Издать книгу в наше время - не так уж сложно. Нужен компьютер и тысяч двадцать долларов. К власти поближе сидеть или друзей богатых иметь. Иначе могут возникнуть сложности. Незнанский или Маринина на гонорары живут припеваючи. Чтобы раскрутиться, не один год нужен. В жилу необходимо попасть. Многие авторы о гонорарах и не помышляют. Главное - имя свое на обложке увидеть. И, потом, в лучших норильских традициях - работать бескорыстно, на благо Родины. Таким образом и город наш строился.
Совершенно случайно мне тоже довелось соприкоснуться с издательским делом. Я работала в музее и однажды бежала по Ленинскому проспекту, горько плача. Потому что знала: сейчас Татьяна Ивановна, бухгалтер профкома госучреждений в очередной раз завернет чеки и отчеты. Отмечать праздники на профсоюзные средства - крайне хлопотно. По профсоюзным правилам на взносы нельзя покупать шампанское (и прочее вино), нельзя отовариваться в магазинах, не имеющих печати. Только в государственных, где все гораздо дороже. Причем описание в мягком чеке по подробности не должно уступать научному описанию музейных предметов. Вдруг, сквозь пелену я увидела Анатолия Львова, известного журналиста и историка. Этого быть не могло. Львов сидел в Романовке, под Питером.
Я вытерла глаза: Львов. Приближается, в зеленой куртке и кроличьей шапке. Оказалось, приехал по приглашению, выпускать книгу "Снежгород-2". Продолжение "Снежгорода", изданного в 60-е годы. Тогда все норильские школьники писали сочинения, про Норильск, его будущее. Придумывали, каким город станет: под колпаком прозрачным, в магазинах роботы, предсказали появление компьютеров. А один загнул: утверждал, что в 2004 году из Норильска на Венеру, кажется, будут рейсовые полеты. В общем, передали мироощущение своей эпохи. Анатолий Львович творения толстых и достоевских просеял через редакторское сито и составил сборник из особо выдающихся.
Анатолия Львовича я люблю, но боюсь. Сейчас боюсь меньше. Зато в детстве, когда он к тетушке моей вместе с Галей (женой) приходил, пряталась в дальней комнате и дрожала, как осиновый лист. Подумать только: живой писатель. Классик, с которого норильские школьники в библиотеках "передирали" сочинения. Слава А.Л. сияла ровным, не меркнущим светом. Но все же до славы Гали ему было далеко. Галю на экране ТВ норильчане каждый день видели и очень любили. Львова любили не все. За вредность и требовательность. Корректоры в "Заполярной правде" тоже дрожали, когда он заходил в корректорскую с обнаруженной ошибкой. Дружить с классиками - хороший тон. Они мудрые и умные. Я обрадовалась встрече и пригласила Львова в музей, потому что моя начальница, главный хранитель музея Валентина Вачаева любит его еще больше.
Дело закрутилось. Школьники писали, Анатолий Львович просматривал. Две трети сочинений были посвящены кошкам и собакам. В 60-е больше любили космонавтов и дедушку Ленина. По вечерам мы втроем сидели в музее: Львов, Вачаева и я. Застолья происходили исключительно после 18 часов, во внерабочее время. И никоим образом не влияли на производственные музейные показатели. Мы сидели и говорили. Причем больше говорил А.Л. Ему было, что рассказать. Историю Норильска он знает вдоль и поперек, всех ее персонажей, и очень любит. Особенно ему нравится Завенягин - человек и пароход. Однажды мы так вот сидели и ели гречневую кашу. Теперь я могу утверждать, что есть кашу с Анатолием Львовичем - к большим хлопотам. Речь зашла о Завенягине. Выдающийся, действительно, мужчина, организатор крупного масштаба. Редкий талант. Сотня таких, и с Россией все будет в порядке (примерно так написал Анатолий Львович в одной из своих публикаций). Я, правда, сомневаюсь. Работать пришлось бы без выходных и с утра до самой ночи. Наши от этого отвыкли. Магнитку Завенягин поднимал на энтузиазме. Заставить людей работать на альтруизме - талант. Норильск построили заключенные. Заставить людей за проволокой выполнять каторжную работу с чувством счастья на лице - это уже гениально.
У каждого времени свои герои. Старые забываются. Несправедливо. Десятки, сотни первых норильчан оставили восхищенные воспоминания о Завенягине. Другие, отдельные персоны, утверждают, что сотрудник НКВД не может быть приличным человеком. Сотня положительных свидетельств, собранных в одну обложку, - очень доказательно. Мы решили: почему бы не издать документальные свидетельства современников отдельной книгой? Точнее, идея и название ("Я болельщик Норильска", слова Завенягина) принадлежали А.Л. Нужны были дополнительные людские ресурсы. Мы согласились взять на себя роль ресурсов. Как раз издатель свой персональный у Норильска есть. Далеко ездить не придется. Мы рьяно взялись за работу: рылись в газетах, книгах и рукописных воспоминаниях. Выбирали нужные фрагменты и забрасывали их в компьютер. Эта, техническая часть работы, оказалась обширной и долгой. Творческую и редакторскую осуществлял лично Анатолий Львович. Четвертой в компанию мы взяли музейного оператора Маринку Никифорову. Процесс происходил в завенягинских традициях: после обычного рабочего дня до самой ночи и в выходные дни. Летели дни и недели. Закончилась зима, пролетела весна. Наступало лето. В гостинице А.Л. отсеивал из сочинений тысячи кошек и собак. Здесь же мы сверяли вычитанные экземпляры "Болельщика".
Оказывается, путь к славе начинается от булки бородинского хлеба и от комнатки типа "чуланчик" размером в четыре квадрата. Здесь сидел Издатель со своей помощницей. Издатель издавал, а также покупал акции и продавал хлеб. Хлеб был вкусный. Помощницу звали Тамарой. Тамара была женщиной-хакером. В том смысле, что взломала все традиции издательского дела. Все стахановцы советской эпохи умерли бы от зависти, глядя на ее работу, а Завенягин собственноручно подарил бы именные часы за усердие. "Типография" размещалась на квартире с подмоченными, отпавшими обоями, кое-где торчали полосы газет. Что их каждый раз клеить? - разумно рассудили хозяева квартиры. Все равно весной с крыши побежит. Тамара сидела за компьютером 24 часа в сутки, верстая сразу несколько книг. Быт, муж, дети и прочее хозяйство не выдерживали конкуренции с автоматизированным монстром. Тамара стучала по клавишам. Время от времени А.Л. ругался с ней очень сильно. Тамара влезала в текст и начинала его редактировать. Например, сына Завенягина Юлия она исправила на Юлию. Так как, по ее мнению, мужчины с таким именем быть не могло. А.Л. с негодованием вылавливал из текста оригинальные интерпретации. Издавать книги ему приходилось часто. Современная постановка издательского процесса его сильно обескуражила. Тамарина не узкая спина стояла преградой на пути к русской грамматике, когда, повиснув ночью за этой уютной спиной, мы вносили поправки в текст. Иногда Тамара спрашивала: "А что, книга интересная?"
Гм. Честно сказать, я тяжело воспринимаю документальную прозу. Но дамскими воспоминаниями просто зачиталась. Лишь женское перо способно написать не скучно про извлечение меди и кобальта. Женщины непременно вспомнят безупречный маникюр на пальчиках у секретарши Завенягина или его неотразимые глаза. За эти красивые глаза вместе с Вачаевой мы и сгорали синим пламенем два месяца подряд. Тамара переплела первый экземпляр в целлофановую обложку. Остальной тираж повезли печатать "на материк". Львов уехал с сигнальным экземпляром "Болельщика", набирать в Норильске "Снежгород" он не стал. Тиражик книги о Завенягине оказался маленький - 100 штучек. Нам не досталось ни штуки. Но все равно на наших помятых от сверхурочной работы лицах пробивались улыбки счастья. В чуланчике Издатель угостил шампанским, сказал красивые тосты, показал "Болельщика" издалека и спрятал в сейф. Вот где мы приобщились к мировой богеме. И ездить никуда не пришлось. В компании оказалась писательница с мировым именем. Она покачивала ногой в черной лаковой туфле, надетой на белый носочек, и рассказывала про Евтушенко (или Вознесенского). Поэт вынужден был громко выкрикивать свои стихи, чтобы хоть кто-то купил залежавшийся сборник. У писательницы, оказывается, не было таких проблем. Мир давно знал ее по Интернету. Отхлебнув немного богемы, мы с радостью выбрались на улицу. На улице плавился асфальт, лето выдалось чересчур жаркое. Но мы облегченно вздохнули: свобода! Что может быть дороже.
Прошло время, я забыла "Болельщика". И вдруг зимой в магазине "Лига-норд" с дешевой целлофановой обложки сверкнули неотразимые глаза. Увидев в числе составителей знакомую фамилию, мои дети были польщены, но тут же застенчиво спросили: "Наверное, ее никто не покупает?" Странно, но когда мы вскоре собрались купить экземпляр, то не обнаружили в магазинах ни одного. У главного болельщика Норильска в нашем городе все же осталось около сотни болельщиков.
"Чуланчика" больше нет, и булки стали намного хуже. Частные издательства в нашем городе, должно быть, не выгодны. С творениями норильских школьников тоже интересно получилось. Они вдруг оказались никому не нужны. Госпожа Лосева не сочла нужным ответить на письмо из Романовки. И, если бы не дружеская рука господина Николайчука, бывшего депутата... Господин Николайчук протянул спонсорскую руку, и теперь Анатолий Львович вычитывает гранки "Снежгорода-2", сидя в Романовке. Возможно, мы даже увидим ее на книжных прилавках. Если все обойдется. Издательское дело такое непредсказуемое.
Т. РЫЧКОВА.
Это совершенно достоверное происшествие произошло несколько лет назад и записано со слов непосредственного участника событий.
История случилась еще при Филатове. Управление комбината из Старого города, где сейчас управление никелевого завода, переезжало в новое здание, бывшую гостиницу "Норильск". Туда, где и сейчас оно находится. На площади Завенягина, между управлением комбината и управлением НКГРЭ, стоял бюст Завенягина. Решено было перетащить его в новое здание, он там стоит и сегодня. Филатов относился к Завенягину с большим почтением. Операцию по переброске поручили Рохимову, директору "Норильскбыта". Он, в свою очередь, - РССУ, где начальником был Назаренко. Не помню, как бюст отделили от постамента, но потом застропили его за шею, погрузили в машину и закрепили веревками. Это было в пятницу, вечером, в конце рабочего дня. Завенягина подвезли к зданию комбината на Ленинском и выгрузили на лестницу. Самое сложное - затащить внутрь, потому что там двери, порожки, ступени. Механизмов никаких нет, а вес - тонна, две. Нужно было придумать какой-то механизм. Взялся за это водитель Назаренко по имени Саня вместе с друзьями-товарищами по работе. Они решили закатить бюст по обыкновенным металлическим трубам и установить, где нужно. Поднять просто так было невозможно. Завенягина наклонили, завели на трубы и покатили. Первый дверной проем прошли благополучно. Потом труба соскочила или ушла вбок, бюст наклонился и упал. При этом у Завенягина вдребезги разбился нос.
Все растерялись. Стали звонить начальникам. Сначала Назаренко. Потом приехал Рохимов, собрал консилиум. Круто поговорили. Вердикт был такой: к утру в понедельник бюст должен стоять там, где положено, с нормальным носом. Назаренко стал по городу собирать друзей, советоваться, как восстановить нос на место. Все сочувствовали, но что делать, не знали. Тогда Назаренко нашел специалиста, Юру Жарского из Талнаха. Не скульптора, но парня, который брался за любое дело. И у него многое получалось. Например, путешествовал вокруг Таймыра, построил катер, делал лодки самодельные для путешествий. С женой вместе построил дом в Абазе. При этом всегда говорил: "Глаза боятся, а руки делают". Руки у него тем местом были вставлены. Очень коммуникабельный человек, к тому же еврей.
Нос рассыпался в прах. Приехал Жарский из Талнаха. Время поджимает, начальству головы не сносить. В понедельник Филатов должен был лицезреть памятник на новом месте. Юра Жарский взялся за дело. Сказал, что нужны фотографии. Где взять? Позвонили в музей, поздно вечером подняли директора. Нашли. Стали лепить из пластилина, из воска, из эпоксидной смолы. Оба: Назаренко и Жарский - специалисты по изготовлению катеров. Там технология такая: делают матрицу, матрицу обкладывают сырыми газетами и обклеивают стеклорогожей, пропитывают эпоксидной смолой. С носом проделали что-то навроде этого. Я даже не знаю, из чего именно в конце концов восстановили утраченный объект. По-моему, все же из композиционных материалов, в том числе из пластилина. Укрепили, покрыли эпоксидной смолой. Потом покрасили под цвет гранита. Результат неплохой получился. Если не знать, не вглядываться, то нос, как родной.
Записала Т. КУЗЯКИНА.
«Заполярная правда» №8 от 17.01.2000 г.