Воспоминания о будущем?
...Вот это была новость так новость! Мамина подруга Александра Степановна решилась сразу на два поступка: она выходила замуж за начальника местного пересыльного лагеря и уезжала с ним на таинственную «стройку-503» в Заполярье. Была весна 1953 года, уже несколько месяцев прошло со дня смерти вождя и учителя, но лагеря успешно продолжали функционировать. В нашем северо-енисейском таежном захолустье зэки как ни в чем не бывало продолжали вкалывать на шахтах, добывая золотоносную руду. А в Заполярье они же завершали строительство железной дороги Салехард-Игарка. Стройка была секретной, но о ней каким-то непостижимым образом знало все население поселка, даже мы, пацаны-дошкольники…
Как сейчас помню день, когда от тети Шуры, милейшего и добрейшего человека, по сути дела моей второй матери, пришло первое письмо из ее игарских тундр. Впрочем, обратный адрес был другой: «С.Ермаково Туруханского района». Мамина подруга взахлеб восторгалась и новым заботливым мужем, полковником МГБ, и поселком, и особняком, который они там заняли, и новой высокой должностью. Дело в том, что она была очень сильным бухгалтером, и ее немедля назначили начальником финчасти одного из управлений «стройки-503». «Валюша, — писала тетя Шура моей матери, — обязательно приезжай ко мне этим летом вместе с сыном. Посмотришь, как я тут живу. И если захочешь жить не хуже — это несложно устроить. Здесь платят огромные надбавки — и «полярку», и за работу со спецконтингентом, и за выслугу лет. Поработаешь тут лет 10 — обеспечишь себя и Сергуньку надолго-надолго».
Не стану утомлять читателя повествованием о том, как мы плыли по Енисею на пароходе, который казался мне целым плавучим городом. И о том, какой невообразимо роскошной казалась мне тогда простенькая каюта. И уж тем более о том, как мать «добила» меня окончательно, заказав однажды в пароходном ресторане жареную курицу с рисом! Когда судки с этим золотистым шкворчащим великолепием принесли в каюту, я поначалу просто ошалело смотрел на них, не решаясь притронуться к кулинарной сказке. Но потом ничего, осмелел...
В селе Ермаково был невообразимо огромный дебаркадер. Тетя Шура с мужем нас встречали. Совершать какие-либо телодвижения вроде отмашек рукой им ни было никакой надобности. Оба высокие, статные, нарядные, они молчаливо царили над толпой, которая к тому же, даже при немалой толкучке, почтительно их обтекала. После положенных по регламенту ахов, охов, счастливых слез нас с мамой и наши допотопные чемоданы погрузили в "эмку" и повезли в резиденцию самой номенклатурной в этих местах семьи.
А потом был великолепной обед в великолепной столовой этого неслыханно огромного и богатого дома, и я сидел на застеленной волчьей шкурой табуретке, брал со стола то ломтик какой-то баснословно вкусной рыбы, то ложечку черной икры, то еще что-либо легендарное… И слушал, слушал взрослый разговор.
— Стройка у нас огромадная, - говорил полковник. – Только в моем лагуправлении больше 10 тысяч спецконтингента. Уголовники и политические – примерно поровну. Ну, пройдет скоро амнистия. Тыщи две выпустят, из них половина и ехать-то никуда не захочет, потому как и некуда им ехать. Так что работы на обозримое будущее хватит…
— Валя, ты только подумай, - вмешалась тетя Шура, - я когда первую зарплату здесь получила - поверить не могла, что вся эта уйма деньжищ — моя. В Северо-Енисейске мы всем прииском столько зарабатывали, ей-богу!
Мать, слегка захмелевшая не столько от выпитого кагора, сколько от всех этих враз обрушившихся на нее соблазнов, только кивала головой, не в силах ни согласиться с подругой, ни тем более спорить с нею. В их дружбе она была все-таки ведомой. Александра Степановна, с ее аналитическим, мужским складом ума, мощной энергетикой и несокрушимым упорством, была бесспорным лидером. Но при этом она умела «тащить человека за шиворот к его же собственному счастью» так умно и тонко, что человеку даже казалось, будто бы он идет туда сам.
В один из дней полковник повез нас «смотреть дорогу». К паровозу подцепили один пассажирский вагон, мы расселись в чистеньком купе, в обоих тамбурах встала охрана с автоматами, и мы поехали.
«Мертвой» эту дорогу назовут намного позже, в 60-е годы, а потом забудут вовсе. (Забыть хотелось по многим причинам. Во-первых, потому, что построена она была в буквальном смысле на костях заключенных. Зимой пурга и 50-градусные морозы, летом тучи гнуса и ядовитые испарения оттаявших болот косили «доходяг»-зэков тысячами. Во-вторых — потому, что новый «император», Хрущев, заставил бросить стройку буквально за какой-то год до ее завершения. Ну, допустим, не обязательно было заканчивать ее каторжным трудом зэков. Но бросать-то было, что ли, сильно умно?)
Впрочем, я отвлекся. Итак, мы поехали по трассе «стройки-503». Это была самая заправская железная дорога: стрелки, разъезды, станционные здания, многочисленные службы проплывали за окном, сменяя друг друга, как в калейдоскопе. То тут, то там виднелись бригады спецконтингента, работавшего на подсыпке балласта, погрузке-разгрузке и т.д. Охраны было очень мало. Помню, мать даже удивилась этому обстоятельству вслух. На что полковник со смешком ответил: «Бегали первое время, пытались. Потом поняли: бесполезно. Многие бригады вообще на самоохране».
Мы ехали, пили чай с лимоном, ели бутерброды с икрой, вспоминали общих северо-енисейских знакомых (среди которых добрую половину составляли ссыльные, от троцкистов до осужденных в 1949 году по «ленинградскому делу»). А за окнами вагона кипела жизнь огромной лагерной стройки...
На «стройку-503» мы с матерью не переехали. Эмгэбэшник, муж тети Шуры, ошибся в своих расчетах относительно того, что железная дорога стране нужна и ее будут обязательно достраивать. «Никита-Кукурузник» приказал вывезти с трассы Салехард-Игарка заключенных, вольнонаемных, охрану, технику. Ну не хватало у полковника фантазии представить себе, что почти готовую дорогу протяженностью 1300 километров можно забросить только потому, что ее приказали построить Иосиф Сталин и Лаврентий Берия. Сама-то стальная магистраль здесь причем?
***
Вторично я попал на «мертвую дорогу» почти через 30 лет, в начале 80-х. Наша мини-экспедиция из трех человек шла по трассе почти неделю, прежде чем встретила местного жителя-грибника. Пустынно, дико, глухо... Под ногами — полусгнившие шпалы. По сторонам осыпавшейся насыпи — то лежащий на боку остов паровоза, то штабель проржавевших рельсов, то полуразвалившийся вагон. А то вдруг вынырнет какой-то химерой смахивающее своими пустыми «глазницами» на череп станционное здание. А вот лагерные бараки из кондового листвяка сохранились настолько хорошо, как будто были вообще недавно построены. Возле одного из бараков — куча «вытупков» (зэковской летней обуви, состоявшей из подошвы — куска автомобильной покрышки — и веревочного крепления для ноги). Больша-а-о-я! Видать, густо был населен этот лагпункт…
Сели мы на фоне этой «пирамиды», помянули тех, кто, поедаемый мошкарой в жаркое игарское лето, терзаемый лютыми холодами зимой, строил и почти построил этот путь от Оби до Енисея. Соленым потом, кровавыми мозолями! А потом оказалось, что дорога, якобы, «не та» и «не туда»…
Вот и сегодня, в пустом холодном грохоте «капиталистического строительства», меня иногда берет оторопь: а что, если опять Русь с неисчислимыми жертвами строит очередную Мертвую Дорогу? Которую (вполне возможно!) очередной Отец, без которых мы никак не можем, прикажет забросить. Как когда-то «стройку-503»…
Сергей Захаров
«Вечерний Красноярск», 21.01.2000 г.