(Очерк)
Выпадают в августе редкие погожие дни, когда ещё по-летнему ласкает солнце, тайга не окрасилась багрянцем листьев берёз и осин, а травы, вымахавшие за полярное лето выше человеческого роста, полны жизненных сил и не начали клонить свои головы под зачастившими северными ветрами.
Самое время было съездить в Мироедиху, сказать последнее «прости» остаткам родного дома, посетить деревенское заброшенное кладбище, где покоится прах родной бабки Пелагеи Андреевны Мосиенко.
Через 2 дня Тамаре Алексеевне предстояло в третий и, скорее всего, в последний раз попрощаться с землей, на которой родилась, сделала первый вздох и первый свой шаг. Она вместе с мужем уезжала на жительство в Томскую область к детям и внукам.
Теплоход и на этот раз подошёл неожиданно, огласив Туруханск мощным гудком, началось обычное в та-ких случаях оживление, каждый спешил успеть за время короткой стоянки теплохода справиться со своими делами. Мечтам о скромном и тихом прощании не суждено было сбыться. Не по службе, а уже исключительно по дружбе стали стекаться бывшие сослуживцы Менщиковых на дебаркадер, было от чего растрогаться. В догонку теплоходу прозвучало пожелание Тамаре – не забыть попрощаться с родной деревней.
- Не забуду.
Да и как забыть? В 13 лет она хорошо запомнила, как их многочисленная семья перебиралась из Мироедихи в Туруханск. Своими силами поставили небольшое жилище, все дети в меру сил конопатили стены, помогали по хозяйству. Мать, Анна Михайловна, устроилась на работу в Туруханский рыбкооп сторожем, отчим пошёл работать на катер, старшие брат Николай и сестра Алина уже самостоятельно зарабатывали на хлеб, а младшие Людмила, Валерий и Евгений ещё играли в детские игры. Не пропали – освоились, хотя в родной деревне было милее. Перебрались в Туруханск, потому что деревня перестала существовать. Не стало колхоза, не стало и деревни. Она закрылась.
Прошлым летом пришло в редакцию очаровательное создание и попросило написать рецензию на её реферат. Жанна Белоусова писала о простом, житейском, о том, как сейчас живут и чувствуют себя люди закрытых деревень. Писала с душой. В её реферате люди рассказывали о Сухой Тунгуске, о Мироедихе, Баихе и других сёлах. Многое пережили люди – и войну, и разруху, но они были тогда молоды и счастливы. Они любили и были любимы. Огорчило выпускницу Туруханской школы то обстоятельство, что один чудотворец по имени Никита Хрущёв издал нелепый указ об укрупнении колхозов и поэтому многих деревень по берегам Енисея не стало.
Подумалось, что источником для такого умозаключения девушки могли послужить высказывания московских политиков, которые во имя своего пресловутого рейтинга готовы не только очернить бывших руководителей страны, но и отца с матерью продать и перепродать. Оказалось, что в администрации района наставили на путь «истины». Печально. И не потому, что кто-то поверхностно и легко относится к своей истории, печально то, что в таком разе мы не сможем сделать для себя необходимых выводов, прошлое не проложит нам пути в будущее, не приоткроет нашему взгляду очередной плёс, перевал, долину, хребет или каменную пустыню, подъём или склон. Дело же не в Хрущёве или в отдельном постановлении. Решение об укрупнении колхозов было продиктовано жизнью, имущество рухнувших хозяйств надо было передать скорее мертвым, чем живым хозяйствам. Вот и вся причина укрупнения.
Другое дело – почему так много сибирских колхозов прекратили своё существование, почему так много сибирских деревень опустело. Именно сибирских, а не европейской части СССР.
Из Мироедихи на фронт ушли 16 человек, а вернулись только Павел Гавриленко и два брата Осиповы – Евдоким и Егор. Рядовые Гавриил Гавриленко погиб под Ленинградом, его младший брат Никифор – под Киевом, Николай Гавриленко в августе 1943 года пропал без вести, его брат-близнец Никандр похоронен в братской могиле в деревне Жуково, Калининской области, их младший брат Фёдор пропал без вести в 1943 году, погибли два брата Катаргины – Семён и Иван, Илья и Евгений Мосиенко похоронены в Ростовской области, Афанасий Осипов похоронен у деревни Маклово Витебской области, Леонид Осипов под Тернополем, Владимир Осипов воевал в составе Северо-Западного фронта и погиб в январе 1943 года. Погиб на бойне и Мосиенко Алексей Полиехтович, война не пощадила его почтенного возраста. На деревню в 12 домов – 13 похоронок. Вот они тяжёлые фугасы, легшие на Мироедиху, это от похоронок, а не от домов осталось 12 ям. Погибли мужики, на которых держалось хозяйство, не стало их, опустела и деревня. Одни старики и женщины не могли ставить сено на 60 голов скота, содержать огород в 11,5 га, рыбачить и охотиться, строить жильё и производственные здания.
В европейской части страны не было таких потерь, люди служили на западных границах, каждый второй солдат побывал в немецком плену и вернулся домой.
Сибирские дивизии подошли к фронту уже под Смоленском, там не было пленных. Не было их в битве под Москвой. Сибирские дивизии в основном были сформированы из крестьян, поэтому вместе с сибирскими дивизиями под Москвой погибала сибирская деревня, та самая, которая была призвана обеспечивать страну продовольствием и сырьём. Выход был найден, казалось бы: на поселение в сельскую местность ста-ли отправлять осуждённых по 58 статье.
До 1953 года в Мироедихе проживало 11 человек, осуждённых по 58 статье. Среди них был и американский профессор Вильям Вильямович Фридман. Он с женой преподавал в Москве английский язык. По специальности в деревне не мог работать, так как школа была начальной и английский язык там не преподавался. Жил профессор на пособия, присылаемые женой, в колхозе находился на лёгком труде. А поскольку в совершенстве владел ещё и русским языком, то, несомненно, оказывал благотворное влияние на духовный климат села.
Интересной личностью был и Яков Сигизмундович Голомбин-Мазурский. Интересным уже потому, что только у него одного в Мироедихе были часы, которые он от случая к случаю сверял с часами приезжих, селяне неоднократно избирали его счетоводом, много лет довелось поработать и продавцом. Обе должности были довольно значимыми. По специальности инженер-машиностроитель работать в Мироедихе не мог, но при нём произошли коренные изменения в оплате труда. До 1943 года работающие люди приходили каждое утро к председателю, и он проставлял трудодни. Второй этап – счетовод. Он ставил сумму примерного аванса. Третий этап – кассир выдавал наличку. Четвёртый этап – человек шёл в магазин и покупал хлеб и другие продукты, если на них оставались деньги.
Яков Сигизмундович ввёл порядок, когда людям выдавали аванс только два раза в месяц, что освобождало их от ненужной траты времени и ненужных унижений. Приближался срок окончания его ссылки и чтобы не оставить колхоз без счетовода, обучил этой профессии другого ссыльного Василия Александровича Грибанова, украинца по национальности, человека тоже с высшим образованием.
Другой украинец – Сергей Корнеевич Курилко был врачом высшей категории. Медпункта в деревне не было, а квалифицированная медицинская помощь населению оказывалась.
Неутомимым тружеником и балагуром был Ван-гоюий. Он не скрывал, за что отбывал ссылку. Профессиональный разведчик имел за плечами полный курс Харбинской разведшколы. В Мироедихе работал скотником. Таджик Давлят Муратов работал в колхозе пастухом, чиновник из Тувы Кыргис был хорошим организатором работы на покосах, тувинец Хартэк слыл одним из лучших охотников, латыш Лайне и литовец Дусявичус занимались строительством, эстонец Рональдо Лепик освоил первый колхозный лодочный мотор Л-3 и обеспечил доставку на туруханский базар рыбы, мяса, творога, сметаны, масла, овощей, картофеля. Дорогу на рынок мироединцам проторили спецпереселенцы – греки, вначале они освоили туруханский базар: торговали диким луком, орехом, ягодой и прочей мелочью, а затем и колхоз обосновался на рынке.
Осенью 1942 года в Мироедихе поселились немецкие семьи Шамнэ, Квинт, Берк, Дубс, Шуппе, Рексиус, Щель, Балмер, Гаак, греческие семьи Палагиди, Арманиди, Иваниди, Фатияди.
Население маленького посёлка приняло у себя ещё 44 человека. Всех их нужно было разместить, некоторых обуть и одеть, дать каждому взрослому работу и возможность зарабатывать на жизнь.
Прибавка в рабочей силе позволила колхозу расширить количество пахотной земли с 3 га до 15, из них 11,5 га были заняты под картофелем и другими овощными культурами. В хозяйстве было более 40 голов крупного рогатого скота, 25 лошадей, постоянно выполнялись плановые задания по добыче рыбы и пушнины. Изобилия не было, но и от голода в Мироедихе никто не умер. В землянках никто из политссыльных и спецпереселенцев не жил. Бессменным председателем в эти годы и потом в послевоенные был Александр Ильич Гавриленко, человек от природы одарённый, замечательный организатор.
Война собрала в одном посёлке людей 14 национальностей, разных судеб, традиций, укладов жизни и всё это нужно было аккумулировать, создать одно жизнеспособное сообщество.
Трудно представить, что самым крупным конфликтом в селе была ревность одного кето, он вроде бы без всяких на то оснований подозревал свою жену в измене и периодически устраивал ей разборки. Все другие конфликты решались мирным путём, как принято сейчас говорить, путём консенсуса.
Для того, чтобы понять такую лояльность мироединцев, придётся заглянуть в их истоки.
В 1995 году в Москве, в издательстве «Возвращение» была впервые опубликована повесть Ариадны Эфрон «Мироедиха». Отдельные имена и отчества изменены, что и требовал жанр повести, ведь это не сухая статистика, а художественное произведение, написанное талантливым мастером. В повести, в каждой её строке присутствует своеобразный сохранившийся ещё дух, атмосфера купеческого уклада жизни и носителем его является баба Леля, по жизни Александра Никифоровна Гавриленко.
Из рассказов мироединцев следует, что основателем их села был Петр Петрович Гавриленко. Это он поставил первый дом для своих троих сыновей женатых и двух дочерей с их мужьями. В доме том было шесть больших комнат и коридор и простоял он со средины 19 века до конца 50 годов, до закрытия села. Кроме дома, были поставлены 2 амбара, заезжая и отдельный флигель для Петра Григорьевича.
Все сыновья и дочери были собраны под одной крышей, но жили поврозь и каждая баба сама на своих поварила.
Порядок был такой, рассказывает баба Леля: «Вечером глава семьи всех мужиков – сынов, деверьев да старших внуков, за стол сажал, за самовар, а потом указывал им, кому что назавтра делать, ну вроде ты, мол, Ефим, к охотникам с товаром снаряжайся, ты, Егорий, с Игнашкой – челн строить, Афоньке и Николаю – до рыбаков на тот берег, Пашке за плотниками доглядывать.
Бабам же и девкам всё было распределено раз и навсегда. Одна самовары ставила проезжающим, другая стирала бельё тонкое, Параскева – та каждый год ребятишек таскала, вот и вся её заботка.
А мне чего, я – посудой ведала, Марья – серебром. К скотине никто мы не касались. Хорошо жили. Лимоны всегда на столе были, зимой их из Енисейска привозили в конском навозе, чтобы на морозе не помёрзли.
«Купцы мы были, купцы, милые мои. Петр Григорьевич старой веры был человек, и почитал он духа свята, за что и пострадал».
Надо полагать, что пострадал только сменой жительства, переездом в Сибирь. В Енисейске он обосновал торговую базу и вёл меновую торговлю, выезжая к кетам и селькупам, а затем вовсе решил поселиться близ села Монастырского, на том месте, где каждую весну съезжались эвенки, кето и селькупы на покрутку.
К 1850 году у него была не только многочисленная семья, но и значительный капитал. Дом и все надворные постройки возводились подрядчиками из Енисейска.
Поселению было дано название Марфино, в честь матери Петра Григорьевича, слыла она праведной женщиной, но народ окрестил село Мироедихой. Да так окрестил, что никакие попытки переименовать станок успеха не имели. Известное дело народ – если уж что прилепит – навечно.
Слово «мироед» широко используется в просторечии и публицистике и обозначает: «эксплуататор, кулак, лицо, живущее чужим трудом».
Если прислушаться к рассказу бабы Лели, то можно найти немало оснований народному названию. «Они чисто дети были, националы эти самые, навезут, натаскают они пушнины разной к отцу моему (Никифору Петровичу) и давай менять на водку и на разный товар. Это значит, перво-наперво водки ты им давай, потом посуду сильно брали, чай кирпичный, бисер, коленкор, ситец, конечно, дело, ну и мелочь разную, лишь бы блестело.
Смех один. Соболь сильно в цене был, также лисицы цену большую имели, потому как в неволе их никогда не разводил никто, а только промышляли.
Так что прямо дарма отдавали, как перед истинным! За водку ту окаянную.
Бывало животы надорвёшь, как они, националы те, шкуры-то, на водку сменяют, а водку-то выхлещут, а потом в затылках-то и скребут.
Огородами мы не занимались, ни к чему нам было. Что потребуется, всё сверху привозили. Вверху-то оно недорого, и себе брали, и торговлю вели. Мы ведь всё по торговой части, земледелием не интересовались, так, ежели которая возле дома покопается».
Вслед за Петром Григорьевичем в Мироедихе обосновались ещё два купца, и к концу 19 века Никифора Петровича Гавриленко, сына первооснователя, отца бабы Лели, обошёл другой купец – Гавриленко Илья Константинович, его дом, тоже шестикомнатный, стоял в верхней части села неподалеку от церкви.
Приторговывало практически всё население, потому что ни Старо-Туруханск, ни Селиваниха, ни тем более село Монастырское не было местом ярмарок. Практически вся торговля Туруханского севера, Эвенкии была сосредоточена в Мироедихе.
Когда возник вопрос о переносе уездного правления из Старо-Туруханска, то Мироедихе отдавалось предпочтение, и только удобные причалы для судов в устье Нижней Тунгуски склонили чашу весов в сторону села Монастырского, ныне Туруханск.
Под старость первооснователь села Петр Григорьевич Гавриленко отошёл от дел, передал их своему старшему сыну Никифору.
Умер Петр Григорьевич в Мироедихе, и его могила была первой на деревенском кладбище, на ней до сих пор лежит памятная каменная плита.
Никифор Петрович Гавриленко вскоре после смерти отца принял православную веру и приступил к строительству церкви. Место под храм божий было выбрано самое красное, в верхней части села у Верхнего улова. Широкая поляна открывала вид на юг, на дальние плёсы Енисея, закатные лучи солнца золотили купола храма с запада. Только на почтительном расстоянии, метрах в 100, через небольшой лог к северу находился крайний дом деревни. Его поставил Мосиенко Алексей Полиехтович. По архитектуре мироединская церковь напоминала Туруханскую, только была поставлена енисейскими мастерами из добротного дерева, а не из камня и была метра на 2 уже. При церкви находились дома батюшки и отца дьякона.
По убранству церковь соперничала с храмами г.Енисейска, из лучших мастерских России в Мироедиху были привезены Плащаница, Образ Владимирской Божьей Матери в раззолоченной раме, Образ Иверской Божьей Матери в серебряной ризе, иконы «Божья Матерь Троеручница», икона «Всех скорбящих радостей».
От енисейского завода привёз Никифор Петрович 11 колоколов: 2 больших и 3 большеньких, да 6 малых. Малиновый звон стоял над всей округой в дни праздничных богослужений, радостью людей полня.
Баба Леля повествует: «Как помер Петр Григорьевич, так вскорости у нас и церковь поставили, потому что без неё никак было неудобно. И образа привезли новенькие! Как жар горят, матушка ты моя владычица!
Всё ведь на наши, на гавриленковские средства – и колокола, и всё.
- Перво дело – это, конечно, о душе тщися. Оттого и младенцев крестили. Пусть оно дитя вовсе бессмысленное, а душа в нём от рождения человеческая.
Как мы стали, православный то есть народ, обживать здешние места, то духовенства наши самым первым делом начали крестить кетов в нашу веру, о душе, значит, беспокоиться.
И вот, бывало, как съезжаются они к нам, к отцу моему Никифору Петровичу, с пушниной – а у них это вроде праздник был, - тут-то милые мои, и все духовенства наши, со всей округи.
Красота какая несказанная, матушка ты моя! Одеяния праздничные, песнопения торжественные! Соберутся на этом берегу, подле церкви, и прямо в Енисей их кунают, кето этих – и мужиков, и баб, и младенцев. Имена им нарекали всё более какие попроще – Иван там или Марея, Василий, Макарий, Анна. Как окрестят, так в книги заносят, а потом и водочки поднесут, чтобы не простыли, потому как в эту пору вода сильно холодная бывает.
Так они, окаянные души, прости Господи, додумались из-за этой водки по много раз креститься тут же подряд, пока духовенства-то не догадались. А как тут догадаешься, ежели они для православного человека все на одно лицо?
Вот нашему бригадиру родной дядька, Катыргынч звался по ихнему, так тот до тех пор крестился, пока не помер то ли от воды, то ли от водки этой самой, не вру, милые вы мои!».
Церковь в Мироедихе просуществовала до 1921 года, когда комсомольцы сняли колокола – 2 больших и 3 большеньких увезли на теплоходе в Красноярск, а малые бабы разобрали – коровам на шею весить. Как заплутала корова в тайге, так значит, по звону и слыхать. Звон-то был малиновый.
Последний мироединский батюшка Александр написал заявление о снятии с него духовного сана и переехал в Туруханск работать заведующим метеостанцией, которая находилась в нынешнем здании музея. В те годы отрёкся от сана не только Корсак Александр, но и многие служители церкви куда более высокого ранга, детей, а их насчитывалось у Корсака 10 человек, надо было чем-то кормить.
Отрёкшись от сана, Корсак не отрекался от веры, потому что несколько служб провёл он в Туруханской церкви, где в то время не было священника.
Туруханцы помнят Корсака больше как письмоводителя в сельском Совете, необычного тем, что тот знал несколько иностранных языков, владел языками инородцев, хорошо разбирался в литературе, музыке и живописи.
А теперь что, говорит баба Леля, «мужики, рыбаки сети в церкви держат, в Храме Божьем держат. Ну, ничего-о!»
Бабка шипит, как политая водой головёшка.
Не держат больше мужики своих сетей в церкви, разобрали её по брёвнышку и перевезли в Селиваниху, извели на хозяйственные постройки, со строительными материалами не густо было в те времена. Остались на месте церкви канавы, да столб, упорно торчащий из земли, неподвластный ни времени, ни стихиям.
В повести А.Эфрон «Мироедиха» одной из героинь является Шурка рыжая. Да, была в Мироедихе Шурка – Александра Елизаровна Гавриленко и была она дочерью Елизара Никифоровича, последнего активного продолжателя дела в этой купеческой династии, стало быть племянницей бабке Леле. Остаётся загадкой, почему Шурка рыжая больше тяготела к Елене Анфиногеновне Прутовых (в повести Наташка Феногеновна), чем к своей тётке. Может быть сказалось то обстоятельство, что Шурка была падчерицей Елене Прутовых.
Дело было так. Рано овдовев, с дочерью Шуркой на руках полный энергии и планов молодой купец Елизар Гавриленко встретил в Енисейске молодую женщину необыкновенной красоты. С той поры всё и началось.
Героиня повести бабка Леля поведала нам о том, что её дед, а затем и отец Никифор Петрович заставляли Елену Афиногеновну, ту самую енисейскую красавицу, хлебы печь для всей семьи и для приезжающих, и для почты. Каждый день пекла.
«Потому заставляли, что Елизар-то Никифорович, братец мой, Елену в «заведении» взял, в Енисейске.
Невесты, ему подходящей здесь не было, так он пока её взял, на время. Это разрешалось, это можно было, хоть и грех. Вот Елена-то и пекла хлебы – здоровая была, она и сейчас вон какая гладкая! Конечно, если бы не из «заведения» она была брата, нанимали бы работника хлебы печь».
Вот тут живая история Мироедихи малость покривила душой. Не наняли бы отдельного работника.
Собралась сама же Александра Никифоровна (бабка Леля) по молодости в монастырь, от нелюбви к мужскому роду, а туда приданное требовалось, так её родной батюшка отсоветовал, мол успеешь, ещё молода, а мы мол, твои денежки ещё приростим.
Не любил Никифор Петрович сорить деньгами, знал им цену. Только в Мироедихе можно было услышать в ту пору присказку: «А ты чай-то пей, милая, пей без заварочки только, перевелась заварочка, с вареньем пей, милая, оно кисловато, без сахару варено, да ты пей, пей, не стесняйся».
Много лет прожила Елена Анфиногеновна в семье купеческой, а всё ж упрёков не избежала.
«Елена-то, Елена Финогеновна, тоже в колхоз записалась, помянула добром хлеб-соль нашу. Как угнали её мужика, братца-то моего, и слезинки не проронила. Лучшую квартиру ей выделила советская власть в нашем дому, а ей хоть бы что, бестыжей».
Ну не баба Леля, а В.Пашенная в роли Кабанихи в пьесе Александра Николаевича Островского «Гроза».
Мечтала Анфиногеновна крылья заиметь и чтобы полететь туда-сюда и вернуться в гнездо родное. Последние дни свои она провела у себя на родине, откуда 55 лет назад её увёз красивый и статный купец молодой, удалой.
Оборот торговли пушниной и рыбой в середине 19 века достиг такого уровня, когда поля деятельности хватало не только одному Никифору Петровичу. В верхней части села вторым домом от церкви возвышался купеческий особняк Ильи Константиновича Гавриленко, ни в каком родстве с династией Никифора Петровича не состоявшего. Это были однофамильцы, оба купца влиятельные во всей округе. Особняк в шесть комнат, амбар, баня, стайки и торговая лавка были поставлены под одной крышей подрядчиком из Енисейска.
В жёны Илья Константинович взял Дарью Константиновну Пономарёву из Туруханска, и были у них два сына Александр и Василий и две дочери – Любовь и Анна.
Здесь же в доме жила сестра Ильи Константиновича – Марья, впоследствии носившая фамилию Чалкиной по мужу.
Старший сын – Александр, 1901 года рождения, вошёл в историю села как бессменный председатель колхоза. Прямой наследник крупнейшего купца благополучно избежал репрессий 30-х, служил в Манчжурии (любимой песней была «На сопках Манчжурии»), в годы войны сумел достойно провести колхоз через все невзгоды и испытания. До 1953 года возглавлял он колхоз, до последних дней своей жизни. Наравне с рыбаками ремонтировал сети, сутками бывал на промыслах и покосах, был доступен для каждого человека, мог не только определиться с очерёдностью дел многогранных, но и без заметного нажима, с особым уважением к достоинству каждого человека добиться исполнения работы.
Похоронен Александр Ильич на деревенском кладбище, в деревне, где он родился и прожил, как мог, всю свою жизнь.
Сам же глава семьи, Илья Константинович, не был сторонником «зверской серьёзности», а был человеком страстей. Горячо, с жаром принимался за самые рискованные дела и выигрывал их, любил жить с азартом и, не в пример Никифору Петровичу, знал толк в напитках. Был он в ту пору – это примерно 1916 год, - вдовым и как-то в покосную пору засиделся с приятелями, которые тоже жили по русски – «до смерти работает, до полусмерти пьёт».
Утром домочадцы уехали на покос и оставили ключ от амбара под образами, станет, мол, отец утром молиться, увидит ключ и поправит своё здоровье. Не сумел найти Илья Константинович ключ, оттого, наверное, и умер, не оставив никакого завещания и не объяснив, где капиталы свои хранил – деньги и золото.
А вскоре и революция грянула. Торговое дело было прикрыто, а вот слухи о сокровищах будоражили умы людей. Многие пытались испытать своё счастье, да не каждому оно даётся.
Ходят слухи и о сокровищах Никифора Петровича. Та же баба Леля говорит: «Я-то сама в колхоз не вступала, нет, куда мне, хворая я, к тяжёлому труду не способная, да уж к тому времени и из возраста стала выходить. Ну а они мне – народ то, - чем, мол, жить-то будешь, Никифоровна! Или, мол, отца золотишко осталось? «Ничего, - говорю, - проживу, не без ума, ум, он дороже золота», - это я им.
И прожила, прожила без ихнего колхоза, потихонечку да помаленечку благодаря Господу и родителю-покойнику.
Тут золото ни при чём. Пу-усть себе думают!».
Вот в такое село и прибыли пятьдесят пять поселенцев, в село, где ум ценился дороже золота, где предпочитали торговать, а не враждовать, где умение договариваться было у людей в крови, и где здравый природный ум, весь прошлый жизненный опыт подсказывали, что сообща выжить легче.
Мироединцам переселенцы так же были необходимы, как и переселенцам мироединцы. Их жизнь теперь была тесно взаимосвязана. Колхоз и деревня существовали до тех пор, пока там жили спецпереселенцы, уехали они – не стало и деревни, пришлось и мироединцам покидать родные места.
Это экономическая сторона жизни селян, была и другая, куда более важная и куда более деликатная.
Большинство семей в Мироедихе были многодетными, женщины с каким-то упоительным восторгом рожали детей в послевоенные годы и, казалось бы, этому явлению нет никаких объяснений, во всяком разе есть несколько противоположных мнений. Одни полагают, что на рождаемость детей благотворно влияли государственные пособия. Ежемесячные – вначале 100 рублей на каждого ребёнка, а с 1955 года по 50 рублей. Вспомнился в связи с этим один случай, когда в 1991 году один эвенк из Советской речки сетовал на то, что дети его шибко быстро растут.
- Так это же хорошо!
- А на что я жить стану, когда они вырастут?
Пособия и сейчас никто не отменил, правда, получают их, в основном, по судебным искам, но детей от этого больше не становится.
Другие «теоретики» утверждают, что во время катаклизмов, больших человеческих потерь женщины инстинктивно чувствуют необходимость восстановления численности вида, де, мол, природа их такая.
Только вот как объяснить, что сейчас в России численность населения резко сокращается, а детская рождаемость не только не увеличивается, но наоборот, падает. Где же этот природный инстинкт сохранения?
Дело здесь, по-моему, в условиях жизни, которые сложились после войны. Десятки миллионов женщин оказались невостребованными, не востребованной оказалась их накопившаяся женская нежность. У этих женщин не было возможности создать полную семью, одиночество прямо смотрело в их глаза.
Отчаяние одиночества толкало зрелых мироединских женщин вступать в брачные союзы с окрепшими за годы войны подростками, ставшими теперь молодыми парнями из семей спецпереселенцев и не важно было, как долго мог продлиться этот союз, не важно, где теперь живут отцы их детей – в Греции ли, в Германии, Литве или Эстонии.
Важно другое – они не были одинокими, у них были дети, которым сейчас где-то около пятидесяти, у этих детей появились внуки со знакомыми фамилиями: Мосиенко, Гавриленко, Осиповы, и все они – местные.
Как ни тяжело было порывать с отлаженным укладом жизни, с родным селом, мироединцы не затерялись в общей массе туруханцев, сумели сохранить свой стиль, высокую духовность, ясность ума, доброжелательность и трудолюбие. Это в большинстве жизнерадостные люди, тонкие дипломаты.
Многие годы в Туруханском аэропорту работал начальником снабжения Петр Ильич Мосиенко. Слёту, по походке человека, по взгляду мог определить что к чему и как это лучше сделать для пользы дела. Легко с ним работалось, изящно, весело. Это был высший класс снабженца-профессионала.
А взять, к примеру, Олега Александровича Чалкина – бывшего начальника отдела перевозок авиапредприятия. Сколько тысяч рейсов встретил он и проводил, сколько пассажиров он выслушал и помог уладить их проблемы. Всего не перечесть.
Более тридцати лет проработал бортмехаником Чалкин Константин Арсентьевич, освоил все типы летательных аппаратов от Ан-2 до Ми-8.
Случилась беда в Туруханской церкви – проворовался «отец» Павел, унизил и оскорбил прихожан в такой мере, что посеял среди них уныние и растерянность.
Не растерялась одна Анна Ильинична Краснопеева. Сказала, как отрезала: «В Бога не перестаю верить, а попам больше веры нет!». Не занимать мужества этой женщине.
Или вот Ковалёва Валентина Арсентьевна. В годы войны работала дояркой на МТФ в Мироедихе, в 50-е бухгалтером в районном отделе культуры, затем до выхода на пенсию заведующей отдела учёта районного комитета партии. Слыла она женщиной твёрдого характера и несгибаемой воли, а является она родной внучкой купца Ильи Константиновича и племянницей постоянного председателя мироединского колхоза Александра Ильича Гавриленко.
Сегодня, пожалуй, только она одна хранит в своей памяти историю села от истоков до конца 50-х, в Мироедихе покоится прах её родителей, в Мироедихе остались её лучшие годы, молодые радости и печали.
Поехала в Красноярск из Туруханска Тамара Алексеевна Мосиенко, где уже работали её брат Николай и сестра Алина. Жили в бараках, по вечерам пели деревенские душевные песни, пели красиво, с чувством. Нелегко приходилось на новом месте, не каждый находил себя в новых условиях. Как говорится, не из каждого мироединского молока сыр красноярский получался. Некоторые не выдерживали, возвращались, но уже без романтических мечтаний, без причал и без царя в голове.
У Тамары Алексеевны жизнь сложилась удачно. Встретила она в Красноярске курсанта речного училища и пошли они одной дорогой жизни.
Мироединцы не затерялись и не растерялись, а вот государство от закрытия тысяч таких деревень, как Мироедиха – растерялось.
К 1959 году в СССР назрел острый продовольственный кризис, не хватало хлеба, мяса и других продуктов питания, начались выступления трудящихся. Никита Хрущёв попытался приструнить бунтарей, да что толку – окриком народ не накормишь. Пришлось поднимать целину. А где она теперь, эта целина? И кого теперь она кормит, если 70 процентов продовольствия завозим в Россию из-за рубежа? Выходит, что грубо просчитались, деньги-то, может быть, надо было не на ветер целинный бросать, а вкладывать в существующие хозяйства, не закрывать их. Глядишь, и не стоил бы 1кг риса 22 рубля, как сегодня в Туруханских магазинах.
Печально, что горький опыт никого и ничему не учит, если смотреть на день нынешний.
Решило наше славное руководство страны, что на Крайнем Севере слишком много народу расплодилось, ни к чему такие затраты по северам нести, начали «экономить». Надо отдать должное бывшему красноярскому губернатору Валерию Зубову, который в этом году стал депутатом Государственной Думы. При встрече с туруханцами он прямо сказал, что по нынешней ситуации на Севере жить нет никакого смысла. Если у кого-то есть возможность – выезжайте. Покоробило наш слух такое заявление, возмутило. А ведь прав был губернатор.
В 70-е годы население района перевалило за 17 тысяч человек, везде требовались рабочие, заработная плата выше была только по Норильску. Цены – красноярские. Многие туруханцы возвращались на свою малую родину. Вернулась и Тамара Алексеевна с мужем. Жить бы, жить, сквозь годы мчаться, а вместо жизни – пустыри и заколоченные досками окна бывших магазинов, Дома быта, целых микрорайонов. И вновь, в который уже раз в собственной стране люди начинают искать пристанища, гонимые, подобно перекати-полю в ненастную осеннюю погоду по бескрайним просторам России.
Знают же и Президент, и Правительство, и депутаты Государственной Думы, что без Севера России не прожить, знают и продолжают разорять.
Почему в Туруханском районе геологи основали свои базы? Потому что здесь была социальная инфраструктура: транспорт, связь, школы, больницы.
На слуху разработка Ванкорского месторождения нефти. Почему иностранные компании привлекает оно? – Потому, что рядом есть инфраструктура, обжитые места. Разгоняют северян, кто сюда вернётся? Какие деньги придётся вкладывать, чтобы вновь обжить эти огромные пространства, и где будет взять людей, для которых минус 30 градусов – уже весна?
Г.БЕСПАЛОВ «Игарские новости» №№94-97(10944-10947) 24-31.08.2000г. (газета, изд. г.Игарка)