Может быть, историку Исааку Троцкому просто не повезло с фамилией; может быть, слишком уж скользкой была для того времени тема его научных исследований - тайная полиция XIX века - у палачей ведь теперь не спросишь, но обвинение ему предъявили стандартное: участие в заговоре с целью убийства Кирова.
В моей библиотеке есть две его книги: "III отделение при Николае I" и "Жизнь Шервуда-Верного" - прекрасный стиль, отсутствие сухой академичности, книги для широкого круга. Исаак Троцкий родился в 1903 году, в начале 20-х окончил Петроградский университет, а в 1935 году получил без защиты ученую степень и стал профессором исторического факультета. Молодого ученого ждала, казалось бы, завидная перспектива, но он предвидел свою судьбу. Его жена Людмила Эйзенгардт-Миклашевская, о которой главная речь впереди, вспоминает: "Убийство Кирова нас потрясло... Изя продолжал сидеть в оцепенении, только кисти рук его дрожали... Я спросила, почему он в таком состоянии, надо из него выйти. Он посмотрел на меня таким долгим печальным взглядом, что мне стало жутковато.
-Это только начало, - сказал он, - теперь надо ждать ужасных последствий.
- Каких, откуда ты знаешь, что за чушь?
Он усмехнулся и с горечью ответил:
- Хорош бы я был историк, если бы не мог разобраться в таком факте..."
Ученого арестовали в начале июня 1936 года, в декабре он был осужден выездной сессией Военной коллегии Верховного суда по ст.58, п. 10,11 к 10 годам и отправлен в Соловецкие лагеря. Единственное письмо от него пришло в начале 1937 года. В свидетельстве о смерти значится инфаркт миокарда, 1942 год.
Людмила Эйзенгардт была старше Исаака Троцкого на четыре года и знала его с детских лет, они вместе росли в Одессе. Там же, в Одессе, она училась на историка, но курса не закончила, вышла замуж за режиссера К.Миклашевского и в 1920 году поселилась с ним в Петрограде. Несколько лет она не занималась ничем, лишь ходила в театры, на концерты, в Эрмитаж: муж требовал "перевоспитания вкуса". В 1924 году вместе с мужем по командировке от Института искусства уехала во Францию, и вскоре же с ним развелась. Илья Эренбург, живший тогда в Париже, принял в ее судьбе участие, пристроив машинисткой в Торговое представительство СССР, где она проработала около двух лет. Уволенная по сокращению штатов в 1927 году, она при содействии советского консульства вернулась в СССР. К тому времени бывший супруг ее, К.Миклашевский принял французское гражданство и занимал видное место в кинематографическом искусстве; он уговаривал Людмилу остаться, обещал обеспечить ей полное содержание, однако она ответила категорическим отказом. Как, должно быть, жалела об этом после...
Еще из Парижа Людмила послала несколько статей в ленинградский альманах "Ковш", Михаилу Слонимскому - переводы и компиляции из научно-популярных журналов. Приехав в Москву, написала под руководством Виктора Шкловского несколько очерков о Париже, затем стала корреспондентом одной из ташкентских газет. В 1928 году она переехала в Питер и под руководством Самуила Маршака писала детскую книжку о Чернышевском, которая вышла вскоре. После - работала в архивах и библиотеках по заданию издательства Истории фабрик и заводов.
С Исааком Троцким Людмила Эйзенгардт вступила в гражданский брак в 1929 году, а в 1930 у них родилась дочь Елена.
После ареста мужа Людмила, оставшаяся одна с семилетней с дочерью, от жизни ничего хорошего не ждала. Предчувствия не обманули: за ней пришли год спустя. Вначале их выслали в Архангельскую область, - близко к мужу, да не увидишь. В ночь на 1 мая 1938 года Людмилу арестовали чекисты из РО НКВД. Спустя 10 дней предъявили обвинение по ст. 58-12, недонос на мужа. В приложении к одной из книг Троцкого опубликованы документы, - в основном, различные ходатайства, где она рассказывает об этом подробно.
Первый же допрос оказался очной ставкой с некоей Посылкиной, также административно ссыльной, любовницей, как она сама хвалилась, начальника РО НКВД. Донос был таким: в конце апреля Людмила Эйзенгардт якобы получила на почте "до востребования" письмо от Михаила Зощенко и прочла его Посылкиной вслух; при этом в письме было много жалоб на аресты писателей, а прочтя, она громко сказала: "У меня не дрогнет рука убить Ежова".
Разумеется, Зощенко Людмиле в ссылку не писал. Она требовала от следователя найти истину тремя путями: допросить самого Зощенко; допросить работников почты - либо уж работников Росмаслопрома, которые бы свидетельствовали, что в тот день Людмила не отлучалась с работы до самого ее конца, а почта закрывается тремя часами раньше. Эти просьбы во внимание не приняли.
Дальше-больше: Посылкина заявила следователю, что не раз была дома у Эйзенгардт на каких-то террористических собраниях, оговорив при этом еще трех женщин. Слава Богу, последняя чушь в суде не прошла, и одну из подсудимых даже освободили прямо из зала суда. Бывало, оказывается, и такое.
Однако следствию мало было показаний Посылкиной: наматывать, так уж чтоб без брака. Назарова Вера "...о которой прежде всего надо сказать, что она глуха, физически недоразвита, инфантильна" заявила, что во время просмотра в сельском клубе фильма "Под крышами Парижа" Людмила что-то слишком хорошее говорила о жизни рабочих во Франции. Эйзенгардт, боровшаяся за свою и дочери жизни, атаковала этот абсурд, казалось бы, сокрушающе: "Если ты, глухая, слышала, так это должен был бы слышать и весь зал! Где еще свидетели?". На суде Назарова вспомнила, что вообще-то она случайно оказалась рядом с Эйзенгардт вовсе на другом фильме, "Петр Первый", но этот эпизод все-таки вошел в приговор суда.
А еще Назарова утверждала, что Людмила, слушая у нее по радио процесс троцкистов, вслух сожалела о том, что те напрасно церемонились с членами правительства. Вообразите: такие слова, в чужом доме, среди почти незнакомых людей? Но и это суд принял во внимание.
Приговор был построен на песке, но был очень суров: 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 5 лет. Впрочем, известны многие тысячи случаев, когда и расстреливали вовсе ни за что.
Отсидев в лагере 10 лет "по звонку", Людмила Павловна вовсе не была отпущена восвояси: началась пора "повторников". Из лагеря ее отправили в тюрьму, и по новому уголовному делу 1949 года приговором ОСО - в ссылку в Красноярский край. К сожалению, в документах она не указывает точное место, - предположительно на север края, ведь большинство "повторников" отправляли именно туда на пароходах или баржах. Более того, ссылки были бессрочными; бессрочно была сослана, к примеру, Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой. Спаслись все дожившие только смертью главного палача.
Вышло: жизнь минус 17 лет.
Но жизнь и после не наладилась
Дочь Людмилы и Исаака, Елена, оставшись одна в семь лет, будучи ЧСИР (член семьи изменника родины), да еще и дважды, каким-то образом не сломалась, выжила: мир все же не без добрых людей. В 1954 году, ко времени возвращения матери из ссылки, она жила в Питере и преподавала в школе. Однако Людмиле Павловне в Питер путь был заказан: прописку разрешили лишь в селе Волосово. Письма в различные инстанции не помогали: например, из Главной военной прокуратуры летом 1955 года ей ответили, что оснований для пересмотра дела вовсе нет. Справедливо наказали, стало быть, так что сиди в своем Волосово и не рыпайся.
И тогда Эйзенгардт вспомнила о бывших своих друзьях-писателях. Константин Федин был в это время депутатом ВС СССР, вот ему Людмила и направила официальное заявление, все-таки были знакомы с 1922 года. О нет, она даже не в Питер просилась, лишь прописки во Всеволожском районе, поближе к северной столице, где дальние ее родственники имели собственный дом. О давнем знакомстве, кстати, тактично ни слова, но: "Мне 55 лет, по состоянию здоровья работать в настоящее время я не могу, и положение мое сейчас крайне тяжелое".
Всякое приходилось читать про Федина: и официально-превосходное, и диссидентско-уничижительное, но отдадим ему должное в одном конкретном деле - Людмиле Павловне Эйзенгардт он решительно помог. На первых порах достаточно было двух писем для того, чтобы больная женщина получила прописку - даже не в районе, а в самом Питере. Однако теперь она занялась уже реабилитацией - мужа и своей. Потребовались рекомендательные письма нескольких известных людей, и Федин написал ей самый комплиментарный отзыв. Оба они, Исаак и Людмила, были реабилитированы летом 1956 года.
Жизнь наладилась? Как бы не так: Людмиле Павловне выделили крохотную комнатушку в коммуналке, где над ней издевалась вечно пьяная соседка. Пенсия - социальная, 35 рублей. Дочь помогать ей не могла, поскольку умерла совсем еще молодой, вскоре возвращения матери из ссылки. Сама Людмила Павловна умерла в нищете 76 лет от роду.
А стало быть, чуть выше я неверно посчитал, выходит: жизнь минус сорок лет.
Анатолий ФЕРАПОНТОВ
«Честь и Родина», № 12 (14), 14.07.99 г.