Шесть лет по приказу Родины отработала в трудармии Отелия Антоновна Чикова. Годы юности оказались годами каторжного четырнадцатичасового труда без выходных и праздников. День в день - ровно шесть лет.
Родилась Отелия на Волге в селе Прайс, что в Саратовской области. Ее отец, Антон Иванович, работал в селе ветврачом. Все его уважали - он никогда никому не отказывал в помощи. Мать, Маргарита Федоровна, воспитывала семерых детей - была доброй и ласковой женщиной. В немецкой школе закончила Оля (так звали ее родители) семь классов и мечтала стать врачом, помогать своему отцу.
Но судьба и война распорядились по-своему. В 1941 году выселили их семью с Волги в Новосибирскую область. Стали ни репрессированными, что называется, по полной программе. Лишилась семья всего: и своего дома, и домашних животных, и абсолютно всего нажитого. А главное, ни за что, ни про что отняли у людей родину.
- Запихали в теплушки в чем стояли, - вспоминает тетя Оля. Две недели тащился товарняк до казахской станции Карасук. Пока ехали, из вагонов не выпускали, а еда была только та, что с собой взять успели. Взрослые терпели, а дети плакали. Хуже всего без питья было. Ладно, если на какой станции удавалось котелок воды добыть. Ехали уже по степным местам, вода была вся соленая, а хлеб, что бросили нам, детям, в вагон сердобольные люди, горьким - видно, зерно убрано было вместе с полынью. Пока доехали - истощились все, на земле нас ветром качало. Выгрузили прямо под открытое небо. Местные люди разобрали приехавшие семьи по разным деревням. Нашей семье выделили домик из самана, крытый соломой, с глиняным полом и крохотным окошком. Карасук -большой степной поселок. Деревьев не было, пыльные ветра ничто не останавливало. Целыми днями пыль скрипела на зубах, а мне все снились родные места, наша Волга с теплой и прозрачной водой, березы и цветы на берегу. Что делать - плакали и жили. Так Сталин велел.
Через год, в октябре 1942 года, меня, шестнадцатилетнюю, призвал военкомат в трудармию. Вот где пришлось хлебнуть горького до слез! Оказалась я в Башкирии на нефтяных разработках. Нам, девчонкам, приходилось вручную вытаскивать тяжелые трубы, штанги. Никаких подъемников не было и в помине. Прокатилась по мне Башкирия стопудовым катком - отняла здоровье на многие годы вперед. После нефтяных вышек больше года пришлось мне работать на алебастровом заводе: заполняли рудой печи для обжига, мололи уже обожженную, а потом алебастровую муку мешали с водой и заливали в формы. Как не изуродовала там свои руки - до сих пор не знаю. Ведь никаких рукавиц, верхонок тогда не было. Все голыми руками делали. Жидкий алебастр - такое наказанье: чуть замешкался, и застыл он на руках, как колодка. Отдирать его с кожей вместе приходилось. Напечем блоков-кирпичей по пятьдесят килограммов каждый за день несколько вагонов. А как стемнеет - грузить начинаем. А что голодный и от усталости с ног валишься - так до этого никому дела не было, да и мы не роптали, знали - война идет, всем трудно приходилось.
И на шлакоблочном заводе работали мы - одни девчонки. Руками гнули арматуру, засыпали ее шлаком и цементом. К концу смены лопату руки уже не держали - такая работа была надсадная. А больше всего есть хотелось. Постоянно. Брусок хлеба в семьсот граммов никак не могла растянуть на день - сразу съедала. Это сейчас белая булка мягка и ароматна. И по сравнению с теми семьюстами в два раза больше. А того хлеба было совсем немного. Черный, сырой и, как глина, липкий. Мне он казался лакомством по сравнению с той баландой из брюквы и листьев капусты, которой нас кормили. Ну что ж, мы понимали, что все лучшее надо было отдавать фронту.
Часто вспоминаю те лихие годы. Однажды хотела сосчитать, сколько же пар лыковых лаптей я износила в Башкирии, - и не поверила себе - так много получилось -почти сто пар. Редко когда одних на месяц хватало, а то только на неделю, когда, например, лес валили для завода. В девчонках-то мне ни одной пары женских туфлей не пришлось сносить. Только под конец войны достались мне американские ботинки - брезентовый верх, деревянный низ. А что на пять размеров больше моей ноги были, так на такие «мелочи» внимания не обращала, счастлива была, что не босая.
Запомнилось мне, как за все те годы один раз удалось мне кино посмотреть. Рядом с заводом, на котором я работала, солдаты жили, пригласили они нас, пятерых девчонок, в свою часть кино посмотреть. Я и название даже запомнила, несмотря что столько лет прошло. Называлось оно «Каменный цветок». Мало мы тогда радости видели - только работали от темна до темна.
На работе в мае сорок пятого узнали, что война кончилась. Плакали все от радости, надеялись, что и наши мучения скоро должны закончиться. В тот день, я это хорошо запомнила, в столовой для нас обед был особенный: сварили для нас гороховый суп. Супом и отпраздновали победу.
Да только после сорок пятого мне еще три года пришлось работать в Башкирии. Демобилизовали в 1948 году.
Тогда и приехала в Красноярск кий край, приехала уже с мужем Иваном Степановичем. Да так в Мингуле всю жизнь и прожили. Четверых детей вырастили, всем образование дали: один - технолог, другой - монтажник, третий - электрик, четвертый - шофер. Все четверо отдали долг Родине - отслужили в армии. Выросли парни хорошими, трудолюбивыми. Уже и внуки подрастают. Старшему скоро восемнадцать исполнится.
Отелия Антоновна сорок лет трудового стажа имеет. Годы работы в трудармии в ее стаж не входят: нет их в трудовой книжке, а сил и здоровья унесли больше, чем остальные сорок.
Недавно супруги Чиковы золотую свадьбу сыграли. Директор АО «Таежный» В. Еремин приехал - заморский чайник подарил юбилярам, поздравил, пожелал здоровья.
- Да только чай мы в нем не кипятим. Бережем, как дорогую память,- говорит Отелия Антоновна.
Е. ХАЛЕЕВА
На фото: Иван Степанович и Отелия Антоновна с внучкой Машей
Сельская жизнь (Сухобузимское) 06.04.2000