Этапы большого пути
Ивонна Бовар родилась в Швейцарии в 1902 году. Могла ли ее мама, домохозяйка по имени Мармильон-Жозефина, предвидеть, что дочь ждет столь трагичная жизнь?
О детстве Ивонны мы знаем немного,
лишь то, что она закончила девять классов
колледжа и в 16 лет поступила на службу в частную
лотерейную контору Дюпон в качестве
машинистки-стенографистки. Одновременно девушка
обучалась игре на скрипке и в 1922 году оставила
прежнюю службу, став профессиональной
скрипачкой.
Небольшой частный оркестр играл в "синема", сопровождая немые кинокадры музыкой соответствующего настроения, и все бы хорошо, если бы не технический прогресс. С 1927 года в кинозалах вместо оркестров появились радиолы, а когда кино полностью стало звуковым, о таперах и вовсе забыли. Ивонна вернулась к своей прежней работе еще на пять долгих лет, не самых долгих и не самых тяжких, как окажется позже.
В 1932 году с ней произошел запоздалый и, согласитесь, несчастный случай, изломавший всю ее дальнейшую жизнь: Ивонна влюбилась в коммуниста. Собственно, поляк Марк Шалькс в партии не состоял, но самым активнейшим образом участвовал в том, что тогда принято было называть рабочим движением: сходки, митинги, манифестации с прокламациями и прочая дребедень.
Едва они сошлись в гражданском браке, полиция расстреляла в Женеве массовую демонстрацию (13 убитых и 60 раненых - должен признаться, никогда не слышал о массовом рабочем движении в Швейцарии). Молодожен Шалькс был одним из организаторов демонстрации, и правительство выслало его из страны как нежелательного иностранца. Останься на родине, Ивонна! - но она уезжает вслед за любимым. Спустя 20 лет она напишет в автобиографии: "Началась кочевая жизнь. Мы жили во Франции, в Португалии, в Испании, но нигде мой муж не мог найти себе работы. Я имела кратковременную работу во французских экспортных фирмах, во Французском университете в Мадриде и т.д." Увы, и это будет не самое трудное в ее жизни.
Расстрел 1932 года, по-видимому, сильно взволновал швейцарское общество, и год спустя в Женевском кантоне пришло к власти социалистическое правительство. Марк обращается к нему с просьбой о возвращении и получает согласие, однако, федеральное правительство в Берне этому воспротивилось: оказывается, Шалькс был выслан навсегда. Вернись на родину одна, Ивонна! - но она идет с любимым до конца.
Похоже, что Марк Шалькс был довольно популярен в определенных кругах человеком, поскольку в дальнейшей его судьбе принял живейшее участие известный французский писатель-коммунист Жан-Ришар Блок. Он поручился за Марка перед правительством СССР, и тот был принят в советское подданство. Ивонна уехала к родителям в Швейцарию, но ненадолго: "жена, да прилепися к мужу своему", пусть даже и к гражданскому мужу, - добавим мы. В 1936 году она приезжает вслед за Марком в Москву с помощью МОПРа.
Что там шекспировские страсти... Вот - любовь.
В Москве Марк преподавал французский в Институте иностранных языков, а Ивонна Бовар работала на привычной должности машинистки во французской редакции радиокомитета. Ежовские, а после и бериевские псы вовсю терзали страну, но жизнь иностранных супругов оставалась благополучной. Как оказалось, до поры-до времени. Марка арестовали в октябре 1940 года, Ивонну - месяцем позже. Не будем и пытаться представить себе ее переживания в этот месяц. Не на облаке жила и понимала, что именно происходило уже который год в СССР. Видела, как бесследно исчезают ее знакомые, читала о показательных процессах, наверняка, знала аббревиатуру ЧСИР (член семьи изменника родины). Страдала из-за Марка и ждала, конечно, своего ареста; возможно, когда за ней пришли, даже испытала некое облегчение.
Особое совещание НКВД приговорило нашу скрипачку-машинистку к восьми годам лагерей с неправдоподобной для цивилизованного мира формулировкой "подозрение в шпионаже и антисоветская агитация"; ее отправили в Севкузбасслаг, ОЛП-1, станция Яя под Кемерово. Инвалидность спасла ее от непосильного физического труда в лагере. Ивонна получила там специальности кружевницы, вязальщицы, вышивальщицы тонких работ. Все долгие восемь лет она пыталась хоть что-нибудь узнать о судьбе мужа. Наконец, узнала: умер на Дальстрое в 1942 году. Хотя вовсе и не обязательно, что ей сообщили правду.
В ноябре 1948 года кончался срок заключения Ивонны Бовар. Она собиралась домой, к тому же и родина ее не забыла. В лагерь пришло заказное письмо от швейцарского посланника, где он сообщал о том, что мать Ивонны по-прежнему живет в Женеве на улице Эмиен Дюпон и очень беспокоится о судьбе дочери. По ее просьбе швейцарские власти поручили своему посланнику найти Бовар, узнать, как она живет, и обеспечить ей возвращение домой, коли она того пожелает. Ах! Пожелает ли Ивонна сейчас, потеряв мужа и нахлебавшись горя в лагерях, вернуться домой, к старушке матери? К досаде, письмо сильно опоздало, его отправляли в январе 1949 года, когда адресата не было уже в лагере. Но четырьмя месяцами раньше по этому же адресу посланник отправлял телеграмму с оплаченным ответом и перевод в 300 рублей, узница не получила ни того, ни другого. А ведь в телеграмме ей предлагалось официально обратиться к властям с просьбой о получении швейцарского паспорта. Бовар тогда так и не узнала о хлопотах матери и правительства.
Ее "освободили" чуть раньше положенного срока, привезли в Красноярск, а спустя месяц отправили в ссылку. Село Подтесово Енисейского района, его и сейчас можно считать местом ссылки, а что оно собой представляло 50 лет назад? Дыра дырой. Ивонна безуспешно пыталась узнать, каков у нее ссыльный срок, но в документах, которые сейчас лежат передо мной, этот срок не указан. Его и не было. Несколькими месяцами позже Ивонны добиралась через Красноярск в туруханскую ссылку Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой. Так ей хоть сказали: бессрочно. А Ивонна маялась в неведении.
"Получила в лагере вторую специальность - художественная вышивка. Но в Енисейске эта работа также не требуется, и я слышу постоянные отказы... Что я должна делать - иностранка, сосланная, одинокая и без всякой помощи! Я настойчиво прошу облегчить мое положение, разрешив мне проживать в другом, более важном центре, чем Енисейск, где я буду иметь возможность зарабатывать себе на жизнь по своим силам и способностям". Просила Ивонна отправить ее - вы не поверите - в Норильск... Она нашла работу лишь через пять месяцев - санитаркой в больнице, а как кормилась все это время, лишь Бог ведает, да, наверное, добрые люди, ведь оба берега Енисея к северу от Красноярска были краем ссыльнопоселенцев. После швейцарской скрипачке пришлось быть и домработницей в разных подтесовских домах.
Надо еще заметить, что за довольно короткое время, каких-то 13 лет, Ивонна узнала русский язык в совершенстве. Об этом говорит хотя бы ее собственноручно написанная автобиография: хороший литературный стиль и отсутствие ошибок, - ну, конечно, лагерная жизнь способствовала. Зато опер, наблюдавший за ней в Енисейске, писал: "С подлЕнным верно".
Наверное, все-таки нужно было родиться в свободной стране, чтобы, даже после восьмилетней отсидки в ГУЛАГе, так бороться за себя, как боролась Бовар. Она пишет в МГБ Московской области и требует вернуть ей вещи, отобранные после ареста. Ей отвечают: за невозможностью хранения вещи сданы в госфонд. Она ходатайствует о разрешении выезда за границу, но на запрос Красноярского УМГБ приходит ответ из Енисейска: таких заявлений не поступало. Зато в 1952 году с Ивонны берут расписку в том, что она уведомлена: за побег из места поселения - 20 лет каторжных работ.
И тут умирает Сталин. Уголовных амнистируют, но и политические резонно надеются на улучшение своих судеб. Уже в апреле Ивонна пишет Председателю Верховного Совета СССР Климентию Ворошилову: дозвольте уехать на родину, а в июне, получив положительный ответ, уже министру внутренних дел Лаврентию Берия: "Обращаюсь к Вам с просьбой освободить меня из ссылки и послать соответствующее указание... органам МВД. Я прошу дать мне средства для поездки до Москвы. В Москве я рассчитываю получить помощь от швейцарского посольства". Но Берия в то время было уже не до нее, его самого "сменили". Тем временем швейцарская дипломатическая миссия узнала наконец через МИД адрес Ивонны, прислала ей анкеты для оформления швейцарского паспорта, и она вновь пишет в Министерство внутренних дел: позвольте, как же так, сам Ворошилов разрешил мне выезд, исполните же малую формальность, освободите из ссылки! Ответ из МВД пришел быстро: "Оснований для отмены ссылки не имеется".
Все? Нет, Ивонна Бовар теперь почувствовала поддержку соотечественников и бомбардирует письмами и телеграммами все мыслимые инстанции чуть не еженедельно, получая противоречивые ответы, но и запутывая этим чиновников. Наконец, в сентябре она получает швейцарский паспорт, а в октябре - о, долгожданное чудо! - начальнику УМВД Красноярского края предписывают из Москвы: "По предъявлении Бовар... швейцарского национального паспорта... освободите ее из ссылки и разрешите выезд на родину". Спустя еще полмесяца Ивонну Бовар освободили со снятием судимости. Она вернулась в Женеву, где и умерла в возрасте 82 лет.
Необычная судьба, но и на этом история не окончилась. В 1997 году председатель красноярского отделения общества "Мемориал" Владимир Сиротинин получил письмо. В нем - сообщение о том, что усилиями швейцарского журналиста Даниэля Кюнцзи и московского кинематографиста Радия Кушнеровича Бовар - единственная из граждан Швейцарии, попавшая в жернова НКВД, была реабилитирована, и просьба о помощи снять в Енисейске фильм о Ивонне. Конечно же, Сиротинин швейцарцу помог.
Но и тут есть этическая коллизия, недоумение. Для чего журналисту потребовалась реабилитация Ивонны, причем посмертная? Ради потомков? Но, во-первых, она умерла совершенно одиноким человеком; во-вторых, антисоветская агитация скорее украшает биографию человека, чем портит ее. Наконец, обращение за реабилитацией непременно, хоть и косвенно, означает признание легитимности сталинского режима, вообще, и его судопроизводства, в частности. Ну да им, законопослушным европейцам, виднее, а самой Ивонне уже все равно.
Анатолий ФЕРАПОНТОВ
В статье использованы материалы из архива
Красноярского общества "Мемориал".
"Комсомольская правда", 21.08.98г.