«Документы будете смотреть?» - первым делом спросил меня дедушка, чем капитально застал врасплох: я собиралась просто послушать и, честно говоря, просто поверить на слово бывалому норильчанину с шестидесятилетней (с 1938 года в этих краях!) северной закалкой. Удивительно моложавому для своих 90 (!) лет, бодрому и слегка глуховатому бывшему «зэка» Евгению Вячеславовичу Меченко, у которого свой секрет долголетия и молодости, как душевной, так и физической. Умываться, не вытирая, а промокая лицо, - раз. Держать в кулаке нервы, - два. Быть терпеливым и, что бы ни случилось, говорить себе: «Значит, так и нужно», - три.
А однажды он даже обрадовался, что его… расстреляют.
* * *
- Первый раз меня взяли в 37-м. Я жил в захолустном алтайском посёлочке колхоза «Красные орлы», железная дорога в 130 километрах была. И мне предъявили обвинение, будто бы являюсь японским агентом. Сведения отправляю в Японию, порочащие советскую власть, а оттуда новые задания привожу. Объявили, в чём винят, спустя почти год, уже как сюда, в Норильск, пригнали. А сперва так и не знал ничего – тогда суровые времена были, за колосок посадить могли. Сталин ой как людей угроблял! Говорят, 22 миллиона…
После был пересмотр дела: в 1958-м мне прислали справку о реабилитации.
…Но я старался не унывать, хотя и с семьёй расстался – у меня была жена и двое девок, Лидочка и Зина, у них у самих сейчас правнуки уже. Жену гоняли в колхозе день и ночь, после того как меня забрали, а дочек из школы выдворили.
Дали мне пять лет, да потом плюс ещё пять лет «поражения», кроме срока. Ни на собраниях, ни в каком общественном деле те, кто на «поражении» (да и после), участвовать не могли. Мы словно рабы оставались, и на любом новом месте нас, отсидевших, за малейшую провинность возвращали, как врагов народа, обратно в лагеря. Сплошь и рядом эксплуатировали, по мелочам придирались, по новой давали срока. Я подумал: «Зачем мне это?»
* * *
-…Отсидев, остался здесь. Нашёл себе дело. Я мужик хозяйственный (чтоб у меня что плохо лежало или какая копейка – зря?!), да и механизатор первоклассный, любой механизм, трактор, агрегат – тьфу! – плёвое дело. «Ты, дядя Женя, как колдун», - говорили мне те, кого обучать по жизни пришлось: свою квалификацию я не таил. Бывало, под конвоем устранял неполадки разные или подсказывал чего. Когда дело знаешь, легче среди людей.
* * *
-…А второй раз меня судили за актированную муку. В аккурат война шла, за расхищение государственного имущества по распоряжению Сталина в те годы давали только расстрел.
Я тогда в Дудинке работал, в бригаде и с заключёнными, и с вольнонаёмными. На озере близ Енисея экспедиция стояла. В реке вода была полая, после переправы леса куча брёвен плавала – баржу с продуктами для экспедиции одним из этих брёвен пробило, она и затонула. Это случилось вблизи берега, кое-что из съестного – муку белую, которая в комки превратилась, попревшую крупу в мешках, прокисшую донельзя, - мы, голоднющие, вылавливать стали. Мучные комки толкли, лепили лепёшки (без соли!) и пекли на вертикальном железном листе у огня. Прилепишь галушину, она пока сырая – держится, а как спечётся – сама отпадает. В ту пору и вольные-то от недоеду умирали, даже они картошку мёрзлую ели, дельфиновое сало (противно-е-е-е!), чего уж о других говорить.
Увидел как-то кто-то из «органов», как я мешок с комками на сиденье трактора кладу, и – «по матушке, по Волге» меня понесло. Сначала 18 суток, потом допрос. Муку, оказывается, признали пригодной, ею потом скотину в совхозе кормили…
Я ждал, что меня расстреляют по указу Сталина. Даже обрадовался: думаете, легко быть врагом народа? Помню, на суде еврейка, пышная такая, защитницей была, два стрелка по бокам от меня, прокурор, и больше никого. Дали два года. Я не поверил.
* * *
-…На поселении узнали, что я хороший специалист, и через несколько месяцев разрешили снять квартиру и только приходить отмечаться. Правда, перед этим в милиции Таймырского национального округа поинтересовались, пью ли я водку и есть ли у меня совесть.
- А как же я жить буду? В лагере-то кормят и одевают…
- Прокормишься, руки целы. Одежду на складе найдёшь. Можешь наше старое обмундирование себе взять.
И стал я распахивать совхозную тундровую землю. Тогда ведь эксперименты ставили – в мерзлоте пробовали картошку, капусту, овёс и рожь выращивать. Директор совхоза, помню, приезжала к самому начальнику комбината, когда меня не хотели поначалу отпускать: «Отдайте человека, - говорила, - тракторист он незаменимый, сеять надо, - редиска у меня вызревает!»
* * *
-…Скоро меня расконвоировали. Жил на квартире, у хороших людей, пиджак мне подарили, играл в гармошку на гулянках. Женился к тому времени, табачок стал курить (помню, рубленый с «материка» привозили, 75 рублей стакан).
Лида мне тоже детей нарожала. Ну да мы с ней разошлись потом.
* * *
-…Ещё через пару лет семья переехала в казённый дом. У меня был тогда друг, Иван, в аэропорту работал, тоже бывший «зэка». Как-то приходит ко мне за полночь в хромовом пальте, в новых брюках.
- Лётчики, - говорит, - пьют, меня за спиртом послали.
- А пальто такое где взял, не украл?
- Ты что!.. Пусть оно пока у тебя повисит. А то мне через балки идти, уворуют ещё. Ты мне шубу-то пока свою дай, а я, как рассветёт, зайду.
Иван не зашёл ни утром, ни на следующий день. А на третьи сутки входит ко мне милиционер и Ивана заводит.
Пальто оказалось чужим.
Ивану дали 8 лет. Мне – 6, за соучастие в воровстве.
Я его в тюрьме убить хотел – не виноват, и третий раз в заключении… Вовремя остановили ребята, сказали, не делай этого, статью лагерную дадут, влепят не меньше десяти лет, не выберешься уже отсюда. Да и, конечно, я сейчас вот думаю: какой бы человек фигурации ни был, он – че-ло-век!
* * *
…Ко мне уж два раза с телевидения приезжали, один раз наши, другой – англичане. Вопросы задавали. Всю квартиру машиной своей засняли, мне потом знакомые говорили: «Дядя Женя, у тебя дома так красиво, передачу с тобой глядели». Мы с Дашей, покойной третей женой, всё цветы да деревья разводили, до сих пор растут.
А англичане, те два с лишним часа меня промурыжили: как Норильск строился да как над заключёнными издевались… А как уходить – девушка ихняя 400 тысяч мне оставляет: «Мы, - говорит, - со своим оборудованием света у вас много нажгли». Я ей: «Дак не настолько же…» А они: «Ничего, ничего, берите». Я ладошки потёр – подфартило деду!
Вместо эпилога
Скоро у Евгения Вячеславовича день рождения – 27 декабря стукнет девяносто. Десятый десяток разменяет. Но до сих пор, признался, обращает внимание на симпатичных и аккуратненьких, «небольшого росточку», старушек, и глубоко убеждён, что обычный поцелуй возвышает человека: «Поцелуешь, и человек подумает – значит, я хороший».
Я целую вас в обе щёки, деда Женя. Спасибо вам… за то, что вы есть. Не так много на свете таких, как вы, открытых, симпатичных людей, где обаяния и мудрости житейской – до краёв, кто дарит удивительную энергию и в ком живёт способность в такой нелёгкой судьбе обрести счастливую старость.
Живите долго.
Марина КАЛИНИНА.
P.S. Общий трудовой стаж Евгения
Вячеславовича – 80 лет, 8 месяцев и 8 дней.
«Заполярная правда» 30.10.1998 г. №166(12004) (газета,
изд. г. Норильск)