Дед Анны Дмитриевны Дмитриевой, был руководителем церковного хора, хорошо играл на клавесине. Сына своего, Дмитрия, отдал Трофим Игумнов в духовную семинарию. Считал, что мягкому и застенчивому парню впору придется церковная служба. Передались Мите и музыкальные способности отца. Он часто играл для детей на скрипке, пел сними церковные псалмы. После учебы стал Дмитрий Трофимович работать в школе. Учил детей Закону Божьему, русской словесности. А самого все сильней тянуло под своды храма. Колокольный звон вечерни и тусклый блеск куполов привлекали его больше всего на свете.
В 1905 году переехала семья Игумновых из Рязани в Сибирь. Пригласили Дмитрия Трофимовича принять Тулунский приход и сан священника.
Запомнилось маленькой Ане, что дружен был отец в ту пору с сосланным в Сибирь Михаилом Ивановичем Калининым. Были они большими друзьями, ходили вместе на охоту и рыбалку. Долго засиживались за чаем и все говорили, говорили. Были они, по всей видимости, единомышленниками, несмотря на то, что один из них был большевиком, а другой - священником.
Хорошо жила семья Игумновых до 37 года. Был у них полный двор живности: и конь, и корова, и птица разная. В ту пору уже в семье было девять человек детей. В избе, в переднем углу святые образа висели, горела лампада. Дети росли богобоязненными и трудолюбивыми. Никогда никого не нанимали. Сами и сено косили, и дрова заготавливали, и за скотиной ухаживали. Жили в небольшом доме при церкви. С одной стороны ютилась тоже многодетная семья псаломщика Косулина. Аня познакомилась и подружилась с их девочкой - Соней. До самой войны они дружили.
До 37-го рокового года удалось доработать Дмитрию Трофимовичу. Запомнила тулунская детвора, как ходил по улицам в черной сутане батюшка. Каждому встречному ребенку давал конфетку и обязательно целовал и гладил по голове.
- Папа, зачем ты их целуешь, таких s сопливых и грязных? - спрашивала Аня.
- Ничего, милая, многое из его : детской памяти выпадет, забудется, . а этот святой поцелуй запомнится ему на всю жизнь.
Бесконечно добрым и бескорыстным был священник Дмитрий.
Но роковой день все-таки настал.
Батюшка никак не мог взять в толк, куда пропадают скромные пожертвования прихожан. Церковная касса часто была совершенно пуста. А для поддержания храма нужны были деньги. Наконец, священнику повезло. Попался на краже церковный староста Щелчков, будь он трижды проклят. И : ответить бы ему тогда пришлось по закону, да опередил он батюшку, сообщил куда следует, что священник их вовсе и не поп, а скрытый враг народа, руководитель тайной контрреволюционной организации.
Дмитрия Трофимовича арестовали на следующий же день. Суд и приговор тогда были скорыми. Никто не стал разбираться в тонкостях дела. Уже через три недели его закопали вместе с другими десятками таких же, как он, на станции Пивовариха Иркутской области. А Аня и все ее братья и сестры получили клеймо детей врага народа.
В этот год Анна закончила десятилетку. От мечты стать врачом сразу пришлось отказаться. В медицинский институт документы ее не приняли. Сказали прямо: вы дочь врага народа. Здесь вам не место.
Поплакала она и решила учиться там, где возьмут документы и не будут показывать на нее пальцем. И правда, за все годы учебы в Иркутском государственном университете никто ни разу не напомнил ей, что ее отец арестован.
В 42-м огневом году закончили они свою учебу, получили дипломы. Парней сразу всех на фронт забрали. Целый эшелон молодежи провожали девушки на вокзале. Завидно было ей и тоже хотелось идти защищать Родину, да останавливало опасение, что в военкомате ей в лицо скажут о том, что отец ее - враг народа. А через несколько дней сообщили им, что этот эшелон на подходе к фронту разбомбили фашистские самолеты в пух и прах. Погибла там и Анина подружка Соня, ушедшая на фронт добровольцем.
Оставляли выпускницу-отличницу Аню Игумнову в университете на кафедре минералогии. Отказалась она. Не до научной работы было - мать одна из сил выбивалась, восьмерых кормить и одевать не могла. Уехала Аня в деревню. Знала, что земля будет, картошку, капусту посадит. Не даст с голоду умереть братишкам и сестренкам. Так и покатились дни без цвета и радости. Вышла замуж, детей ростила. Да судьба какая-то горькая у нее оказалась. Радости-то меньше было, чем слез. Видно тот, кто их распределяет, особо разборчив, одному ковшом меряет, а другому - горсточкой. Но разве по справедливости это - пережить мужа, сына, всех младших братьев и сестер. Хоронила родственников одного за другим. Как напасть какая или проклятье. За что? Столько довелось лиха хватить - досталось бы не на одного человека.
Уж не за то ли, что судьба ее схожа с миллионами тех, чьи выносливые плечи подпирали страну, когда шагала она от победы к победе, становилась сверхдержавой. Даром, что ли, пригнуло их так к земле, что, сдается, будто по сию пору несут они этот непомерный груз.
С годами все больше корила себя Анна Дмитриевна. Почему в те трудные для ее отца дни не обратилась она к Всероссийскому старосте. Может быть, Калинин помог бы спасти его, выручить из беды. Да и не посмела она тогда - молода была и напугана всем происходящим.
Осталась Анна на этой земле из всей их большой семьи одна. И решила, что нельзя ей уйти из этого мира, пока не узнает она правду о своем отце. И стала она писать во все концы. Раньше все архивы были засекречены. А совсем недавно получила она ответ о том, что расстрелян был ее отец ни за что ни про что. Реабилитировали его посмертно. Прислал на ее запрос ответ-резолюцию архиепископ Иркутский и Ангарский Вадим о том, что имя отца ее, Дмитрия Игумнова - священника Тулунского, будет направлено для поминовения в храмы городов, где были у него приходы и паства.
Анна Дмитриевна счастлива тем, что правда восторжествовала. И восстановлено доброе имя ее отца. Это чувство радует и согревает ее жизнь сегодня -чувство исполненного долга.
Всю жизнь трудилась Анна Дмитриевна в школе - учила, учила, учила. За пятьдесят пять лет педагогического стажа не смогла заработать ни благоустроенной квартиры, ни безбедной старости, даже на цветной телевизор заработать так и не смогла заработать, так и пользуется маленьким черно-белым. Ноги дальше калитки уже не несут, отказывают. Бывает, за целый день не с кем словом перемолвиться, а тут кнопочку нажмешь - и лица, как живые, и речь больше, правда, мудреная, никак в толк не взять: многих слов за свои восемьдесят два года она и слыхом не слыхала. Кино - другое дело, там попроще, да и интересно. Особенно про ангела, который - поди ж ты! - тоже дикий бывает или про столицу, что слезам не верит.
Эх, годы, годы! Старческая голубизна подернула глаза Анны Дмитриевны, совсем белыми стали кудри. Апрельское послеобеденное солнце согревает деревянные ступеньки высокого крылечка, на котором она сидит. В руках трикотажный лоскут, из которого она пытается вытянуть нитки - пойдут на носки. Но нитки вытягиваться не хотят, от времени истлевшие сразу рвутся и в клубок не сматываются. А она все теребит и теребит лоскут, поглядывая на меня и радуясь возможности поговорить.
А разговор, естественно, пошел вокруг жизни прошлой и настоящей, и Анна Дмитриевна вдруг с жаром заявляет , что, будь она писателем, обязательно бы написала книгу про то, сколько горя пришлось принять ее поколению, которое тем не менее трудилось не за страх, а за совесть и таких безобразий, какие творятся сегодня, не допускало. Не стало никакого «порядку», у людей отбивают охоту работать, и все ждут манны небесной. Да разве при таких делах что-нибудь изменится к лучшему?
Не дает старой учительнице покоя боль за общественное, привычка говорить в
глаза начальству правду о недостатках. Хотя, кажется, ее ли это теперь дело.
Пенсия вроде и немалая, да ни к чему приступу нет - все дорого. Да еще внучкам
двум помочь охота. Учатся обе. Родители-то их давно зарплату не получают, так
что кроме нее им и помочь некому. Сама же давно находится за чертой бедности. Основу ее питания составляет хлеб. И не припомнит
она, чтоб в нынешнем веке хлеб стоил так дорого и так рос в цене.
-Народ нищает, а правительство обещает, - невесело шутит Анна Дмитриевна. Вот проводился День пожилых людей. Сколько в связи с ним рассуждений и заявлений о заботе, милосердии и поддержке, внимании. Не обойтись, конечно, и без этого, раз уж праздник. И если бы был подарок скромный - так к месту. Но для нее, 82-летней пенсионерки, лучшим подарком бы было конкретное решение вопроса, который она второй год поднимает перед Атамановским сельским Советом, о ремонте крыши ее дома. Переломил ураган, будь он неладен, старый тополь у ее дома. И уронил аккурат на крышу. Тщетно бьет во все колокола она по поводу этой проблемы. В сельской администрации к ней привыкли, улыбаются при встрече и ничего не обещают. Обратилась она от бессилия что-то сделать в газету «Красноярский рабочий» . Те отозвались быстро, прислали корреспондента. Та заставила Анну Дмитриевну заявление написать. При ней в сельсовете клятвенно обещали, что крыша будет починена, а как уехала - так опять тишина наступила. Вот оно - внимание и забота о пожилых, - вздыхает старенькая учительница. Я пытаюсь рассказать ей о трудном сегодняшнем дне, о том, что часто не хватает возможностей, прежде всего из-за скудных бюджетных ассигнований.
- А я нынче валенки, наверное, не скоро сниму, -смущенно улыбается Анна Дмитриевна, - сильно ноги мерзнут. Видно, отжила свое, да что-то долго не умирается. Теперь мне уже можно на небеса, я долг свой выполнила.
Прощаясь с Анной Дмитриевной, я говорю о том, что все образуется, вот только дайте срок, все у нас наладится - все станут при больших деньгах, - начала было я переводить разговор в другое русло и осеклась под пристальным взглядом старушки. Так смотрят обычно на недоумка, либо на пустослова. Заминая неловкость, комкаю прощание упованием на Бога.
Ну а что, действительно, остаётся?
Е. Халеева
Сельская жизнь (Сухобузимское) 13.05.2000