В нашем районе достаточно много жителей - немцев по национальности. Большинство из них были в годы войны переселены с берегов Волги в Сибирь и Казахстан. Крепка еще память у живущих стариков. Что они пережили? Как это было?
Мы печатаем рассказ свидетельницы тех давних событий - Александры Михайловны ШУЛЬТАЙС, жительницы с. Атаманово.
До 8 сентября 1942 года на всех картах Советского Союза можно было заметить кружок (на Волге) между городами Саратовом и Сталинградом. В нем значилось: АССР НП (Автономная Coветская Социалистическая Республика немцев Поволжья со своей столицей - городом Энгельсом, что как раз напротив Саратова). В республике проживали около двух миллионов человек. Как и везде, у нас были города, институты, ФЗУ, училища, школы, но все велось на немецком языке. Русский преподавался как иностранный. Было много деревень, но, в отличие от русских, там царили порядок, аккуратность, чистота. Улицы были как по линейке. Заборы, калитки, ворота прибиты не кое-как, а прочно и красиво. Дома из бревен, саманного кирпича, надворные постройки (при доме обязательно была летняя кухня) - все сияло белизной.
Штукатурили многое и до глянца разглаживали штукатурку, старались углы сделать острыми. Окна всегда блестели, дворы мели ежедневно, а улицу - раз в неделю, а то и больше. В доме (как и у русских) мебель: столы, скамейки, кровати, но - чистота до блеска. Хозяйка почти всегда в платке и фартуке (чаще белых). При доме у всех были огороды и сады, где царил были огороды и сады, где царил порядок (ни травинки). Все держали скот и птицу, и, как по всей стране, работали в колхозах за трудодни, выращивая хорошие урожаи. Как зеницу ока берегли технику и получали палочки от работы. Днем по гостям не ходили, а занять хлеба или соли у соседа считали позором. Пьяных нигде видно не было- тоже позор. А вот вечером после ужина любили посидеть (особенно в воскресенье) на улице на лавочке, посудачить, одевшись в чистое. Жили бедно, как и русские.
Запомнился мне забавный немецкий порядок: в доме, где были девушки, двор и улица должны были быть чистыми ежедневно. А если какая-нибудь разиня забывала этот закон, ночью парни с корзиной мусора засыпали ей всю улицу соломой и лепешками. Утром, выгоняя скот в стадо, вся деревня хохотала, а виновница злилась или плакала. Конечно, это было нечасто. Клубы были в каждой деревне, почти везде была и самодеятельность, организатором было учительство. Немцы очень любили танцевать. Любимыми танцами у них были вальсы и польки. Ох, как весело они отплясывали, молодые и старые, забывая о тяжелой работе, отбрасывая все заботы! Клуб был всегда в субботу полон, а концерты любили очень. Музыка всюду была своя: скрипки, цимбалы, гармошки, а вот балалаек у нас не было. Дома и калитки никогда не запирались, наложат планку, значит, никого нет дома. Воровство- позор!
Учителей почитали очень. Помню (1937) мы с мужем, два «зеленых» учителя (по
19 лет), после окончания педучилища шли по улице, а перед нами мужчины и старики
снимали шапки, кланялись; женщины склоняли головы, и так все время. А что
говорить о дисциплине в школе? Тишина и порядок. Один случай запомнился на всю
жизнь. В 1970 году здесь уже, в Сибири, к мужу в кабинет (он работал главным
бухгалтером совхоза «Таежный» Сухобузимского района) вошел мужчина и, улыбаясь,
спросил: «Вы - Шультайс Давыд Давыдович? Вы до войны работали учителем в
Миллерской школе на Волге?» - «Да, - ответил муж. - А что?» - «А Ваша жена
Александра Михайловна жива и тоже здесь?»-
«Да,- ответил муж». -» Мы с женой - Ваши бывшие ученики. Запомнили вас на всю жизнь и очень рады встрече». Так после этого они стали нашими «приемными детьми». Многие бывшие ученики также пишут нам - интересная переписка! Уже все - старые люди, бабушки и дедушки.
Вернусь обратно в республику немцев. Год 1939. Год рождения нашего первенца. Мы с мужем- учителя, живем дружно, более или менее обеспеченно. Я - депутат Верховного Совета 1 созыва и учительница русского языка, он- математик. Оба - заочники Энгельсского пединститута. Первый ребенок умирает. 1 июля 1940 года родился второй сын, а мужа забирают в армию. Как гром на всю страну- война! Вскоре - Указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа, подписанный Сталиным, о переселении всех немцев из республики. Куда? Неизвестно!
Помню 8 сентября 1941 года. Все спокойно. Мы начали новый учебный год. И вдруг - отряд солдат с мальчишкой- офицером. Собрали жителей всей деревни у клуба и объявили: «По указу, подписанному Сталиным, все немцы в 24 часа должны быть готовы к переселению. Выезжать и выходить из села запрещается. Брать с собой только самое основное: зимнюю одежду и питание, минимум на неделю. Только то, что можете унести. К вечеру все со своими вещами должны быть на берегу Волги. Ночью вас заберет пароход». Куда увезет? Неизвестно!
Русским можно было остаться. Что поднялось в селе! Ужас, слезы, стоны, причитания, суета. Разрешили кое-что забить на мясо, остальное все оставить. Скот, сказали, не запирать, все двери в домах, во дворе и калитки - настежь.
А что же дёлать мне? Я - русская, муж - немец, он в армии. Сын - грудной ребенок, тоже немец. Пошла я к коменданту. Он выслушал меня, просмотрел документы и сказал: «Вам можно остаться, а сына мы заберем, он немец». Я остолбенела. «Как? Вы заберете у меня грудного ребенка? В чем он провинился?» Не помню уже, как я кричала, что со мной было. Лейтенант опомнился, стал меня успокаивать, извинился и сказал: «Поезжайте со всеми. Села завтра все будут пустые, и вы с малышом останетесь одни. В Саратов, к родителям, Вам не попасть, пароходы здесь нигде приставать не будут. Нам сказали, что из армии мужчин - немцев будут отпускать к месту жительства семьи».
Я решила ехать со всеми. Наш учительский коллектив решил держаться вместе, несмотря ни на что. Вечером, в сумерках, все были на берегу. Всюду узлы, корзины, мешки. Горели костры, готовили ужин. Настроение угнетенное: слезы, словно прощание с умершим. Поднялся ветер, гасил костры, выл, словно злился на людей, покидающих село. Выли в деревне собаки. Жуть! Сынишка закапризничал. Я вспомнила, что не взяла ни одной из его игрушек и решила сходить домой. Дом наш стоял на другом конце деревни. Темнота. Страшно! Ветер бил в лицо, трепал одежду. Гремели ставни, открытые калитки, окна зияли провалами, осиротевшая скотина лежала, где попало. Страшно выли собаки. На меня напал страх, безумный ужас, казалось, за мной гонится какое-то чудовище и вот-вот задушит меня. Как я оказалась у дома и ни разу не упала? Распахнула дверь, зажгла лампу. Вся мебель стояла, будто в доме живут люди. Так в каждом доме. И - ни души. Деревни стояли брошенными более двух недель, скот бродил, где попало, коровы звали хозяек, а молоко засыхало. Только потом стали прибывать беженцы, гонимые войной. Занимали лучшие дома, скотину угоняли на мясо для войны. Плохие постройки сжигали зимой. За год от деревень осталась только половина плюс развалины да мусор.
А что же с нами? Мы сидели на берегу Волги до рассвета. Пришел пассажирский пароход. Матросы спустили сходни. Комендант кричал, чтобы плотнее располагались, так как будем грузить народ из соседних деревень. Подъезжали еще к двум или трем деревням. Опять узлы, корзинки, ящики, спешка, измученные люди, горе, а в пароходе не протолкнуться, как селедка в бочке. Привезли нас в Камышин. Туда из других деревень народ привозили: и на подводах, и на чем попало. Приказано было находиться всем на местах до погрузки в вагоны. Только на другой день стали нас грузить в железнодорожный состав из старых «телячьих» вагонов. Комендант опять кричал: «Теснее, теснее!» Солдаты старались выполнить приказ, подгоняли, как скот, грузили. Вагоны со щелями, сквозняки гуляют, дети плачут. Мой сынишка заболел, и мы с бабушкой старались спасти его. Где там! До врачей разве? Кого беспокоили наши дети, кому мы нужны были? Отъехав немного от Камышина, состав остановился посреди поля, кругом виднелись копны соломы. Был отдан приказ запастись соломой. В вагонах стало уютнее. Спали по очереди: кто-то сидел на корточках, потом ложился и отдыхал, а потом менялись, места было мало. Дети капризничали, плакали. Измученные матери их уговаривали. Кто-то ругался. Все гадали: «Куда едем?» Везли нас на восток 11 дней. Состав часто останавливался и пропускал поезда с солдатами, танками, пушками, спешащими на запад, на войну. Во время стоянок редко бывало, чтобы мы успевали сварить суп.
Привезли нас в Тюменскую область. Мороза не было. Кругом уже лежал снег, но он за 2 - 3 дня растаял. На станции было много подвод, и мы разъехались по деревням. Расселили нас по старым хатам - развалюхам, баням, клубам. Многие немцы копали землянки и в них жили. Так по всей Сибири расселились немцы. В Казахстане тоже их было много. Как ни странно, появились калмыки (их всех тоже переселили). В Казахстане откуда-то взялись чеченцы, а в Сибири были финны и народ из Прибалтики.
Сибирь - матушка приняла под свое крыло бедных изгоев, лишенных родины.
Всех на учет взяла строгая комендатура. Было приказано жить на месте и с места не уходить, не бродить. Через несколько дней стали брать мужчин и парней в трудармию. Семьи оставались необустроенные, голодные на чужбине. Ужас!
Немного погодя стали забирать в трудармию девушек и молодых женщин. Мою соседку Марию взяли от троих детей, старшей из них были 14 летняя дочь. Отцы были в трудармии. Дети пошли с котиками по миру. А сколько было таких! Родных не было, кругом - чужие. Дома, родного гнезда, тоже не было -отняли. То, что привезли с собой в узлах с Волги, быстро растаяло: пришлось поменять на карточки, чтобы не умереть с голоду. А тут отняли у детей самое родное, так необходимое им - отца и, главное, мать! Маму!
В безысходном горе уходили брошенные дети с протянутой рукой все дальше и дальше в неизвестность. Свет не без добрых людей. Находились такие, что принимали их в семью, и росли они вместе со своими. В Казахстане было много таких случаев: детей своих много, и брали еще. Так каких ребятишек только не было: белые, черные, рыжие! Так и росли. А разбирали только после войны. Чей? Который? И то не всегда отыскивались родители или родные. Дети все время бродили и просили милостыню, на том и жили. Очень часто их обзывали фашистами, гитлеровцами, было больно и обидно.
Сколько стариков ходили с протянутой рукой? Они мерзли, умирали. Сибиряки сами жили на картошке, но у них был свой дом, мать и родные. Все для фронта! Учителя, знавшие русский язык, почти все были приняты на работу в школы. Так я стала заведующей начальной школы в д. Суэтуяк Ароматовского района Тюменской области. Документы все остались в роно на Волге. На руках оказалась только зачетка. Так что отняло у меня это переселение и документы об образовании, и незаконченный институт. До 1956 года жили мы под строгим оком комендатуры: ни шагу вперед, ни назад. Не дай Бог не отметишься ежемесячно! Где там ехать на сессию в институт!
Приехали мы под зиму. Устроившись кое-как, надо было добывать себе и своим картошки (хлеба не было нигде). Все, что можно было сменять, ходили и меняли. Бывало, и в соседнюю деревню забредали, боялись очень гнева комендатуры, но голод - не тетка!
Узлы и вещи, привезенные с Волги, катастрофически таяли. Нанимались после работы в колхозе прясть, вязать и шить. Некоторые хозяева разрешали перекапывать огород и брать себе найденную в земле картошку. Вот так и жили. Сибиряки тоже бедствовали, были плохо одеты и обуты, жили на скудном питании, но они были дома.
Считаю, что мне повезло, если не брать во внимание, что питались все скудно. У меня были картошка, трава, 13 кг овсяной муки с шелухой на месяц и немного молока. Все, имеющие коров, должны были сдавать по 2 кг масла в месяц или молоком. А где мы могли взять коров? На что купить? Да и коров - то хороших тогда не было, все шло для войны.
В деревнях все-таки что-то ели. А что было с теми, которые были в трудармии? Очень много немцев навечно остались на Урале от голода. Многие девчата и ребята попали на Север ловить рыбу. Страшные холода, плохая одежда, кормили рыбешкой, хлеба совсем мало и то не всегда. Целыми днями мокрые, промерзшие, а вечером уставшие приходили мы в бараки, растопляли буржуйки, сушили мокрую одежду и обувь. В бараке стоял пар, а одежда и обувь к утру не у всех просыхали. Ночами часто снились кошмары: бушующее море, свинцовые волны, перевертывается лодка. А ведь так и бывало не раз наяву. Бессердечное море забрало много жертв.
Очень хотелось к маме, и слово это не сходило с уст. Ведь эти «рыбаки» были так молоды! Они были еще детьми, они так хотели материнской ласки! А многие матери, которые тоже были в трудармии, тосковали по своим детям. Сколько слез, сколько щемящей тоски, неизбыточного горя пришлось пережить матерям! А бедные «рыбаки», ворочаясь на голых нарах, только под утро забывались в крепком сне. Вечером долго сушили одежду и обувь, а то часто сидели и с тоской рассказывали о доме, о родных, плакали. У многих не было ни адресов, ни писем. Куда писать? Как им было тяжело! Верите?
Ранним утром, обычно в шесть часов, бригадир (а много находилось грубых, циничных мужчин) на весь барак орал: «Ну, лентяи, ну, фашисты, быстрее одевайтесь, скорее все на работу!» Не раз отвешивал и пощечины, и толчки. А были ведь и больные, и простуженные! «На работу! Дайте норму! Как поработаете, так и кормить будут».
Еще очень многих малолеток брали на лесозаготовки. Та же самая картина: плохая одежда и обувь, скудная еда, плохие пилы и топоры. На работу - с шести часов утра и до позднего вечера. В лесу! «Не глядя на погоду -дай норму!» Холод и изнурительный труд, простуда постепенно подкашивали людей, здесь их было много похоронено. Нормы большие, а сил мало.
А в трудармии у взрослых (обычно мужчин) было гораздо серьезнее. Это были уже армия и дисциплина. Требования были жесткие, как к военным: нормы выработки высокие, питание - впроголодь. Например, такой случай: на станцию привезли мороженую картошку, свалили здесь же в кучу. Она за ночь стала льдом. Ежедневно приходили работники общепита, откалывали, сколько надо, уносили, растаивали, отжимали и часто, даже не вымыв, пускали в суп. Этой баландой кормили. Какая будет сила? Ходили по помойкам, рылись в отходах. Сильно холодные, не промыв найденное, тут же все съедали и обычно умирали от отравления. Очень многие из трудармии, говорят, до 50% немцев, не вернулись к семьям. Надзиратели, слежка, издевательство да тяжелая работа, баланда, холод, необустроенность очень часто доводили до смерти. Во время войны многие переселенцы теряли друг друга и потом долгие годы шли розыски.
Они не имели своих родных деревень, не было родного дома (все осталось на Волге), их перебрасывали с места на место, не спрашивая. В трудармии мужчин отправляли на заводы, где выпускали опасную для здоровья продукцию. На заводах, где выпускали олово, люди ходили желтые от отравленного воздуха, выживали только немногие. А на заводах, выпускающих селитру? От нее одежда, особенно обувь, никогда не просыхали. Так и работали промерзшие. Долго выдержишь? Многих из трудармии на 10, а то и более лет, навешав 58 статью, прятали в лагеря как «врагов народа». Не вякай! Терпи все молча! Доставалось, конечно, всем: и русским и переселенцам. Война есть война. У русских был дом, семья, а у этих - ничего.
Прошло с начала переселения уже более 50-ти лет, дети наши выросли. Нашему малышу, который вынес переселение, пришлось дожить до 56 лет и умереть. Дочь с семьей живут с нами. У нас есть и внуки, и правнуки. Мыс мужем давно на пенсии, и нам уже за 80. А старое кошмарное не забывается. Я всю жизнь отдала детям, школе, считалась примерной учительницей. Есть много почетных грамот, но никаких медалей немцам не давали. Грамоту давали, оглядываясь: «Как бы не наказали за «вольность!»
Муж, Шультайс Давыд Давыдович, не смог работать учителем (изгой - 58 статья), стал хорошим бухгалтером. Проработали до пенсии честно, добросовестно. С пенсией заработали уважение и признание, вот и доживаем свой век без медалей и внимания со стороны властей, а память еще ярко и четко хранит все, что пришлось пережить. А сладко ли жить в настоящее время? Демократия. Весь 20 век наш: редко, где мелькнет огонек радости. Трудный век достался нам: гражданская война, голод 1921 года, коллективизация, голод 1932 года, беспредел 1937 года, Великая Отечественная война, коммунизм с жестоким: «Вы что, против решения партии? Партия - честь и совесть народа!» А переселение - этот кошмар? А перестроечный беспредел? Вот вам и 20 век.
С УВАЖЕНИЕМ А.МЯСНИКОВА-ШУЛЬТАЙС
С.АТАМАНОВО
Сельская жизнь (Сухобузимское) 5.08.2000