Историю лучше всего изучать не по учебникам, а по свидетельствам очевидцев. Для тех, кто это понимает, возможность встретиться с участниками каких-либо исторических событий становится сама по себе историческим событием. Этим летом мне удалось поговорить с Иваном Терентьевичем Сидоровым. Он прожил в Норильске пятьдесят два года, начиная с сорокового. Попал в этот город, естественно, не по своей воле, а был сослан в лагеря после плена. В плен он попал во время Финской войны.
События этой войны вызвали в его душе настолько сильные переживания, что навсегда отпечатались в памяти, поэтому он и сегодня, почти шестьдесят лет спустя, в мельчайших подробностях может рассказать о том небольшом сражении, после которого он попал в плен.
- Эту войну ещё называли зимней войной, потому что продлилась она с ноября 39-го по февраль сорокового. Случившаяся после этого Великая Отечественная затмила историю Финской. Поэтому сейчас о ней немного знают. А вот для меня она была единственной и главной.
Погибли в той войне триста тысяч человек, да и то по большей части люди элементарно замерзали - морозы доходили до сорока и ниже. Я служил десантником, тогда это было довольно непривычно для Красной Армии (кстати, звались мы в то время не солдатами, а красноармейцами). Нас, как особо важных воинов, по тем временам очень хорошо одевали, вот только оружия было немного. В основном были наганы, а у некоторых - винтовки. Автоматов не было ни у кого.
Учили нас воевать в Борисполе перед отправлением в Финляндию. Кстати, нас готовили к тому, что нам, возможно, придётся воевать с немцами. Они тогда ещё только заняли Польшу и намеревались двинуться на Европу. Всю нашу полковую школу отвезли под Ленинград, где нас учили ходить на лыжах. Иначе воевать с финнами было бы невозможно. Ведь у них даже бабушки в магазин на лыжах ходят, а мы на Украине и не видели их ни разу.
Забросили нас в сожжённую финскую деревню, где раньше стояла целлюлозная фабрика. Мы расположились на ночь и разожгли костры. Ночью костры начали взрываться - оказывается, целлюлоза в соединении с мазутом даёт взрывоопасную смесь. Кроме того, от токсичного дыма утром все солдаты ослепли. Два дня врачи нас лечили, после чего зрение к воинам вернулось, и мы отправились в поход. Наше задание было - захватить небольшой остров.
Только мы подобрались к этому острову, в небе зажглись ракеты и нас начали поливать из пулемётов. Все вокруг начали падать, остальные с криком "Ура!" бросились вперёд. Крики, плач, и что самое запоминающееся, крики "Мама!". У меня уже тоже была прострелена нога, но кость была не задета, и я продолжал бежать вперёд. Главное было - бежать вперёд, почему-то казалось, что где-то там нас ждёт победа.
Когда добрались на остров, там нас ждало ещё одно изобретение финнов - "кукушки". Так назывались стрелки, которых в небольших люльках поднимали на дерево, откуда они вели прицельный огонь и откуда при необходимости могли сами спуститься и убежать. Тут меня ранило в другую ногу, теперь уже в кость, так что подняться я уже не мог.
После этого появились финны с пулемётом. Они устанавливают его напротив нас, а наш комсорг кричит, чтобы мы уничтожали свои комсомольские билеты. Но этого уже никто не успел сделать. Пулемётчики открыли огонь и тут поднялся жуткий вой умирающих солдат. Мне пуля попала в лёгкие, изо рта потекла кровь, и я упал лицом в снег. Последнее, что помню, как я отчётливо произнёс: «Мама!».
Не знаю, сколько я пролежал там, но когда увидели, что я ещё живой, погрузили на лодку и отвезли в госпиталь. Там меня прооперировали и отправили в лагерь для военнопленных. Кстати, когда я после освобождения попал в Норильлаг, то обнаружил поразительное сходство с финским лагерем. Практически одно и то же.
Здесь в истинно лагерной системе я прожил год. Мне повезло, что я строитель, меня отправили на Ламу. Там нас было немного, дисциплина гораздо мягче, поэтому я до сих пор считаю, что мне очень повезло. Там, на Ламе, я и женился (причём на свадьбе было всего три человека), там родилась первая дочь, которой сейчас уже пятьдесят один год. С Ламой связана большая часть жизни.
С прибалтами я как раз работал. Мне было их искренне жаль. Ведь из сорока человек, присланных работать на Ламу, четверо было генералами, остальные - полковниками и подполковниками. Все уже люди пожилые, больные, да ещё такая психологическая травма - на старости лет быть сосланными на Север. Стали они очень быстро умирать. Да, ведь и цинга тогда была просто повальная. Вот после этого я и соорудил на Ламе небольшой памятник из лиственницы, где написал все их фамилии. По тем временам это было очень смело. Позже американцы приезжали, фотографировали памятник, очень им интересовались.
Наверное, счастливые времена для Норильска наступили после пятьдесят третьего года. В пятьдесят третьем же было восстание заключённых. Конечно, большой кровью (многих расстреляли), но нам удалось добиться отмены лагерного режима. Этот период можно считать судьбоносным в жизни города.
Я после Ламы работал на никелевом. На одном из собраний выступил с небольшой критикой в адрес руководства, и это явилось стартом моей, если можно так выразиться, политической карьеры. Сначала меня двигали по профсоюзной линии. Потом были обнаружены документы заседания нашей комсомольской ячейки ещё на войне. Там мы приняли решение в случае смерти считать нас коммунистами. Когда это обнаружилось, меня приняли в партию, хотя для политзаключённого это было непривычно. Более того, со временем я стал парторгом своего цеха.
Нет, на государство я не обижен. Я сам выбирал свою судьбу. Ведь мне в Финляндии, в плену, бывшие белогвардейские офицеры предлагали остаться с ними, обещали учёбу во Франции и Англии, богатую и красивую жизнь, но я отказался. Мне нравилось и нравится здесь, и я люблю Норильск. И повторяю, я считаю себя человеком счастливым.
Виталий ТОЛСТОВ
"Заполярная правда" 17 сентября 1998 г.
№ 141(11979) (газета, издаётся в Норильске)