Корма высоко поднималась над водой, стремительно уходящей на север. На корме резко выделялись две черные цифры – 46. Эти цифры были не только номером баржи, но и ее названием, "Сорок шестая". Ее хорошо знали по всему Енисею, потому что она использовалась в сороковые годы не для перевозки кирпича, кабеля, железных машин и других грузов Норильскому комбинату, а только для людей, которые должны были строить этот комбинат.
А вспомнили мы "Сорок шестую" потому, что к ней нас привел поиск, начатый несколько лет назад.
В Красноярске на освящении часовни в память о мучениках, прошедших через Сибирь, через наш край, в ссылку и каторгу, мы услышали любопытный разговор. Пожилой человек рассказывал, что в годы сталинского террора доходило до того, что речники загружали баржи заключенными, выводили их на Енисей и топили. Мы возразили, что этого быть не могло. "Было, было!" - поддержали рассказчика несколько человек.
Мы решили разобраться, откуда пошли такие слухи, есть ли для них хоть какая-то изначальная основа. И вскоре убедились: причина для слухов была, в жизни заключенных, строивших Норильский комбинат, происходили ужасные кровавые трагедии. Об одной и расскажем.
О судьбе "Сорок шестой» мы узнали от участника событий той поры, человека, который сам находился в трюме баржи, Василия Яковлевич Миуцкого и от свидетелей происшествия Валентина Андреевича Таскина, Александр Николаевича Здорова и автора статьи "Смертоносная баржа" в газете «Речник Енисея» Анатолия Дьякова.
Эта трагическая история получила завязку в конце сентября - начале октября 1942 года. Из Красноярска в Дудинку, несмотря на позднее время года, нужно было отправить три баржи: две с грузом оборудования и одну с людьми. С людьми - баржу "Сорок шесть". Она была одной из самых больших на Енисее. Таких барж тогда насчитывалось всего несколько штук, их еще называли "Карские", поскольку они использовались для доставки грузов к морским судам, прибывавшим на Енисей Северным морским путем, через Карское море. Длина ее около 80 метров, а ширина - 15-16 метров. В ее трюме мог поместиться хороший дом. А было несколько рядов нар вдоль бортов и посередине, а между ними примерно метровые проходы. По высоте нары были в три яруса, на них можно было только сидеть. На этих нарах помещалось более полутора тысяч человек.
В просторечье "Сорок шестую" еще называли "параша", потому что при таком скоплении людей на ней не было самых простых санитарно-гигиенических приспособлений. Запах от нее чувствовался на сотни метров вокруг.
Грузоподъемность баржи составляла около 2 тыс. тонн. Иными словами, когда в ней размещались люди, ее загрузка составляла всего 15-ю часть от ее возможностей. Осадка баржи при таком положении дел была чрезвычайно мала. А той осенью 1942 года это было чрезвычайно важно.
Уровень воды в Енисее падал. В таких условиях идти на Север было очень рискованно, тем более что там началось необычно раннее похолодание. Однако Норильское строительство нуждалось в людях и оборудовании. Никакие предостережения и рассуждения водников не принимались во внимание. Тем более что в те времена везде были "враги народа", желавшие навредить и для предотвращения их "вылазок" на каждом пароходе были особо доверенные вооруженные лица: представитель комбината, представитель НКВД и свой комиссар. Люди зачастую в речном деле мало сведущие, но умевшие бездумно и решительно выполнять приказы своего начальства. При малейшем возражении они сразу расстегивали кобуру на поясе. С ними не спорили, даже при очевидной глупости.
Баржа "Сорок шесть" была в особом положении: мели для нее не были страшны из-за недогрузки, а борта были из добротных 100-миллиметровых досок.
Никто тогда не догадывался, что небольшая группа уголовников сговорилась в этих досках прорезать окно и бежать. Вся сложность была в том, чтобы оно не вышло в воду, а было сразу над ней. И такое место было определено совершенно точно.
Резать борт можно было начать и в Красноярске, сразу после погрузки. Труд предстоял, конечно, адский, но не безнадежный, хотя из инструментов у них не было даже топора. А значит, работа требовала значительного времени. Времени было достаточно, караван будет идти через город и пригород где-то часов восемь.
Шло формирование каравана. На палубу баржи погрузили несколько десятков тонн труб, на ее безопасность это не могло повлиять, а заговорщики на это просто не обратили внимание. Особое разочарование их постигло лишь тогда, когда караван был сформирован не баржа за баржей, а баржа к барже. Иными словами, к "Сорок шестой' с двух сторон были поставлены два грузовых судна с полной загрузкой. Они полностью перекрывали выход через предполагаемое окно, делать его было бессмысленно. Однако оба судна обеспечивали еще большую безопасность "Сорок шестой". Они сидели в воде значительно ниже, чем она, и тем самым предохраняли ее от донных камней.
Где-то в полдень пароход "Папанин" потащил за собой речной воз. Он должен был доставить его в Енисейск, где ждал более мощный теплоход "Клим Ворошилов", который без остановок двинется к Дудинке.
Первые часы плавания были спокойны. Красноярцы с берега взглядами провожали суда, по запаху догадываясь кого и что везут на Север.
Енисей жил своей обычной трудовой жизнью. "Папанин", следя за береговыми сигналами, где-то часов через 7-8 остановился, не доходя Атаманова, чтобы пропустить пассажирский пароход. Впереди был узкий судовой ход, в котором двум пароходам не разминуться. Но вот, получив добро на проход, "Папанин" продолжил плавание. В узком месте требовалась ювелирная судоводительская работа. Но видимо, капитан «Папанина» не обладал необходимыми для этого навыками, да к тому же в осложненной общим обмелением реке...
Резкий неожиданный толчок сбросил с нар многих заключенных. Раздались крики, стоны, проклятия. Одна из барж, прикрывающих "Сорок шестую", пробилась на Атамановских камнях. Хлынула вода, она начала тонуть. Пароход, спасая груз, вытолкнул баржу на берег, а сам через некоторое время продолжил рейс.
Было всего несколько человек, которые несказанно обрадовались аварии. Открывался борт, где должно было появиться окно. В трюме закипела работа. Судьба способствовала побегу. Медлить нельзя. Уходить нужно было в сравнительно людном месте, где можно раствориться среди местных жителей. Через день-два на берегах будет необжитая тундра, и в ней все сразу бы оказались на виду.
А в трюме народ спал, не подозревая, какая рядом идет напряженная работа. Сколько человек занято - двое, трое... Больше? Кто знал, мертво молчал. За полночь, примерно часов через 8, надрез был готов. Заговорщики приготовились, собрались и - надавили на деревянную пластину... Навстречу хлынула вода! Ошибка! Не учли дополнительный груз, полученный в Красноярске на палубу. Он увеличил осадку "Сорок шестой" сантиметров на 20. Закрыть окно невозможно!
Неизвестно, ушел кто-то через него или все отступили. Вода с напором поступала внутрь баржи. Ее плеск за бортом слился с шумом в трюме и никого не разбудил.
Особая опасность была в том, что вода, заливая трюм, утяжеляла баржу, и от этого она оседала с каждой минутой все больше и больше, а от того, что она оседала, вода все с большим и большим напором поступала в нее.
Когда стало заливать нижние нары, люди вскакивали и оказывались по пояс в воде. Со сна никто ничего не понимал, поднялась дикая паника... Все бросились к трапам, чтобы выскочить на палубу, но выходы были перекрыты решетками. Проснувшиеся от шума и крика также бросались к трапам, хватая стоявших там за ноги, стаскивая их и карабкаясь вверх.
Вода прибывала все больше и больше... По трюму передвигались уже только вплавь. Тот, кто не мог плавать, не мог и стоять, его накрывало с головой, он захлебывался. Вода подбиралась к верхним нарам.
В кромешной темноте гибнущие люди кричали и отчаянно боролись за место на трапе поближе к выходу. Казалось, только там спасение. Но решетки были закрыты.
От криков конвой сразу же поднялся и выскочил на палубу. Перед выходом в рейс он получил строгие инструкции, как выдавать заключенным сухой паек (рыбу и хлеб), который хранился в палатках. Его должно было хватить до Дудинки. Получил строгую инструкцию и по охране, чтобы не было ни одного побега. В противном случае - суровое наказание. Не было только одной инструкции: как действовать при несчастном случае, при угрозе жизни заключенным. Об этом никто не думал, все казалось совершенно надежным.
Подними сейчас решетки и тысячная обезумевшая толпа, вырвавшись на палубу, все и всех сметет со своего пути. Страшно!.. Не обвинят ли потом в потере бдительности? Не окажешься ли сам в трюме следующей баржи?
На буксирном пароходе "Папанин", несмотря на глубокую ночь и темень (было уже 3-4 часа), увидели, что баржа тонет, и стали ее толкать, как обычно в таких случаях, к берегу, одновременно подавая на всю реку тревожные сигналы.
Гудки услышали на теплоходе "Служебный", на котором в это время находился начальник пароходства. Он сразу же направил свое судно к месту аварии, и вскоре со "Служебного" увидели, что баржа уже стоит на грунте ниже Предивинского переката. На палубе толпилась большая группа людей. Охрана все же рискнула поднять решетки, и значительная часть заключенных вырвалась наружу. А сама охрана, с винтовками наизготовку и постреливая для порядка, стояла на носу и корме, не обращая внимания на продуктовые палатки, от которых остались только клочья. Главное для конвоя было одно: чтобы никто не убежал. И когда "Служебный" начал подходить к "Сорок шестой", чтобы взять людей, его встретил предупредительный винтовочный огонь... На корме зашевелился пулемет.
К утру стало ясно, что жертв очень много. Через открытые люки были видны в воде трупы. Погибли те, кто вел борьбу за верхние ступеньки трапов. Среди них были те, кто вырезал окно. Они раньше всех узнали о беде и сразу заняли места у выхода, но их просто снесли и затоптали. Спаслись те, кто покорно ждал своей участи, взобравшись на третий ярус нар. Они были в воде, но над ними еще было пространство для воздуха.
Баграми вылавливали трупы и складывали на палубе. Они лежали для опознания. Это было непросто, так как многие имели значительные повреждения. Некоторых просто перемололи сотни ног, которые по ним взбирались наверх... Некоторые имели пулевые ранения.
В Предивинске в тот же день были подготовлены барак и двухэтажный дом для заключенных. Погибших хоронили недалеко от берега.
Такова трагедия той поры. Скрыть ее не удалось, несмотря на все меры властей. Она не забыта и сегодня, хоть от этой скрытности, и мнимой секретности, и незнания правды события осени 1942 года приняли чудовищно уродливые формы.
Наш рассказ, надеемся, послужит правде, исключающей все домыслы.
И все же, зная правду, мы не можем успокоиться - душа болит. Закопали людей в братской могиле и забыли о них. Никто не подумал отдать им последний человеческий долг. Какие б они ни были, но смерти не заслуживали, а тем более полного забвения. Ни камня, ни креста нет над братской могилой. А где она? Кто знает? Ведь прошло около 60 лет.
Тем более их нужно помянуть. Смерть всех уровняла. Но забыли... Часть тепла часовни на берегу Енисея, от которой мы начали рассказ, долетит до Предивной. Хотя сама по себе часовня и служит памяти всех тех, кто страдал и погибал, но на месте захоронения нужен еще памятный горький знак.
Виталий Казаченко,
Леонид Щипко
«Сегодняшняя газета», 02.09.2000 г.