Рихард ФИНК, кандидат технических наук
Лично меня трудармия не коснулась. По возрасту не подходил для призыва. Но туда попали отец, старший брат (на пять лет старше меня), а примерно год спустя, когда начали мобилизовывать женщин и девушек от 16-ти лет и старше, в трудармию была призвана моя сестра...
Папа была бухгалтером. Брат учился в машиностроительном техникуме, сестра - в педучилище. Жили мы в г. Марксштадте, в Республике немцев Поволжья. Внезапно немецкое население сорвали с места и вывезли в Сибирь, якобы на временное поселение, 2 октября 1941 года прибыли мы в Ирбейский район. Мне было 13 лет. Встретили нас на станции, расспросили, кто кем работал и развезли по деревням на подводам. Нашу семью определили в село Талое: “Там в МТС ну-жен бухгалтер.” Туда же привезли еще семей 15. Поселили в общежитие для механизаторов. Брат устроился в мастерские и сестра (на три года старше меня) начала работать. А я пошел в школу, по совету директора повторно в пятый класс, поскольку до этого учился в немецкой школе, а здесь была русская.
Уже в январе 1942 года отца и брата мобилизовали. Мужчин брали в трудармию поголовно - от 16 до 60 лет. Они попали в “Краслаг” - почтовый ящик 265, где содержались заключенные. Такое вышло соседство. Наши немцы тоже работали на лесозаготовках, а весной сплавляли лес по таежным рекам в Канск. Жили они отдельно в пос. Жедорбе, всего километрах в сорока от Талого, глубоко в тайге.
Район таежный, лагеря были разбросаны друг от друга примерно на 5 километров. Наши первое время работали без конвоя. А когда на фронте дела стали похуже, условия содержания трудармейцов ужесточились.
Мне это известно, потому что часто ходил туда с передачами. Раз в месяц обязательно. Надо было поддерживать родных - кормили их плохо. Брат с отцом оказались в одном лагере. Мы собирали дома все, что можно из вещей, и меняли по деревням на муку и другие продукты. Мама испечет пару булочек хлеба, я отнесу. Таким образом они выжили. А хлеб какой пекли - 20 процентов муки, остальное -картошка. У всех был такой. В морозы, бывало, женщины на саночках везут передачу своим трудармейцам, а у самих ноги подкашиваются от голода. Лишнего куска ни у кого не было... Года через два папу и брата отправили в Нижнюю Пойму.
Где-то перед концом войны папу отпустили по болезни: замучил ревматизм. В придорожном бараке, где почтальоны обменивались почтой: из райцентра в село и обратно, встретил меня мой друг и сказал, что видел как ковыляет домой мой отец. “Беги встречай. Он едва ноги переставляет. Подводу найти”. Я тут же к матери -“Ищи подводу или просто лошадь!”, а сам побежал навстречу отцу.
Встретил и сердце сжалось: он еле шел. Взял я у него небольшой чемоданчик, папа кое-как преодолел еще с полкилометра и вконец обессилел. Подсадил его к себе на плечи и потихоньку преодолели так 6 километров до соседней деревни. Пришли туда ночью и в дождь. А утром мама встретила нас с лошадью. Посадили папу верхом и довезли до дому.
А власти не оставляли его в покое. Несколько раз вызывали на комиссию. В итоге признали непригодным к труду, и он остался дома...
В нашем селе была только восьмилетка, ее я закончил успешно. Хотя и работал одновременно, порой до глубокой ночи. Чтобы учиться дальше, надо было ехать в райцентр. А комендант не пускает - работать некому. Женщин ведь тоже забрали в трудармию. Правда, маму не взяли по здоровью. Когда провожали женщин, завхоз предложил маме взять меня к себе на работу (я тогда еще учился в школе): “Иначе будете голодать. А тут рабочий паек. У вас корова, сеном и дровами поможем”. Мы согласились.
МТС имела свое большое хозяйство, в том числе 12 лошадей. Меня приставили к ним. Возил дрова, сено. Пришло время - посадил в сани сестру и повез в Канск, в трудармию. Мороз стоял такой, что думал - не доберемся, замерзнем в пути. Хорошо, что догадался захватить много сена. Зарылись в него, тем и спаслись.
Из возниц я скоро переквалифицировался в слесари. Слесарничать-то некому было - все на фронте да в трудармии. Токарем был у нас калека. С первым заданием провозился всю ночь, а утром побежал в школу. Дело было поставлено так: пока не выполнишь задание, из цеха уходить нельзя. Вот и приходилось частенько одному работать по ночам. Так продолжалось с год. Выдержал.
Как рабочему человеку мне давали 800 граммов хлеба, а маме - 200-500 как иждивенцу. Тем и жили. Еще и умудрялись подкармливать своих, меняя вещи.
Сестра попала в Бурят-Монголию. Работала в шахтах нормировщицей все эти годы и ей было полегче. Когда кончилась война, отряд, где оставался брат, расформировали, а трудармейцов разослали во все концы Союза. Брата отправили в Среднюю Азию. Продолжительное время работал там в шахтах.
Официально не объявлялось о роспуске трудармии. Согнанных в нее людей стали постепенно переводить в вольнонаемных рабочих и некоторых увольнять. Основную же массу не отпускали, так как они все равно не имели права покидать места, к которому были приписаны. Их уже не охраняли, но свобода передвижения ограничивалась пределами административного района приписки.
Только в середине пятидесятых годов отменили этот порядок. Жутко вспомнить: ведь немцам-спецпоселенцам запрещалось без разрешения комендатуры (в которой мы ежемесячно отмечались) уходить за пределы населенного пункта далее трех или пяти километров. Иначе это считалось побегом и подлежало наказанию сроком в 20 лет каторги. Невзирая на возраст нарушителя.
Средняя школа была в Ирбейском, в 30-ти километрах от Талого. Вот комендант и заявил мне, нагнав по дороге в райцентр: “Сиди дома. Никаких тебе школ. Не то арестую и получишь 20 лет каторги”. Но я все-таки, правдами-неправдами, настоял на своем и стал учиться. Комендант пожалел меня, никуда не сообщил о моем своеволии. Мы остались с ним в хороших отношениях.
Старший брат вернулся к нам по семейным обстоятельствам в 1958 году. Сестра с дочерью приехала к нам уже в Красноярск. А я перебрался в Красноярск, с разрешения коменданта, еще в 1947 году - учиться. Окончив в Ирбейском десятилетку, поступил в Сибирский лесотехнический институт - теперь технологический университет. Стал инженером-технологом, имею ученую степень кандидата технических наук. В настоящее время нахожусь на пенсии.
Конечно, брату, сестре и мне не такой молодости хотелось, но... из песни слова не выкинешь.
Опубликовано: Содружество N 4 1998