Шла навигация 1941 года. Пароход «Эвенки» с экипажем в количестве 15 человек, - капитаном был Иван Николаевич Пасько, механиком – Бочкарёв, помощником механика – автор этих строк, - находился далеко на севере. В районе Эвенкии мы узнали потрясающую новость: фашистская Германия без объявления войны 22 июня вероломно напала на Советский Союз.
По план-приказу диспетчерской пароходства нашему судну предстояло выполнить ответственный рейс по Нижней Тунгуске – в посёлок Тура доставить промышленные и продовольственные товары, загруженные на открытую палубу деревянной баржи. Нижняя Тунгуска – это правый приток Енисея в районе Эвенкийского национального округа протяжённостью более двух тысяч километров, пригоден для судоходства только в период половодья на участке более 800 километров – от устья до посёлка Тура. Река изобилует перекатами и порогами, осложняющими движение судов.
Наше паровое судно представляло речной двухвинтовой, мелкосидящий буксир с двумя вертикальными паровыми машинами и паровым оборотным огнетрубным котлом, вырабатывающим около 50 тонн пара в час. Это маломощное – 300 лошадиных сил – маневровое судно было построено в Германии, где в 1930 году его приобрели для малых рек, одновременно с такими мощными дизельными судами, как «Красноярский рабочий».
Деревянные баржи того времени также значительно отличались от современных металлических судов этого типа. Грузоподъёмность нашей баржи была в пределах 1000 тонн, палуба открытая, надстройка со служебными и бытовыми каютами располагалась в кормовой части. На надстройке находилась рулевая рубка, в которой была установлена колонка со штурвальным колесом, с его помощью через систему канатов и блоков осуществлялась перекладка деревянных рулей с борта на борт. Это позволяло удерживать баржу строго в кильватере буксируемого судна. Носовое якорное устройство состояло из одного адмиралтейского якоря весом около 100 килограммов, подвешенного на бушприте и выступающего за форштевень, а также из пенькового каната и ручного шпиля.
Осушительная система имела один переносной ручной насос, который работал посредством привода от небольшого гребного колеса с деревянными лопатками, спускаемого за борт баржи и приводимого во вращательное движение быстрым движением воды. Поводок, шарнирно и эксцентрично закреплённый на ступице колеса, передавал движение на коромысловый рычаг, который, в свою очередь, в прямолинейно-возвратное движение приводил поршень насоса, и таким образом вода засасывалась с днища баржи и сливалась за борт. Простота и уникальность работы насоса без затраты физической силы человека вызывали удивление, и в шутку я назвал этот механизм русским изобретением.
Здесь уместно заметить, что деревянные баржи различных типов и грузоподъёмности в большом количестве выпускала Предивинская судостроительная верфь. В то время флот пароходства состоял преимущественно из деревянного несамоходного флота.
В ту навигацию наше судно было единственным, выполняющим грузоперевозки по Нижней Тунгуске. И была ещё одна особенность: на протяжении всего злополучного рейса нас преследовали неудачи – одна за другой.
Так, во время моей вахты в машинно-котельном отделении, где я был в роли помощника механика и в моём подчинении находились маслёнщик Володя Василенко и кочегар Руслан, произошёл чрезвычайно дикий случай. Судно с баржей на буксире следовало вверх по течению полным ходом. Вдруг монотонный ритмичный шум работы главных машин был нарушен периодическим шлёпаньем. Я подбежал к пусковому аппарату, инстинктивно сбавил число оборотов, и тут из-за левой машины появился маслёнщик Володя, полуголый – без правой штанины, по пояс без комбинезона. Сам бледный, он виновато отводил глаза в сторону и выразительно матерился.
А произошло следующее. Главные машины были не картерного типа, смазка движущихся частей производилась из капельниц фитильно, вручную, а контроль температуры подшипников осуществлялся на ощупь, осязанием. Восполняя утечку масла из капельниц, Володя правой ногой опасно приблизился к вращающейся не ограждённой соединительной муфте коленчатого вала, и его штанину зацепило болтами. Маслёнщик оказался на волоске от трагедии.
Вспоминая это через десятки лет, невозможно объяснить, как могло произойти, что при вращении вала со скоростью 150 оборотов в минуту, он не повредил ногу, не получил даже царапины. Сам виновник объяснял такое везение своей быстротой, силой, находчивостью: руками он укрепился между цилиндром машины, переборкой и станиной машины, - это его и спасло. Дополнительно к этому я бы ещё добавил, что комбинезон был промаслен и это снизило его прочность, он легко разорвался.
Главный механик, человек преклонного возраста, с большим опытом, посчитал это чудом, сказав: «Володя, с тобой ангел-хранитель». Этому заслуженному механику не стоило объяснять случившееся мистикой, а лучше – своей безответственностью: не было сделано ограждение муфты до и после случившегося.
Беда миновала, но не последняя.
Наше судно с баржей на буксире вверх по течению двигалось очень медленно. На подходе к Большому порогу мы вынуждены были остановиться, так как давление пара в котле, работающем на каменном угле, начало падать. Дело в том, что внутренние поверхности дымогарных труб паровых котлов покрывались слоем сажи, которая становилась своего рода изоляцией и мешала теплоотдаче, из-за чего пар в котле на рабочем давлении держать было невозможно. Очистка внутренней поверхности дымогарных труб от сажи производилась вручную, металлическим ершом. Процесс этот назывался «банением котла». На этой остановке по причине «банения котла» и произошёл ещё один случай, который мог оказаться трагическим.
Мы с моим другом, радистом Женей Пеньковым, находились на мостике, где была расположена комфортабельная каюта капитана. Капитан к нам обоим относился благосклонно, и, увидя нас, он пригласил к себе в каюту и спросил:
- Стрелять умеете?
Не ожидая от нас ответа, достал из шкафа двуствольное ружьё и предложил позабавляться простой игрой. Нужно подброшенную высоко вверх пустую стеклянную бутылку расстрелять. Кто промажет, передаёт ружьё другому. Первым стрелял капитан и первую бутылку поразил, вторую – промазал и перезаряженное ружьё передал мне. Выстрела в летящую бутылку у меня не получилось – осечка. Я снова взвёл курок и стал целиться в подброшенную бутылку, и опять – осечка.
Убедившись, что выстрела больше не будет, я поставил ружьё прикладом на колено вертикально и стал взводить курок. В это время ко мне приблизился капитан, так близко, что верх ствола оказался на уровне его головы. И в тот же момент прозвучал выстрел, от колебания воздуха которого красивая, мелковьющаяся шевелюра на голове капитана развеялась. От такой неожиданности мы все оцепенели, некоторое время молчали, потом капитан смущённо произнёс:
- А ведь могли остаться и без капитана, язви тебя! – это было его ругательное слово.
Он взял в обе руки ружьё и выбросил за борт, и оно до сих пор, заилённое, покоится на каменистом дне Нижней Тунгуски.
Бурлящий поток воды и быстрое течение Большого порога преодолевали очень медленно, с большим напряжением и перегрузкой судовых механизмов. Главные машины работали с добавителем, рабочее давление пара превышало разрешённое за счёт поджатия пружин предохранительных клапанов котла.
С нашего судна можно было наблюдать, как на коротком буксире ведёт себя баржа, распираемая быстрым течением реки и бурным, пенящимся потоком, выбрасываемым гребными винтами парохода. Она оказалась водотечной, это увеличивало её осадку и сопротивление движению. Спасло «русское изобретение»: на всём протяжении рейса из баржи не прекращал откачивать воду насос.
Преодолев порог, мы прошли расстояние около 200 километров, и тут, на подходе к Ногинску, вновь приключилась крупная неприятность – выплавился мотылёвый подшипник шатуна левой машины, в который с капельниц не поступала смазка из засорившейся подводящей трубки. Продолжать рейс на одной машине невозможно. Запасного подшипника не было. Единственный выход – залить подшипник баббитом. Для выполнения этой работы необходимо было иметь до 10 наименований материалов и приспособлений: баббит, посуду, соляную кислоту, нашатырь, древесный уголь, асбест, ковш для металла и т.д. К счастью, всё это на судне оказалось, и, благодаря большому опыту главного механика, заливку подшипника осуществили.
Ещё необходимо было внутренний диаметр подшипника расточить под шейку коленчатого вала. Возникла идея дойти на одной машине до Ногинска, в надежде, что там есть токарный станок. И действительно, на Ногинском графитовом руднике был токарный станок с ручным приводом (рудник не имел автономной электростанции). Не оказалось токаря, и расточку подшипника сумели выполнить своим умением и своими силами.
Таким образом главная машина была отремонтирована, и наша маленькая «эскадра» без приключений достигла конечного пункта – Туры, доставив груз в полной сохранности. Мы и не предполагали, что здесь нас ожидают ещё большие неприятности – коварство правоохранительных органов.
Тура – посёлок городского типа в Эвенкийском национальном округе, расположен при слиянии реки Кочечум с Нижней Тунгуской, служит как перевалочная база. Население Туры в то время было около двух тысяч человек.
Разгрузка причаленной к берегу баржи велась круглосуточно, так как горизонт воды в реке понижался и была угроза из-за мелководья не пройти пороги и перекаты обратным рейсом.
И вот, через сутки нашего пребывания – сногсшибательная, неприятная для нас новость: при разгрузке потерялся дорожный велосипед, большой дефицит того времени, и туринская милиция, расположенная здесь же, на возвышенном берегу, оперативно находит и велосипед, и злоумышленников. Ими оказались кочегар Руслан и Витька Матрос. Их тут же арестовали, а велосипед в разобранном виде, спрятанный в бортовом отсеке кормового кубрика, изъяли как вещественное доказательство. На всех это произвело угнетающее впечатление, ведь был опозорен весь экипаж судна.
Приближалось время отправления в обратный рейс. Капитан предложил мне и моему другу Жене сходить в милицию и попросить свидания с арестованными ребятами. На большую беду, я пригласил с собой своего маслёнщика по вахте Володю Василенко. Это был добропорядочный человек лет тридцати, крепкого телосложения, высокого роста, исполнительный в работе, услужлив, при случае всегда готов был помочь. По-советски патриотичен, заявлял, что с приходом в Красноярск добровольцем пойдёт на фронт. Намеревался учиться на лётчика. Был случай, когда водолазы не могли уплотнить забортный кингстон, Володя напросился помочь и вместе с водолазами эту работу под водой выполнил блестяще.
В свидании нам не отказали и велели подождать на улице, неподалеку от милиции, пока приведут арестованных из тюрьмы, расположенной здесь же, рядом с милицией, на возвышенном берегу. Был солнечный, тёплый день. Невдалеке оказался книжный киоск, где Володя, как всегда предприимчив, на свою беду, купил местную газету, кажется, «Туринская правда». Вблизи милиции, на зелёной поляне, мы удобно расселись, с интересом ожидая узнать последние новости с фронта. И Володя громко вслух начал читать информационное сообщение телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС) следующего содержания: «Немецко-фашистские войска превосходящими силами наступают по всему фронту, авиация бомбит города Советского Союза: Киев, Минск, Одессу. Доблестные войска Красной Армии, ничего не оставляя врагу, временно отступают на заранее подготовленные позиции…»
Мы обратили внимание, как из открытого настежь окна выглядывает женщина в милицейской форме. Не придавая этому никакого значения, Володя продолжал читать.
Наконец нас пригласил к себе начальник милиции, капитан по званию, фамилия, кажется, Антипин, и говорит:
- Моя сотрудница (по фамилии, если мне не изменяет память, Воронова) подала заявление, в котором пишет, что вы около милиции вели антисоветские разговоры.
Володя, держа в руках предательскую газету, стал возражать, утверждая, что мы читали и обсуждали только то, что написано в этой газете. А женщина, подслушивая из окна на значительном расстоянии, не могла понять нашу беседу.
- Я верю своему работнику и обязан отреагировать на её бдительность и патриотизм, - сказал твёрдо начальник милиции и, записав наши фамилии, - видимо, для досье на будущее, - отпустил меня и Женю, а Володю оставил, заявив, что он арестован.
В подавленном состоянии мы с Женей вернулись на судно и вместо того, чтобы доложить капитану о нашем свидании с ребятами, сообщили ужасную неприятность, на которую капитан сказал:
- Надо быстрее уходить, пока всех не пересажали.
Он очень переживал за случившееся, словно это было для него больше, чем личное горе. В те времена капитан считался не только единоначальником и руководителем, но и ответственным за политико-воспитательную работу вверенного ему экипажа. За это его могли снять с работы, что позднее и произошло.
Настало время возвращения к родным берегам Енисея. Рассвет, раннее, тихое, прохладное северное утро. Спит безмятежным сном посёлок, не ведая, что один из тех, кто с таким трудом доставили им продовольствие и товары для благополучной жизни, оказался поруганным и униженным. На мостике капитан, вахтенные и другие члены команды. Все молчат, понимая состояние друг друга. Капитан, превозмогая боль левой ноги от обострившегося радикулита, медленно движется по мостику. Подходит к штурвальной рубке и, нажимая на рукоятку, даёт отходный гудок.
Выбираются якоря, судно отчаливает от берега и с баржей на буксире делает разворот вниз по Тунгуске. И тут, приглядевшись, мы увидели, как из тюремных окон двухэтажного здания из-под деревянных щитов прощально машут множество рук заключённых. Капитан первым заметил, как из одного окна на вытянутой руке колыхалась тельняшка.
- Смотрите, - говорит он, - это же, наверно, машет Володя Василенко.
На судне только один он носил такую тельняшку. Это ещё больше усилило волнение среди членов экипажа. Капитан, молча, скрывая своё состояние, долго-долго, пока мы не скрылись за поворотом, подавал продолжительные, заунывные прощальные гудки, оставляя навсегда неблагодарную Туру и несчастных троих своих ребят.
Второй месяц, как наша страна на военном положении. Проводится всеобщая мобилизация людских и материальных ресурсов. Не остались в стороне и речники Енисея. Объявляется призыв в Красную Армию новобранцев призывного возраста. Распоряжением пароходства капитану предписывается попутным пассажирским судном отправить в Красноярск членов команды призывного возраста. Капитан и механик оказываются в сложном положении: разукомплектован состав команды, трудно нести круглосуточную вахту, как в машинно-котельном отделении, так и на мостике.
В Туруханске и я покидаю своё судно как призывник – мне 19 лет – и пересаживаюсь на пассажирский теплоход «Серго Орджоникидзе», только что прибывший в Туруханск. С прибытием в Красноярск обращаюсь в военно-учётный стол (2-й отдел) Енисейского пароходства. Начальник отдела, человек средних лет, в форме военного комиссара, без знаков отличия на петлицах, поднялся из-за большого письменного стола, выслушал меня и говорит:
- Вы, молодой человек, опоздали на целые сутки, сформированные призывники отправлены из Красноярска. Есть возможность зачислить вас в морскую школу офицеров, куда сейчас идёт набор. Вот вам анкета, садитесь, - он указал на небольшой столик в углу, где стояла чернильница и ручка с пером, - заполняйте графы анкеты, где нужно описать социальное происхождение родителей и родственников.
Заполнять я воздержался, решил посоветоваться. В то время из рядов большевистской партии исключали тех, кто скрывал своё прошлое. Я подумал, что если я это сделаю, меня исключат из комсомола. И вот, чистосердечно, как на духу, я задаю вопрос:
- Нужно ли включать в анкету, что у меня дедушка и его три сына, мои дяди, репрессированы, а мой отец сейчас в Красноярской тюрьме отбывает три года за то, что собирал оставшиеся колосья с убранного колхозного поля, он кучером у начальника тюрьмы (статья УК за это преступление была до пяти лет)?
Начальник ВУС от неожиданного вопроса оторопел и резко ответил:
- Товарищ Валко, писать и заполнять нужно всё, как есть, ничего не скрывая, - и удалился из кабинета.
Когда он возвратился, его лояльное отношение ко мне исчезло, и он сообщил следующее:
- Я только что переговорил с военкоматом, где узнал, что есть изменения в формировании школы офицеров, поэтому повестку получите позднее, а сейчас возвращайтесь на своё судно.
Я всё понял. Поникший, в подавленном состоянии побрёл на набережную, упрекая себя в бессмысленной наивности: язык мой – враг мой. В это время, - удивительное совпадение, - прибыл из Дудинки грузопассажирский белоснежный теплоход «Иосиф Сталин», флагман пассажирского флота. С набережной я наблюдал, как он отдал якоря, причалился, выбросил на берег деревянные трапы. И вдруг, не веря своим глазам, вижу, что первым пассажиром по трапу спускается на двух костылях мой капитан Иван Николаевич Пасько.
Я быстро спустился с пирса, подбежал к нему, он остановился и произнёс:
- Хорошо, что ты встретил, пойдём ко мне.
Я взял его чемодан у сопровождающего матроса, и мы медленно пошли к нему на квартиру в доме на набережной, рядом с двухэтажным зданием пароходства. В квартире никого не было. Его жена, Таисия Ивановна, повар, осталась на судне. После долгой беседы он взял лист бумаги и карандашом написал начальнику отдела кадров об обстановке на судне, просьбе пригласить врача на дом, о передаче капитанских обязанностей. После чего с грустью сказал:
- Капитаном я больше не буду.
После выздоровления Иван Николаевич был понижен в должности и в навигацию 1942 года ушёл 1 штурманом парохода «Молотов», который работал далеко на севере, за Полярным кругом.
Капитан Пасько остался в моих воспоминаниях замечательным, всеми уважаемым человеком и большим специалистом судоводительского дела.
Время быстротечно. Уже далеко от нас те дни и годы, когда закончилась Великая Отечественная война. Не стало Иосифа Сталина, который вошёл в историю как непревзойдённый диктатор и жестокий тиран, как чужеземец на российской земле, не щадивший ни родных, ни близких соратников по партии, ни военных, ни крестьян и рабочих, ни интеллигенцию. И всё это делалось для того, чтобы ещё более утвердиться у власти, - не о завтрашнем благополучии своей страны и её народа пёкся этот правитель.
Не стало ГУЛАГа, концентрационных лагерей, была проведена всеобщая амнистия, но боль в душах людей, пострадавших от глумления и произвола, не утихает. Они не хотят уходить из земной жизни оклеветанными, они требуют оправдания и снятия с них унизительного ярлыка «враг народа». Не исключением был и наш печальный герой – Володя Василенко.
В 1954-м по повестке я явился в городскую прокуратуру г. Красноярска. Меня принял помощник прокурора, назовём его фамилию – Кострыкин, достал из сейфа дело с четырёхзначным номером и спросил:
- Знаете Василия Василенко?
- Да, - ответил я.
- Что вы о нём можете сказать?
- Только положительное, - ответил я.
На форменном прокурорском бланке я написал характеристику Володи, аналогичную изложенной выше. После прочтения её помпрокурора посмотрел на меня многозначительно и спросил:
- Вы случайно не работаете внештатным осведомителем?
- Нет, никогда, - ответил я.
- Тогда прочтите свидетельские показания сотрудницы туринской милиции, которая была главным свидетелем на суде.
- Всё написанное – неправда, клевета, ложь, - ответил я.
- Вот такими лжесвидетельскими показаниями фабриковались дела на невиновных, делая их врагами народа, - сказал помпрокурора.
Видя доверительное расположение ко мне собеседника, я попросил адрес Володи. Потом написал ему, и из далёкого заполярного города от Володи Василенко пришёл ответ:
«Михаил, - так он обращался ко мне на судне, - я не могу словами выразить радости и удивления от получения твоего письма. Сообщаю, что суд надо мной состоялся в Туре, обвинялся я в распространении антисоветской агитации, распространении ложных слухов. Это на суде подтвердила единственный свидетель, сотрудник милиции, утверждавшая, что это всё слышала и видела через открытое окно не только она, но и все остальные милицейские работники. Эта женщина в звании лейтенанта так беззастенчиво, нагло и так убедительно клеветала, что суд определил мне 5 лет с отправкой на фронт. Прошёл весь путь жестокой войны до конца. Служил в разведке, с рядового стал лейтенантом, с наградами Родины вернулся живым, за что благодарен святым небесам. А на земле, благодаря твоим правдивым показаниям, получил долгожданную реабилитацию с казёнными, равнодушными, однообразными словами: «Полностью реабилитирован из-за отсутствия состава преступления». Подписал прокурор края, государственный советник юстиции 3-го класса, не принёсший извинение за творивших беззаконие, у которых явно есть состав преступления.
Ребята – Руслан и Виктор – после суда на разные сроки были направлены на рудники в Норильск», - так, вспомнив о двух других наших товарищах, закончил своё письмо Володя Василенко.
Таким вот образом трудный рейс нашего небольшого судна до Туры для отдельных членов команды закончился драматично, троих членов команды судили, капитан был понижен в должности, а автор этих строк не стал морским офицером. Но зато вскоре после войны, когда речной транспорт страны был военизирован и введена новая форма знаков отличия, я работал тогда в аппарате пароходства линейным механиком, - мне в 25 лет было присвоено звание лейтенанта речного флота. И я с гордостью носил погоны с золотистым переливом на форменном тёмно-синем кителе с нарукавными знаками отличия.
Вспоминая этот более полувековой давности, нелепый, коварный, предательский произвол властей с Володей Василенко в Туре, невольно задаёшься вопросом: для чего нужно было милицейским властям, призванным бороться со злом, лишать свободы, калечить судьбу неизвестного им человека, совершать против него злодеяние? Не результат ли это показательной, ложной бдительности, угодничества, карьеризма, человеконенавистничества по отношению к другим? Разве несправедливое насилие властей не может вызвать в человеке с надломленной психикой антипатриотические чувства, озлобление, гнев, негодование? Может ли высказывание человеком своих мыслей и убеждений повлиять на устои существующей власти, если она держится крепко, не на одной ноге? На все эти вопросы я, как автор, не нахожу нормальных, вразумительных ответов. А как думаешь ты, уважаемый читатель, можно ли с точки зрения разумной логики и гуманизма оправдать изложенный выше произвол.
Михаил ВАЛКО, ветеран труда.
«Речник Енисея» 20-26.10.2000 г. № 42(5645) (газета,
издаётся в Красноярске)