В июне 1946 года уроженка села Печенежнина Ивано-Франковской области Анна Васильевна Майданская перестала существовать как человек, личность, гражданин. Почти 10 лет для государства она была просто лагерным номером Л-358. Без имени, роду и племени. Лишь клеймо - «враг народа»
Спустя полвека Анна Васильевна с горечью вспоминает: "Знаете, как это морально убивает, когда у человека нет имени, когда ты — никто в жизни для людей".
10 лет лагерей. Почти от звонка до звонка. За что? Она сама до сих пор недоумевает:
— Какая может быть измена в том, что я училась в украинской школе, воспитывалась на национальной культуре, стремилась быть ближе к родным корням? Сейчас Украина добилась независимости, над ней свободно реет национальный флаг. То, что происходит сегодня, 60 лет назад считалось национализмом и приравнивалось к измене Родине. Репрессии начались с 39-го года, а с 44-го по 49-й стали массовыми. Все жили в постоянном страхе, ожидая ареста.
Когда началась война и пришли немцы, мы не перестали бояться — по ночам прятались в лесу. Но наша семья пострадала не от фашистских захватчиков, а от Советской власти.
В декабре 44-го года арестовали старшего брата Ивана, объявив его врагом народа за то, что при немцах руководил сельским хозяйством в районе. Но нам приходилось подчиняться новому режиму. Выбора не было. Иначе — смерть. Под немцем жили не по своей воле. Власть менялась, но мы-то оставались. Учились, землю обрабатывали. Но раз работал при немцах, значит - на немцев...
Брата приговорили к смертной казни. 20 января 45-го, согнав на центральную площадь толпы людей, устроили показательный суд. Ивана повесили. Вот, в назидание всем как с врагами народа поступать надо.
Потом взялись за остальных членов семьи. Жену Ивана, Анастасию, тоже судили и сослали в Сыктывкар. Ее сестра кое-как успела переписать на свою фамилию их дочь Оресту, чтобы хотя бы ее избавить ее от гонений.
Мать и двух сестер Анны Васильевны, Наталью и Марию, вместе с мамой отправили на лесоповал в Архангельскую область. Там мама не прожила и года - умерла от тифа. Её даже лечить не стали. Наталью в тяжелом тифозном бреду забрали в больницу, поскольку молодая была. А заболевших стариков обрекли на вымирание. Младшая, Мария, после смерти матери попала в московский детский дом. В ту пору ей было двенадцать лет.
До Анны Васильевны добрались в 46-ом — до этого удавалось скрываться. Арестовали 14 марта. Ей тогда шел 20-й год. В июне судили, дали 10 лет и по этапу отправили в львовский пересылочный пункт. Потом — в Красноярск. Там этап расформировали, отправили кого куда: в Караганду, Читу, на Магадан, Колыму. Создавалось впечатление, как будто вся страна — один большой лагерь. И народу в нем... В основном, молодежь — дармовая рабочая сила.
В Красноярске определили дальнейшую судьбу Анны — Норильск. Приходили агитаторы и расписывали его как процветающий промышленный город, А узникам обещали сытое, вполне обстроенное будущее. Погрузили на баржу и в путь. Спустя семь дней прибыли в Дудинку. Там снова рассортировка — кого в Игарку, кого — в Хатангу, кого — по другим населенным пунктам. Анну Васильевну отправили в Норильск. По узкоколейке привезли на лесобиржу, что была в Старом городе, а оттуда шли пешком до лагеря, который находился недалеко от нынешней церкви. Колючая проволока, затхлые бараки с тесными нарами, вышки с часовыми, скудный паек, примитивные бытовые условия. На сутки заключенным полагалось 300 граммов хлеба, тарелка баланды да ложечка сахара коричневого цвета. Еще давали настой хвои — от цинги. Люди сотнями умирали от голода, непосильной работы и болезней, от переохлаждения. В лагерях свирепствовали грипп и туберкулез. Но даже с температурой гнали на работу
Анне Васильевне повезло - выручило умение шить. Её направили в швейную мастерскую, то бишь ателье по пошиву легкого женского платья. Там за несколько месяцев ей удалось немного поправить здоровье. Вольнонаемным душу не изливали: те, напуганные их статьями, сторонились "врагов народа", в откровенности не лезли. Зато сами зеки жили как одна семья. Анна Васильевна с благодарностью вспоминает свою старшую подругу, ангела-хранителя, Елизавету Петровну Куприну, которая по-матерински оберегала ее, поддерживала в годы лихолетья, делилась и без того скудным куском хлеба.
В 48-ом их лагерю присвоили статус горного. Что изменилось? Порядки ужесточились. До этого заключенным разрешалось писать письма два, а то и три раза в год. А теперь разрешали только одно письмо. Вся одежда, вплоть до нижнего белья, была пронумерована. Как в концлагере, разве что на руке номер не выжигали. Трудились на тяжелых работах. Строили улицу Кирова, тогда она называлась Мончегорская. Вручную копали выемки для канализации будущих домов, тротуаров, рыли котлованы под фундамент. Обессиливших заключенных рабочие не редко присыпали грунтом, из-за того, что не замечали их. Это было реальной угрозой для жизни. Охрана еще издевалась: после тяжелой ночной смены уставших, едва державшихся на ногах людей сгоняли на перекличку.
Пережить все тяготы и лишения лагерной жизни помогали молодой задор и оптимизм. Утешение находили в песнях. Пели на работе, в бараках. Да так слаженно, на все голоса. Даже начальник лагеря не оставался равнодушным — присаживался послушать этот необычный хор.
Когда умер Сталин, для политзаключенных как будто свет в конце темного тоннеля забрезжил. Надеялись на амнистию. И действительно, приехала большая комиссия, которая занималась пересмотром дел. Многих освободили досрочно. Анна Васильевна не досидела восемь месяцев положенного срока. В июне 55-го года она покинула лагерь. Но дорога на "материк" была закрыта. Бывшим политзаключенным выдали "волчий билет", дающий право на вольное поселение в Норильске, но запрещающий выезд за его пределы. Регулярно ходили отмечаться в комендатуру, так что надзор продолжался. Бывшие заключенные поговаривали, что власти держат их на всякий случай: вдруг политика государства вновь изменится и все вернется на круги своя. Даже мрачно шутили: кто-то же должен осваивать необъятные северные просторы. И снова страх поселился в душах людей, вроде бы свободных и даже оправданных. Но постепенно все улеглось. Люди привыкали к вольной жизни, влюблялись, женились, рожали детей...
Анна Васильевна устроилась на "Медвежку" стрелочницей на железную дорогу. Там и встретила своего суженого, тоже из репрессированных. Быстро замуж выскочила, чего уж ждать было - четвёртый десяток пошёл. В 57-ом дочь родилась. В 58-ом году, когда вместо "волчьего билета" получили паспорта, первый раз за годы пребывания в Норильске выехала на "материк". Сильно захворала дочка, ребенку требовались солнце и витамины. Оставив ее у свекрови, на обратном пути заехала в Москву, в детдом, к своей младшей сестре Марии.
Та совсем взрослая стала, заканчивала десятилетку. Казалось бы, у девушки впереди светлое будущее, и доля ей лучшая, чем сестрам уготована — времена-то изменились. Но прошлое продолжало бросать тень на жизнь настоящую. Клеймо "сестры врага народа" жгло по-прежнему. Маше было выдано предписание — покинуть Москву в течение суток. Тогда, накануне Международного фестиваля молодежи, в 1958 году, столицу очищали от неблагонадежных.
Анна забрала сестру. Вместе они отправились к средней, Наталье, в Архангельскую область. Когда приехали, та была на работе. Ожидание встречи оказалось мучительным, что Анна решила выйти на встречу сестре. Громким эхом разносились по округе голоса возвращающихся с вечерней смены. И среди них — родной. По сугробам, не видя ничего из-за нахлынувших слез, кинулась навстречу Наталье. Этот момент Анна Васильевна не забудет никогда.
Так семья Майданских, вернее, то, что от нее осталось, воссоединилась. Репрессий удалось избежать только самому старшему брату Онуфрию. Его Анна Васильевна видела в последний раз в 29-ом году, когда он уезжал на заработки в Канаду. Последующие события, происходившие в нашей стране, не позволили ему вернуться обратно. Он прожил в Канаде до конца своей жизни, оставив после себя детей, внуков. Онуфрий не забывал сестер, писал, слал фотографии, приглашал в гости. Но даже спустя десятилетия, уже при андроповском режиме, Анне Васильевне отказали в оформление визы. Лишь Марии удалось свидеться с братом.
Сейчас обе сестры живут в Сыктывкаре, туда их убедила в свое время переехать жена казненного брата. Анна Васильевна же осталась в Норильске. Здесь у нее дочь, внуки. Каждый год ездит к родным. В 62-ом году вместе с сестрой Марией впервые после высылки побывали на родине. Тогда еще застали чудом уцелевший родительский дом. Гладя стены полуразвалившейся хатенки, с щемящей тоской вспоминали свои детские годы.
Неоднократно пытались разыскать могилу Ивана. Но безуспешно. Оставшиеся в живых очевидцы его казни показали лишь небольшую полянку, где, по их мнению, он был погребен. В 94-м Ивана реабилитировали. А в 2000 его дочь по приглашению украинских властей ездила на открытие мемориальной доски в честь отца. Теперь он — национальный герой Украины.
Но, несмотря на то, что столько лет прошло, и все изменилось в стране, страх по-прежнему живет в памяти людей, прошедших через беспощадную мясорубку репрессий. Ничто не забыто. И вспоминают они о прошлом осторожно, будто с оглядкой. А вдруг вернется 39-й?..
Е.Клыкова
Огни Талнаха 27.10-2.11.2000