Много времени с тех пор утекло, много реформ было. Тогда менялись деньги, и хлеб отпускался на развес, с довесками. Был сентябрь 1942 года — бабье лето, погода стояла теплая. Енисей был спокоен в своих берегах, только немного выше речного вокзала раздавались сигналы движущегося транспорта и звон телег, запряженных лошадьми, которые стремились попасть на понтонный мост до его разводки. Мост разводили дважды: сначала днем, а второй раз поздно вечером, — для прохождения судов.
В тот день баржа № 46 по прозванию «Параша» ждала последнюю партию живого груза, который на тюремном жаргоне называется «зэки». Шкипером судна был Амелин. Последняя партия, в которой находился Николай Залепухин, пришла после обеда. Все заключенные были с Алтая, в основном молодые, с разными сроками и разными статьями. В те годы многие были и по доносам. Казалось бы, страна воевала, Гитлер был под Москвой, а лагеря пополнялись, как фронт.
Когда конвой НКВД принял последнюю партию, «Параша» была готова к отплытию. Поясню, почему прозвали «Парашей», — за запах нечистот за сотню метров и рой мух. На судне было больше тысячи живых душ, которые находились в трюме. Длина судна более 70 метров, в три яруса нары по бортам, а также и посередине на всю длину. При этом «Параша» прихватила еще груз — не то трубы, не то уголок — для Норильского комбината.
Вскоре подошел пароход «Красный пахарь». Но не один, а с баржей под названием «Нарылка», где шкипером был Иван Павлович Голатвин. «Нарылка» и «Параша», произведя счал между собой, были взяты «Красным пахарем» на буксир. Весь состав стал ждать разводки моста. В назначенное время понтон был разведен, и «Красный пахарь», подняв якоря, начал делать плавный оборот, ложась на курс вниз по Енисею. При этом дал продолжительный гудок, как бы прощаясь с городом, так как в эту навигацию с Дудинки он уже не успеет вернуться в Красноярский затон.
Из-за борта был слышен сильный шум воды. Кто-то из заключенных тихонько запел, все остальные подхватили обычную этапную песню. Никто в то время не знал, что плыть им осталось немного. Первым предвестником был Ладейский перекат: под килем не хватало воды, и «Красный пахарь» протащил свой караван по отмели. Благо, в Ладейском перекате нет камней, а мелкая галька. На 71-м километре по курсу стояла избушка бакенщика, а рядом с ней семафор, который оповещал, что проход через Атамановские камни, то есть шивера, занят — идет судно.
В таких местах из-за узости судового хода разойтись двум судам нельзя, поэтому капитан парохода «Красный пахарь» сделал оборот и стал на якорь в ожидании.
На верхней палубе, как и положено, находился конвой, палатки, а также судовая команда. Кормили заключенных сухим пайком — хлеб да соленая рыба. Сняли помпы, откачивающие из трюма воду, и через образовавшиеся в палубе дыры конвой подавал еду, а там заключенные сами разбирались, кому досталось, а кому нет. Некоторые паек проигрывали в карты, были и такие.
Пока снизу поднялся встречный сухогруз, наступила темнота, и «Красный пахарь» с двумя баржами остался ночевать. С рассветом семафор известил, что можно трогаться, караван поднял якоря и поплыл дальше вниз по Енисею.
При прохождении деревни Атаманово, которая стоит на 86-м километре, повстречался пароход, но заключенные не знали его названия, они просто слышали музыку и песню. Пела Русланова по радио, или крутили пластинку, но слова Николаю запомнились и по сей день: «...валенки, валенки, да не подшиты стареньки». Как потом он узнал, это был пароход «Спартак», который шел последним рейсом из Дудинки. Эта песня для многих была уже последней в их жизни, так как совсем немного оставалось времени до того рокового места, где «Параша» — баржа № 46 — потерпит трагическую катастрофу, которая унесет не одну сотню человеческих жизней. Но они об этом пока не знали и занимались кто чем мог.
Время подходило к обеду, в трюме уже стали покрикивать, чтобы подавали жратву. В это время пароход «Красный пахарь» проходил Подъеминские камни в 8 километрах от Предивной. На выходе из шиверы баржи, видимо, рыскнули, выражаясь по речному, а по простому — вильнули в правую сторону, где стоял красный бакен — строгое запрещение заходить за него. Там мог находиться камень, возможно, подводная гряда. Дело в том, что «Параша» шла груженая на пределе — и людьми, и металлом. А судно, оно чувствует, что под килем не хватает воды, и начинает рыскать — это из практики плавания.
Вот и «Параша» рыскнула в сторону, пропорола о подводные камни днище и стала тонуть. Пароход в это время выдернул баржи на судовой ход, шивера кончилась, а глубина в том районе была большая. Пробоина получилась серьезная, и «Параша», хоть и деревянная, но тонула быстро. Экипаж «Красного пахаря» принял все возможные меры. Сделав оборот, пароход подтолкнул баржу на самое близкое расстояние к берегу, чтобы можно было спасти людей.
Вода полилась и стала заполнять трюм баржи. Стоя уже по колено в воде, все кричали, ругались и проклинали и Бога, и мать родную. Это было самое страшное из того, о чем рассказывает сегодня Николай. Старший в конвое НКВД не давал команды на открытие люка трюма, они сами перепугались — если открыть люк, эта масса людей сметет за борт весь взвод вместе с пулеметом.
Но открывать надо было, и открыли, когда вода была уже почти под палубой. Тот, кто не умел плавать, тот утонул в трюме, остальным нужно было еще бороться за свою жизнь, чтобы попасть к проходу наверх. Была паника, каждый стремился наверх первым, отталкивая и всячески оттаскивая рядом плывущего. Снимая и сдирая с себя и друг с друга одежду, люди вылазили голыми. На палубе стояли палатки для конвоя и для хранения пищи. И большинство голых прятались сразу в палатки. Весь конвой, вооруженный, сбился на пароме, наблюдая, как заключенные вылазят из трюма.
Николай вспоминает: «Если бы не тот мужик кавказской национальности, которого звали Петро, я бы не вылез. Он был здоровый, грузный, и создал на лестнице пробку...» В этот момент Николай был с другой стороны лестницы, но умудрился пролезть между ступенями лестницы и забраться на спину кавказца, таким образом, он оказался наверху. Сам кавказец на лестнице больше не появился, его утащили назад, в холодную воду. Так и поднимались — по трупам.
Оказавшись наверху, Николай тоже попал в продуктовую палатку, там уже было много таких. Все ломали булки хлеба и ели вместе с рыбой. Конвой пришел в себя, судовая команда стала строить мостки, благо что берег был недалеко и лес рядом. В Предивной им на первых порах дали барак и двухэтажный дом. Историю баржи в дальнейшем Николай не знает. Но зато рассказал, как он попал в бригаду по вытаскиванию из трюма трупов. Утонувших вытаскивали баграми.
— Вот надо ж, — говорит Николай, — случиться так, что я выловил этого Петра-кавказца. Я ему сказал: «Буду долго жить». Слава Богу, уже 76 лет.
Трупы хоронили прямо тут же, недалеко от берега. Точно он не помнит: то ли 280, то ли 380. Вот такие бывают катастрофы и на реке.
Казалось бы, можно поставить и точку, но ведь рейс продолжился. «Красный пахарь» повел теперь уже одну баржу — «Нарылку». От Предивной до Казачинского порога 40 км. Надо ж так умудриться, на выходе из порога он пробил и эту баржу. Правда, успел дотащить ее до Пискуновки, за дамбу, и причалить к берегу, но уже чуть «живую». Эта баржа была груженая спецодеждой для севера, а в двух ящиках находилось неизвестно что.
С Норильского комбината на гидросамолете прилетел некий Панюков, имени его Николай не помнит. Но точно то, что это был большой начальник. Отобрали бригаду из 20 человек, куда попал и Николай, привезли их в Пискуновку и дали задание найти на «Нарылке» два ящика, сказали только о том, какие они имеют габариты.
Баржа была заилена, в ней была вода. Николай попросил закурить, но получил ответ: «Когда найдешь, дам три пачки «Казбеку». Искали долго, и тут Николаю повезло — нашел оба ящика сразу, позвал напарника, с которым был ближе знаком. Когда вынесли из трюма ящики, Панюков сдержал свое слово: дал им по три пачки «Казбека». По всей вероятности, это был ценный груз, если в осеннюю стужу прилетел высокий чиновник аж с Норильска. При отлете Панюков что-то сказал начальнику конвоя. О чем они перемолвились, это не известно, но с тех пор у Николая был особый пропуск, он был расконвоирован и ходил свободно. Да и сроку ему было всего два года, из которых год он прошел по тюрьмам да по этапам.
Работы в те годы кругом хватало, тем более в Предивной тогда строили несамоходные деревянные баржи. Начинал Николай с плотницких работ, потом стал участником строительства барж. Весной ему пришлось ремонтировать баржу «Нарылку». Еще зимой в месте пробоины была произведена выморозка. То, что было сломано, сменили. Прошел ледоход, и в мае Енисей в этом районе был уже чист ото льда. На «Нарылке» был все тот же шкипер Иван Павлович Галатвин. Одну навигацию Николаю Залепухину пришлось плавать у него в качестве матроса. А в 1944 году он уже сам принял баржу и стал работать шкипером.
За все время Николай сменил много барж. В настоящее время на пенсии, живет вместе с внуками. Много воды унес Енисей за эти годы, но в глазах у Николая Залепухина по сей день стоит тот кавказец.
Анатолий Дьяков, шкипер, ветеран Енисейского пароходства.
п.Ермолаево
«Речник Енисея», 05.-11.02.1999 г.