По Чулыму и его притокам не одно столетие назад селились пришлые люди. Сначала это были служилые, в построенных ими острогах для охраны речного пути с его волоками, затем – приехавшие вслед за ними их земляки. Среди вольных поселенцев, бежавших от преследования царской власти и церкви, было во множестве староверов, живущих, главным образом, по Дону и его притокам. Их, по рассказам потомков, и стали называть в Сибири чалдонами, то есть, с Дона и его притока Чалки.
Чтобы в семьях имелось больше рабочей силы, женщины рожали по 12-14 и более детей. Об абортах и понятия ни у кого не было. Вот почему, как правило, население даже больших деревень состояло из двух – трёх фамилий.
Так, в Большом Улуе, например, это были Тихоновы, Бобылёвы, Черноусовы. Преимущественно, конечно, со временем родство между семьями настолько отдалилось, что теперь часто можно слышать: «Да мы просто однофамильцы».
А случалось это вот почему. Для многих парней не хватало русских девушек. И брали себе в жёны девчат из местного, коренного населения, кои были скуласты, чернявы и с карими жгучими глазами.
И потомство пошло иное. Если одни Тихоновы с русым волосом и серыми глазами, то другие – с чёрным волосом, тёмной кожей и чёрными глазами. Вот и не стали признавать друг друга роднёй. Причём, последние были низкорослы. Таким мне хорошо запомнился Иван Алексеевич Тихонов, старший конюх колхоза имени Кирова. Которому теперь, если бы он остался жив, было бы много больше 100 лет. Тогда деда Ивана Алексеевича – Никиту, наверное, с полным правом можно назвать одним из первых поселенцев Большого Улуя.
Теперь не узнать, кто из них приголубил местную чернявую девушку из ясашных, но одно видно - из поколения в поколение это были трудолюбивые, добрые душой и сердцем крестьяне.
На суглинках не сильно разбогатеешь, но хлебушка хватало. Имелось своё молоко и мясо. Кормил Чулым рыбой, тайга – дичью и другими природными дарами обеспечивала.
Старый дом Алексея Тихонова стоял вблизи спуска к речной переправе, где нынче двухэтажный дом в кирпичном исполнении. У Алексея было много детей. В доме ютились и молодые семьи. Когда настала пора разделяться, общими сбережениями купили для семьи Василия крестовый дом, который и поныне стоит напротив сельсовета.
О трагической судьбе этого крестьянина и его семьи, сложившейся при советской власти, моё дальнейшее повествование.
Репрессии начались ещё до коллективизации. Но когда она развернулась в полную силу, то аресты, расстрелы и ссылки кровавой волной докатились до Большого Улуя.
Шёл 1930 год. На пороге дома Василия Алексеевича неожиданно появляется милиционер.
- Тихонов, ты арестован. Приказано доставить в Ачинск. Собирайся.
Шагнул, не закрыв за собой дверь. Не присел на табуретку. Стоя, молча наблюдал, как арестованный хозяин торопливыми и судорожными движениями рук собирал дорожный сидор.
- Вот что, мужик. Ты много чего не набирай с собой. Там не пригодится.
Милиционер за последние годы насмотрелся на такие сборы и хорошо знал, что их ждёт. Из Ачинской тюрьмы они домой в семью уже не возвращались. За городом, там, где нынче аэродром, они находили в братской могиле свой вечный покой.
От слов милиционера «там не пригодится» у Василия Алексеевича подкосились ноги, и он едва не присел. Руки подкосились плетьми. Раскалённым железом полоснуло по сердцу. В мгновенье хозяин собрался с силами, чтоб не показать слабость и обречённость, ободряюще глянул на стоящую рядом жену, окружённую малолетними детьми. Насколько смог потвердевшим, обнадеживающим голосом произнёс:
- Ничего, Катерина. Разберутся, меня ведь не за что судить.
- Пошли, пошли, - поторопил милиционер. – Подвода ждёт.
Они вышли из дому. Впереди хозяин. Сзади, шагах в двух – милиционер, с револьвером на боку.
Следом за ними высыпали плачущие в голос Екатерина Николаевна с многочисленной детворой. Чуть поодаль тихо шли, понуря головы, как за гробом, старшие крестьянские дети. «Прощай, семья, прощай, жизнь.» – мысленно произнёс Василий Алексеевич. Садясь на подводу, он хотел что-то сказать своей Екатерине, ещё раз успокоить, но уже не смог: жгучим обручем сдавило горло.
Вихрем, одна за другой, неслись мысли: «За что арестовали? Как кулака? Господи, да какие же мы богатеи, если на одиннадцать душ приходится две рабочие лошади, две коровы, три головы молодняка, да всего-навсего четыре овцы. В гражданскую войну не шёл за белых. Правда, я в рядах красных не воевал. Нигде. Никому и слова не сказал против советской власти».
Невдомёк было почти пятидесятилетнему труженику, что арестовали по доносу недоброжелателей-стукачей, которые до работы не были охочи, сорной травой болтались на трудовой крестьянской ниве. Только и умели горло драть на сходах, да во власть лезли. Донесли на бедолагу за то, что по осени он нанимал нескольких татар из местных, чтоб помогли до холодов убрать с поля хлебушко. Так ведь и платил им за это хорошо: каждому для семьи хватало зерна на год, до нового урожая. Такое в ту пору бытовало крестьянское правило.
За Василием Алексеевичем Тихоновым началось преследование его семьи. Двое самых старших детей успели сбежать. На руках Екатерины Николаевны осталось шестеро малолетних, которым было: Анне – 15, Устинье – 13, Кате – 11, Вале – семь, Сане – четыре и Пане – два года.
Ещё за хозяином дома не успела закрыться дверь камеры Ачинской тюрьмы, как к его жене в Большом Улуе нагрянули из сельсовета и грозно заявили:
В этом кулацком хозяйстве конфискуется всё движимое и недвижимое имущество. Чтоб через пару дней вас здесь не было.
Как хотелось хозяйке, растерянной и ошеломлённой, заголосить, закричать в отчаянии: «Люди, куда ж я пойду с малолетними? Да из своего-то собственного угла!» Но кто услышит? Только склонила голову от обиды и страдания.
Пошла от дома к дому по селу, прося, чтоб приютили. Всюду отказывали. Только хозяин небольшой хаты по улице Красного Октября, стоящей на месте нового большого дома Надежды и Николая Маскадыновых, согласился принять её на постой. Пожалел бедную бабу с детьми:
- Переезжай. Не под открытым же небом быть вам теперь. Да и мне, одинокому, по домашности поможешь.
Ещё и года не прошло, как гонения возобновились. Буйно же расцвела сорная трава России, создав своё руководство на местах. Твёрдо решено по указанию сталинцев полностью заглушить, уничтожить трудовое крестьянство. Лишить земли его подлинного хозяина. Выдернуть корни. А оставшихся согнать в колхозное стадо, закрепостить, лишить права выезда.
В начале лета 1931 года к хате, где жила «кулачка» Екатерина Тихонова, подкатили две подводы.
- Срочно грузись! На высылку, – услышала она.
На одну из подвод сложила немного хлеба, оставшегося от зимы, скудные пожитки, на другую села сама с детьми.
В центре поджидали подводы из Баженовки, с такими же обречёнными на изгнание. Стояли конвойные, чтобы никто не смог сбежать. Когда подъезжали к Ачинску, там уже собрался большой обоз. Последние подводы к нему подгоняли из Секретарки.
…За Чулымом пришлось ждать ещё дольше: к обозу непрерывно подходили подводы из других районов. Везли семьи местных, добросовестных тружеников земли – классового врага советской власти.
Путь до таёжного Тегульдетского района Томской области оказался долог и изнурителен. Ехали и в дождь, и в зной, съедаемые гнусом. Ослабленные и измученные, старики и больные дети умирали. Их убирали с подвод и без захоронений оставляли под деревьями, едва успев прикрыть трупы ветками, травой.
Семейство Тихоновых вместе с другими изгнанниками из Причулымья оставили на одной из старых таёжных гарей.
- Располагайтесь! Здесь вам жить. Называется посёлок «Светлый»,- сказал сопровождающий.
Никакого жилья. Только валёжины, высокие чёрные пни, да кустарник, окружённый тройной стеной дремучего леса.
- Прими и сохрани нас, тайга-матушка, - перекрестилась Екатерина Николаевна.
Ей повезло, что рядом оказались родственники Захар и Герасим, также с семьями, сосланные из Улуя. Мужики, не медля ни минуты, на скорую руку устроили из хвойных веток просторные шалаши, которые и ветер не продувал, и дождь не мог пролить. Трудились допоздна. Впервые за многие недели дети свалились на «постели» из мягких пахучих пихтовых лапок и мгновенно уснули.
На третий день Захар и Герасим взялись за топоры, чтоб рубить дом, в котором смогли бы встретить предстоящую зиму все три семейства.
Мужики успели. Сбили из глины большую русскую печь и к первым заморозкам из её трубы уже вился дымок.
Екатерине Николаевне с её детьми отвели угол, где вместо кровати аккуратно выложили пихтовыми лапками высокую площадку.
Насколько это было возможно, бедолаги экономили муку, отруби, добавляя в лепёшки кору берёзы, малину, но всё равно эти основные продукты убывали. Едва-едва перезимовали.
Только свою маленькую доченьку Пану Екатерина Николаевна, как ни старалась, уберечь не смогла. От постоянного недоедания та стала дистрофиком. В ту же страшную, первую зиму изгнания она умерла.
…Наконец дождались спасительной весны. На первых проталинах едва зазеленели молоденькие побеги черемши, дети принялись её добывать. Рвать её ещё было невозможно: не ущипнуть.
Приходилось выкапывать корешки и затем срезать. В ход шли все имеющиеся в доме ножи. Искали сосны, чтоб набрать съедобных почек, выкапывали луковицы саранок.
Когда в доме закончился хлеб – не вытерпели, пошли просить милостыню. На счастье, за журчащим таёжным ручьём, не так далеко от наших новосёлов из Улуя, был уже обжитый большой посёлок обустроенный раньше их загнанными сюда крестьянами. Они успели раскорчевать
небольшие таёжные площади и занимались хлебопашеством. Туда и пошли Анна, Устинья и Катя. Несказанно обрадовались, когда в первом же доме им подали кусочки ржаного хлеба, оставшиеся от завтрака.
Много домов девочки не обходили: оставляли на следующие посещения. Не съев ни кусочка, даже не откусив от них, они, сколько оставалось силёнок в ослабших ножках, спешили к своим меньшим – Валюше и Сане. Там все вместе долго не видевшие хлеба делили его на равные дольки.
- Загублю я здесь своих деток, растеряю…- горевала крестьянка. И решила во что бы то ни стало сбежать в родные края.
Десятки тысяч крестьян Красноярья, лишённые права жить на родной земле, брошенные на произвол судьбы, обосновались на ранее необитаемых просторах Тегульдета. Построили дома, хлевы, развели скот, раскорчевали тайгу.
В основном это были семьи, в которых имелись хоть какие-то мужские руки – стариков да подростков, кроме тех, которых уже никогда не дождаться.
А Екатерине Николаевне Тихоновой не на кого было опереться: дочери, да малолетний сын.
Не захотела она быть и обузой для Захара с Герасимом, у которых свои дети, заботы.
Бежали с ссылки такие же, как и она. Круглый год, даже в зимнюю стужу. Но Екатерина Николаевна выбрала для этого летнюю тёплую пору, чтоб не загубить своих малолетних детей. И харчей-то в доме впрок не насобиралось. Так себе, не больше, чем на два-три дня.
…Первое время шли, торопясь. Чтоб как можно скорее покинуть место, где похоронена от голода умершая их самая маленькая Пана.
Екатерине Николаевне постоянно казалось, что за ними погоня. Едва послышится вдалеке шум колёс телеги, так они тотчас скрываются в придорожных кустах. И с громко стучащим от страха сердцем женщина долго ждёт, пока подвода проедет мимо и подальше удалится от них. «Хоть бы не поймали. В тюрьму ведь посадят, а детям тогда куда деваться?» – переживала Екатерина Николаевна.
Скоро кончились припасы, да и дети так устали, что всё чаще и чаще присаживались на обо- чину дороги. А потом и вовсе продвигаться вперёд стало труднее: у Саши опухли ножки. Девятилетняя Валя ещё крепилась, но без материнской помощи уже идти не могла. Тогда, сама уставшая, измученная женщина брала сына за одну руку, а второй вела дочь.
Когда на пути беглецов стали попадаться деревни, они ожили, наконец. Христом – Господом просили милостыню. Сердобольные люди подавали им кто что мог – кусочки хлеба, варёные картофелины, солёные огурцы.
Кое-как, завершив тяжкий путь, Екатерина Николаевна добралась до Большого Улуя. Однако многочисленные родственники, опасаясь, чтобы не арестовали беглянку, украдкой отвезли её с меньшими детьми в Нагорново. Там она устроилась свинаркой на животноводческую ферму. Нашлось кое-какое жильё. Тут семья ожила, было что поесть. Екатерина Николаевна и утром и вечером приносила домой корм, который задавала своим подопечным. В нём всё было съедобное – запаренная мука, варёный картофель, жмых, чечевица, вика. Это был рай в сравнении с постоянно голодным существованием в ссылке.
Так, семья благополучно прожила в Нагорнове несколько лет. Дети учились в школе, переходили из класса в класс. В. И. Тихонову неудержимо, болезненно тянуло в Большой Улуй, в родную сторонку, где веками пускал корни большой род Тихоновых. Ах, сердце, сердце, что ж ты не предвестило беду, пережившей столько мук бедной женщине. Свидание с родиной для Екатерины Николаевны обернулось горем. Зловредные люди донесли о ней. Арестовали и присудили 10 лет лишения свободы.
После ареста Екатерины Николаевны разлучились между собой и её самые младшие дети. Четырнадцатилетнюю Валю приютил у себя Иван Алексеевич Тихонов, родной брат её расстрелянного отца. А одиннадцатилетнего Саню принял в свою семью старший брат Фёдор, который, оставив шахты в Кемеровской области, перебрался в Хакасию, на рудник «Коммунар». Здесь же позднее стала жить и Устинья.
Волей судьбы Анна оказалась в Ленинграде. Катя нанялась в няньки к молодым учителям Анне Яковлевне и Фёдору Тимофеевичу Комлевым.
Устроились и остальные старшие дети Тихоновых – кто где мог, но значительно раньше, чем была арестована Екатерина Николаевна. Самая старшая – Александра – уехала на север.
Коротко о дальнейшей судьбе названных выше. Фёдор погиб на фронтах Великой Отечественной войны. Его племянник Саша, после окончания пяти классов, с 14 лет там же, на руднике, стал работать самостоятельно. Прослужив семь лет в армии, участвовал на строительстве Красноярской теплоэлектроцентрали. Потом потянуло на север. Оказался в Подтёсово. Сначала был кочегаром, затем, окончив школу командного состава, работал вторым штурманом на теплоходе «Ермак». Несколько лет на нём бороздил глубокие, быстрые воды могучего Енисея. Как хорошо знающему дело, Александру Васильевичу доверяют ещё более ответственную должность инспектора речного флота.
Как ни нравилась ему работа, пришлось, по состоянию здоровья, перейти на сушу. И здесь уже не был рядовым рабочим. Жил и работал в Ново-Енисейске, Ново-Маклакове, Лесосибирске, пока в 1982 году не вышел на пенсию. И тотчас переехал в родной Большой Улуй.
Александр Васильевич вырастил пятерых дочерей. Всем дал образование.
Анна Васильевна, живя в Ленинграде, обзавелась семьёй, но потеряла её: муж погиб в войну с Финляндией, сын умер в голодном блокадном Ленинграде.
Потом, переехав в Норильск, вышла замуж за вдовца, растила его пятерых детей и… под старость осталась одна.
Теперь все сёстры живут в Большом Улуе. Трём идёт уже девятый десяток, но когда собираются вместе, не чувствуют гнёт этого преклонного возраста.
2000 год встретили вместе с Валентиной Васильевной у Александра Васильевича. Взял он гармонь с полки, растянул меха, и полились дивные звуки милой казачьим сердцам песни:
При лужке, лужке, лужке,
При знакомом доле,
При знакомом табуне
Конь гулял по воле…
Дружно, складно подпевали ей помолодевшие голоса старушек…
А совсем недавно был у них семейный праздник – отмечали семидесятисемилетие Валентины Васильевны. Пили чай, пели песни и, конечно же произносили тосты в честь именинницы, от всего сердца желая ей долгих лет, прибавки правнуков.
В люди
- Большое спасибо, дядя, за приют и ласку. Поеду я в Ачинск, к сестре Кате. Может, устроюсь там на работу, - высказала Валентина своё решение дяде, родному брату отца, Ивану Алексеевичу Тихонову.
- Не гоню тебя, дева. Могла бы и доле жить. Родная, поди. Да, видно, Божья воля на то: как станет птица на крыло, так и покидает гнездо. Каким бы тёплым и уютным оно ни было, - мудро изрёк старый чалдон, работавший старшим конюхом в колхозе имени Кирова.
Внимательно посмотрел на крепкую, развитую фигуру племянницы, которой исполнилось 16 лет. Продолжил:
- Сохрани тебя господь. Не заметил, как успела повзрослеть. Да и за плечами семилетка. А это много значит. В городе будь осторожна и осмотрительна. Там варнаков немало. Наши-то донские предки городов избегали, не любили.
Почти два года Валентина прожила в его семье. Привык к ней, как к родной дочери. И теперь, усаживая её на попутную подводу, уходящую в город, погрустнел, заметно увлажнились его чёрные глаза. Ничего не сказал племяннице, чтоб не выдать своего переживания. Молча подал сидор с дорожной снедью и протянул в руки тряпицу, в узелке которой были бережно упрятаны, наверное, последние сбережения семьи. Потом долго стоял, провожая грустным, задумчивым взглядом удаляющуюся подводу с родной племянницей.
Радостно, с сердечной теплотой встретила Валентину сестра Екатерина. В ту пору она уже успела закончить четыре класса вечерней школы и работала в бухгалтерии военного городка.
Валентине повезло в городе. Оказалось, что её встретили не «варнаки», а добрые, приветливые люди. Её охотно приняли на Ачинскую швейную фабрику «Спартак», где вскоре стала работать самостоятельно.
Не прошло и двух лет, как наша односельчанка встретила своё счастье, в лице Дмитрия Леоненко из Ачинского педагогического училища. К тому времени девушка уже успела справить себе немало обновок.
В 1941 году Дмитрия, получившего диплом, направляют на работу в село Ивановку Бирилюсского района. Там он учит детей, а Валентина работает продавцом.
Только коротким было счастье молодой четы. В 1942 году Дмитрия направляют на фронт, где он попадает под Сталинград. Там шли ожесточённые оборонительные бои. В первые же дни получает ранение. После госпиталя снова Сталинград.
Валентина оставалась беременной. В 1943 году без него рожает сына и называет его Володей. Вскоре после второго тяжёлого ранения Дмитрий выбывает из строя и возвращается в семью. Фронтовик вначале работает инструктором в Большеулуйском райкоме КПСС, затем – начальником зеркального цеха промартели, переименованной позднее в комбинат бытового обслуживания.
В 1947 году, отбыв на каторге 10 лет, в эту семью возвращается Екатерина Николаевна. Сколько было радости! Обе женщины плакали, прижавшись друг к другу. Старушка, ещё не утра-тившая былую силу, оказалась нужной в семье: у Валентины Васильевны через год рождается дочь, которую назвали Верой, а ещё через два года – Надя.
Казалось, быть бы уж счастью до конца жизни. Есть дом, обеспеченно, под присмотром Екатерины Николаевны, растут дети. Да только вновь Валентину Васильевну подстерегало горе. Неоплакиваемое.
В 1959 году Дмитрий Яковлевич поехал в Красноярск для утверждения проекта строительства в Большом Улуе кирпичного завода, инициатором разработки которого был. Старый завод с его лошадиной тягловой силой и примитивной технологией производства не обеспечивал потребности района в кирпиче.
Только не довелось ему доехать до города. Произошла большая железнодорожная авария. При возникшем сильном пожаре сгорели вагоны вместе с пассажирами, среди них оказался и Дмитрий Яковлевич Леоненко. Не в кровопролитных боях за Сталинград, а в мирных тихих буднях при нелепом случае сложил свою голову кавалер ордена Красной Звезды и других государственных наград.
На попечении Валентины Васильевны осталось трое. В ту пору Володе было 16, Вере – 11 и Наде девять лет. Поднимала их на свою мизерную зарплату работника районного узла связи. Продолжительное время была оператором, затем – заместителем начальника.
Она не сломилась духом, не запаниковала, видевшая так много горя в своей жизни. Всех троих вырастила, всем дала образование, за что они ей теперь выражают признание, искреннюю сердечную благодарность.
Автор этих строк знаком со всеми её детьми. Заверяю, что они являют собой пример высокой интеллигентности, общительности и душевности.
Владимир Дмитриевич в своё время окончил педагогический институт, однако работать пришлось на другом поприще – в правоохранительных органах. Около 10 лет был офицером госбезопасности, куда, как известно, берут лучших из лучших.
Вера Дмитриевна (Лавринович по мужу) после 11 лет в школе, училась на бухгалтера. Теперь возглавляет бухгалтерию ремонтно-технического предприятия. О ней уже рассказывалось в районной газете «Вести», как об умелом и инициативном специалисте, благодаря которому, пожалуй, только и существует это предприятие.
Дело, которому посвятила свою жизнь Надежда Дмитриевна – ещё более широкого размаха. Став инженером-строителем, она 15 лет работала на возведении Братской ГЭС.
По проектам этого высокоэрудированного технолога строились заводы и другие крупные объекты в городе Шарыпово Красноярского края. Но, из-за Валентины Васильевны пришлось ей с сыном Димой, названным в память о погибшем дедушке и мужем переехать в Большой Улуй, к матери, за которой нужен уход.
Вроде как по воле рока Валентине Васильевне периодически наносятся тяжёлые удар за ударом. Несколько лет тому назад она полностью потеряла зрение. А что это значит для человека, говорить не стоит. Но и теперь, в таком положении, волевая женщина вне паники. Тем более, что рядом с ней – младшая дочь и любимый внук – восьмиклассник Дима.
У Надежды Дмитриевны есть ещё и старшая дочь – Оля, семейная. По примеру своей тёти – Веры Дмитриевны Лавринович, стала дипломированным бухгалтером.
Почти все внуки у Валентины Васильевны взрослые и обзавелись семьями. Старушка безмерно радуется, когда рождается очередной правнук. Их у неё уже шестеро.
Побольше правнуков, здоровья и долголетия вам, уважаемая Валентина Васильевна, в своё время немало сделавшая для развития связи в районе!
Е.Воронов.
P.S. Пока этот материал готовился к печати, из управления внутренних дел администрации края в Большой Улуй поступили справки о реабилитации Устиньи Васильевны, Анны Васильевны и Екатерины Васильевны Тихоновых. Валентина Васильевна и Александр Васильевич получили их раньше. Мы искренне рады за них – историческая справедливость по отношению к семье Тихоновых наконец-то восторжествовала.
«Вести» 25 и 29.05.2000 г. №60,61(6737,6738) (газета, издаётся в Большом Улуе)