В деревне Новая Еловка живёт немолодая уже женщина Галина Станиславовна Ушакова.
Проработав почти всю сознательную жизнь в лесной промышленности Томской области, она переехала с мужем в наш район недавно, к взрослой дочери. А родом Г.С.Ушакова из Игарки, с севера Красноярского края. Причём её отец был сослан туда ещё в 1930 году. Вот о судьбе этого человека и пойдёт сейчас речь.
Итак, Станислав Людвигович Баран родился и проживал в местечке Городок Проскуровского района Каменец-Подольской области. Происходил из крестьян-бедняков, что впоследствии было скурпулёзно зафиксировано в его следственном деле. Кстати, именно на данный документ, впрочем и на другие, мы и опираемся в этом материале. Был Станислав малограмотен, в партиях не состоял, по социальному положению являлся рабочим. И, кстати, был гражданином СССР. Одна деталь в биографии несколько отличала его от других – он являлся поляком. Что впоследствии здорово сказалось на его судьбе.
В 1926 году он впервые повстречался с советской административной системой – его судили «за хищническое уничтожение леса», приговорили к трём месяцам принудительных работ. То ли национальность сказалась, то ли предвзятое отношение местных властей. Во всяком случае, после подачи кассационной жалобы С.Л.Баран был оправдан.
Однако подоспел 1930 год – время, когда осуществлялась массовая коллективизация. Вот тогда-то и осудила его «тройка» к пяти годам административной ссылки на север. Единственное послабление сделали его жене – она осталась дома. Аделя Каспаровна нянчилась с малым ребёнком, Сигизмундом.
Итак, Станислав оказался в Игарке. Как и все многочисленные местные ссыльные, он обязан был регулярно отмечаться в спецкомендатуре. Устроился на работу машинистом электростанции №2 на главном предприятии города – лесопромкомбинате. Через пять лет, когда истёк первоначально назначенный срок ссылки, стало ясно – таких бедолаг оставляли здесь на неопределённый срок, практически навечно. Станислав так и написал в письме жене: «Этому, видно, не будет конца». И Аделя Каспаровна решила ехать к мужу. Собрала нехитрый скарб, а дом почти со всем имуществом остался в распоряжении колхоза. Так семья оказалась вместе в Игарке. Вместе с Аделей приехала и мать мужа, Станислава Францевна, а также сын, Сигизмунд, которого отец не видел пять лет.
Семью нужно было где-то размещать. И тогда Станислав, договорившись с товарищем по работе Маршином Лысаковским, решил построить вместе с ним двухквартирный деревянный дом.
Благо, что с лесом проблемы не было. Дом построили, заселились. В 1936 году родилась дочь Нина. Казалось бы, жизнь стала как-то налаживаться, насколько это вообще возможно в условиях ссылки на Север на неопределённый срок. И тут грянул 1937 год…
Восьмого октября Станислава Людвиговича арестовали. На следующий день вызвали на допрос. В протоколе, который сейчас вместе со следственным делом находится в Государственном архиве Красноярского края, есть немало странных моментов. Например, оперуполномоченный Игарского горотдела НКВД задал ему только два вопроса. Вначале спросил о знакомых, с кем он поддерживает связь, а также о родственниках, проживающих за границей. Последних, кстати, не оказалось. Станислав назвал имена четырёх товарищей по работе, и трёх человек родни, проживающей на Украине. И всё, допрос на этом закончился. Ни слова об антисоветской, шпионской деятельности, о диверсиях и взрывах. То ли оперуполномоченный в душе понимал, что не мог этот рабочий совершить ничего противозаконного, то ли был так замотан непрерывными ежедневными допросами, что ему в голову не приходили вообще никакие мысли.
При аресте в доме был произведён и обыск. Кстати, проводил его сотрудник НКВД Наумов, а понятым был… его коллега Потапов. Единственной вещью, изъятой в ходе обыска, было «удостоверение на имя Баран С.Л., выданное Игарским ГО НКВД как адмссыльному».Таким образом, паспорта он не имел.
Несмотря на отсутствие каких-либо вещественных доказательств, и без предъявления любых обвинений в адрес Станислава, он был отправлен в Красноярскую тюрьму. И находился там целый год. Не было ни допросов, ни очных ставок, ни следственных действий. Лишь к концу 1938 года вспомнили об арестованном машинисте электростанции из Игарки. И… закрутилась машина. Огромную роль сыграла его национальность. На свет появляется постановление о продлении срока содержания под стражей и ведения следствия от 9 декабря 1938 года.
Вот что написал помощник оперуполномоченного ХI отдела краевого управления НКВД в этом документе: «Допрошен два раза. Сознался в том, что являлся активным участником польской шпионско-диверсионной группы, завербован в 1924 году, поддерживал связь с польским разведчиком. В 1933 году создал и возглавил в Игарке шпионско-диверсионную группу, пытался поджечь и уничтожить Игарский лесопромкомбинат, 6-го июля 1937 г. взорвал цилиндр двигателя на электростанции №2, вследствие чего лесозавод №3 и в целом лесопромкомбинат стоял без работы 1,5 месяца…»
Не нужно быть специалистом, чтобы уловить явную неправду в этом документе. Во-первых, допрошен подследственный всего раз, ибо протокола второго допроса попросту нет. Если бы уж он и присутствовал, то там должна быть подпись С.Л.Барана. То есть, тем самым он признал бы все обвинения. А они явно выдуманы.
Уж если он «создал и возглавил шпионско-диверсионную группу», то по крайней мере надо было назвать число её участников, а правильнее всего – перечислить их фамилии. Группы попросту не было, и обвинение в её создании явно «притянуто за уши». Что же нашёл автор этого документа? Видя, очевидно, что доказать вину Станислава трудно даже в условиях массовых политических репрессий, он предложил: «Для полноты дела необходимо получить ряд документов, допросить дополнительно свидетелей и провести с ними очные ставки…». Поэтому он постановил: «Возбудить ходатайство перед прокурором Красноярского края о продлении срока содержания под стражей и ведения следствия по делу Баран сроком на один месяц, т.е. до 8-го января 1939 года».
Парадокс в том, что Станислав Людвигович просидел в тюрьме уже больше года, и никто срок пребывания продлять ему не собирался. А тут - на тебе, удосужился. Уже 19 декабря 1938 года ему показали постановление о предъявлении обвинения. Вот в этом документе уже фигурировали фамилии его «подельников». Оказывается, в состав возглавляемой Бараном группы входили «польские перебежчики». Удивительный факт – в закрытом городе, с усиленным пограничным режимом, со спецкомендатурой, вдруг появляются ни с того, ни с сего выходцы из Польши. Скорее всего это были обычные ссыльные польской национальности. И лишь по воле работников НКВД, от которых требовали раскрытия антисоветских организаций, они оказались автоматически зачисленными в шпионско-диверсионную группу.
Кстати, обвинялся С.Л.Баран по статьям 58-6, 58-9 УК РСФСР. А в обвинительном заключении от 20 декабря 1938 года появляется ещё и статья 58-11. Вообще, это вполне тянуло на смертную казнь, либо, в лучшем случае, на большой срок заключения. И помощник оперуполномоченного делает вывод: «Настоящее следственное дело за №21413, по обвинению Баран Станислава Людвиговича в преступлении, предусмотренном ст.ст. 58-6, 58-9 и 58-11 УК РСФСР, подлежит рассмотрению Военного Трибунала».
Мы, очевидно, никогда уже не узнаем, почему не передали его дело в этот грозный орган. Уже истёк установленный срок содержания под стражей и ведения следствия, прошло ещё несколько месяцев. И лишь 19 июля 1939 года появляется постановление о прекращении следдела №21413. Его составил исполняющий обязанности следователя следственной части УГБ УНКВД Коптев. Волшебным образом из обвинения исчезает статья 58-11.
Коптев пишет: «Баран арестован… Игарским ГО НКВД по каким признакам, из дела не видно». Далее он продолжает: «Обвинение предъявлено Баран по статье 58-6 и 58-9 УК, следствием не доказано…» И потому он постановил: следственное дело прекратить, С.Л.Баран из под стражи немедленно освободить.
Однако этот документ должен был быть согласован ещё с двумя старшими следователями, а потом утверждён начальником управления НКВД. Подпись последнего датирована 27 июля 1939 года. И лишь на следующий день в деле появляется подпись С.Л.Баран – он получил долгожданную свободу. Таким образом, провёл в заключении совершенно безвинно год и девять месяцев. По семейному преданию, о его освобождении ходатайствовали представители трудового коллектива, в котором он работал. Дело в том, что он был специалистом, что называется, от Бога. И на слух определял неисправности механизмов, что помогало их своевременно ремонтировать. Конечно же, и в мыслях он не предполагал «неоднократно… поджечь Игарский лесокомбинат путём оголения подземных электропроводов высокого напряжения, в результате чего на бирже экспортного сырья и пиломатериалов возникали пожары».
Итак, Станислав Людвигович вернулся в Игарку, к семье, вновь вышел на прежнюю работу. Однако, скорее всего, так и остался на положении ссыльного – от этого его никто не освобождал. Работал, отдавал все силы производству и тогда, когда началась Великая Отечественная война. А в 1943 году, весной, призвали и его, несмотря на положение ссыльного. Причём, неожиданно оказалась востребована его национальность. Станислава зачисляют в Польскую дивизию Тадеуша Костюшко, которая формировалась на территории Советского Союза. Как видно, вопрос его благонадёжности никого уже особо не волновал. А в октябре 1943 года их дивизия, в том числе и 2 польский пехотный полк, в котором служил рядовой С.Л.Баран, прибыла на фронт. В первом же бою он пропал без вести. Скорее всего сложил свою голову. Было это в районе местечка Ленино Горецкого района Могилёвской области, что в Белоруссии.
Всё это было установлено недавно, после длительной переписки, которую вела Г.С.Ушакова с различными организациями. Кстати, она родилась в Игарке в 1942 году. Однако до сих пор не удалось документально установить, должна или нет она быть признанной пострадавшей от политических репрессий. Утешает её лишь то, что отец, Станислав Людвигович Баран, реабилитирован Красноярским региональным управлением ФСБ. Было это 11 августа 1999 года. То есть, посмертно. Это за те один год и девять месяцев, что он провёл в тюрьме. А вот за многолетнюю ссылку реабилитацию он пока не получил.
Жаль, что о его посмертном прощении родным государством так и не узнали близкие. Жена, Аделя Каспаровна, в 1963 году вернулась на свою родину из добровольной ссылки. Их дома уже не было. Она ушла из жизни в 1985 году. А в 1994 году, почти одновременно, умерли их дети Сигизмунд и Нина. Самый младший, Антон, родившийся в сентябре 1937 года, за месяц до ареста отца, умер совсем маленьким.
В.Усков «Вести» 31.10.2000 г. № 88(6765) (газета, издаётся в с. Большой Улуй)