человеко-дней».
Побывала в эстонской деревне Верхнем Суэтуке. Известно ведь – особенно беспощадной власть была именно в национальных сёлах. Тема былых репрессий у них до сих пор не на последнем месте в неторопливых беседах даже на обыкновенных деревенских посиделках после трудового дня. Моим первым собеседником оказался К.Ю. Кримберг. Он рассказал о том, как однажды вызвали его отца в контору и велели запрягать своего жеребца в тарантас. Красивый у них был тарантас, покупной, с медной гайкой, Карл Юганович подчеркнул это особенно. Отец попытался было спорить, а ему: «Будешь возражать – сам сядешь». Делать нечего, запряг. На нём увезли в Каратуз арестованных. Больше никто в Суэтуке не видел ни этого тарантаса, ни арестованных.
Жена Карла Югановича, Анна Ермолаевна, показала пакет, где собрана многолетняя переписка с властями и органами милиции и прокуратуры. Переписку начала ещё её мать, Гендриетта Югановна Линдер. Она пыталась узнать, когда умер и где похоронен её муж Ермолай Оттович Линдер.
Его арестовали в 1939 году в Очурах, что в Хакасии, где он тогда был на заработках – трудился каменщиком. Обвинили в том, что, якобы, систематически проводил среди населения контрреволюционную агитацию против мероприятий партии и правительства. Осуждён на пять лет. Домой не вернулся – умер в марте 1942 года в одном из магаданских лагерей от упадка сердечной деятельности, как гласит справка. Первое сообщение о смерти мужа жена получила ещё в 1961 году, во времена хрущёвской оттепели. Но очень скоро вновь заморозило, да так, что осиротевшая семья ещё долгие годы добивалась реабилитации невиновного. Добилась лишь в 1995 году.
Брату Ермолая Оттовича – Югану Оттовичу – повезло больше. Через 15 лет после ареста он вернулся домой и оказался единственным, кому удалось вырваться после смерти «отца нации» в 1953 году из лагерного кошмара. Жил после этого недолго. Вспоминал о пережитом неохотно. Мол, работали нормально, кормили хорошо, а что арестовали напрасно – так ведь ошибки со всякими случаются.
И только перед смертью пересилил укоренившийся страх, раскрыл душу. Рассказывал леденящие душу подробности. Как, например, шёл по морю пароход. За ним баржа с заключёнными. Там, где поглубже, дно баржи вдруг открывалось – и всё. Даже проблем с рытьём траншей не возникало.
Далеко не все суэтукцы пошли на разговор с журналистом. Пережившие СТРАХ, они до сих пор не решаются говорить на эту тему. Будто боятся, что тотальные обыски, грабёж и бесследное исчезновение людей повторятся снова.
Татьяна КОНСТАНТИНОВА, Каратузский район,
районная газета «Знамя труда», 29 октября 1997 года.