Наша Республика в Поволжье была ликвидирована насильственно, по надуманным предлогам и с грубейшим нарушением конституционных норм. Переселение и обустройство в новых местах проходили в тяжёлых условиях. Пусть и не всегда, но доводилось сталкиваться с нескрываемой неприязнью к нам, депортированным советским немцам, со стороны местных, сибирских жителей. Временами и нам, детям, была заметна эта враждебность. Рассчитывать на обеспечение жильём, продуктами питания, медицинской помощью не приходилось. Многие из переселенцев жили в землянках, подвалах и других местах, мало пригодных для жилья. Мысль, которая преследовала постоянно, как бы поесть. Питались, кто как мог: работающие получали паёк, а те, кто не работал, были обречены на голодное существование.
Люди не опомнились от первого шока, как наступил второй. 10 января 1942 года вышло Постановление ГКО "О мобилизации немецких мужчин в трудармию", о котором до сих пор нельзя вспоминать без содрогания. Из мобилизованных немцев организовывали трудотряды при лагерях НКВД. Условия работы и проживания в лагерях, как мы теперь знаем, ничем не отличались от фашистских концлагерей, а нередко даже превосходили их по жестокости.
А скоро вновь пришла беда - тотальная мобилизация женщин-немок от 18 до 45 лет. Трудармейцы работали и жили вместе с заключёнными под конвоем. Заключённым приходилось даже полегче - они были на гособеспечении, кормили их лучше. А трудармейцы были на самоокупаемости.
Немцы-переселенцы и трудармейцы были брошены на вымирание, по сути уничтожалась образованная, трудолюбивая и законопослушная немецкая нация страны - тогдашнего СССР. Советские немцы безвозвратно потеряли родной кров и нажитое нелёгким трудом имущество, постепенно утрачивали свои национальные традиции, культуру, язык. Однако и в этом ужасном, унизительном положении мы - российские немцы - не потеряли своего национального самосознания, ментальности. Оставшиеся в живых в этой сталинской коммунистической смертельной мясорубке старались передать своим детям свои национальные черты, интеллект. Германия принесла публичное покаяние перед человечеством за фашистский строй, причинённые беды во Второй мировой войне. Как мы знаем, в меру сил и возможностей пытается оказать помощь пострадавшим российским немцам. Но, увы, не покаялась Коммунистическая партия за деяния своего предыдущего руководства, которое привело к истреблению немецкого народа России зверскими методами. Во всяком случае, мне не доводилось слышать высказывания нынешних коммунистических лидеров по этому поводу, а, может быть, делают вид, что прежние преступления их не касаются. Да и в верхних эшелонах власти не видно последовательных действий, направленных на полную реабилитацию российских немцев, стремления – пусть через столько лет - осознать грехи, помочь целому народу. Взять хотя бы такой частный вопрос: до сих пор нет продуманной и обязательной программы лечения бывших трудармейцев, которые оставили в лагерях своё здоровье.
С ужасом вспоминаю, что мне пришлось пережить в девять лет вместе с мамой в воркутинском лагере трудармии. Детей запрещалось брать с собой, меня прятали в ящике, так я вместе со всеми в товарном вагоне прибыл в Воркуту. Там женщин расселили в бараки, освобождённые от заключённых. Первое время мне пришлось прятаться, а потом руководство, охранники попросту не стали обращать внимания на нас, детей. В списках нас не было, поэтому и пайка не полагалось. Будто нас не существовало, а раз так - у лагерного начальства и забот никаких не было по поводу детских проблем. Из барака мы, дети, месяцами не выходили на улицу, так как у нас не было одежды, да и начальству не хотелось попадаться на глаза. В нашем бараке таких детей, как я, было пять человек, зимой мы топили печи, благо, был уголь, помогали убирать в бараке, ухаживали за больными - их было много. В труд- армии был непосильный рабочий день по 12 часов, скудный паёк, постоянное чувство голода, скученность в бараках. Баня случалась крайне редко, настоящей бедой были вши, людям невозможно было от них избавиться. В северных условиях часто не хватало даже простой одежды, не говоря уже о тёплой, люди обмораживались, простывали, замерзали. И так каждый день люди испытывали не только непосильные физические муки, но и моральное издевательство, унижение от охранников.
В ту пору моей маме было 25 лет. Это была красивая женщина. Она недоедала свой паёк и отдавала мне. Делились с детьми и другие женщины. Мы помногу спали, чтобы не хотелось есть. В начале 1945 года мама родила сестрёнку и как-то умудрялась кормить нас. Сестрёнку кормила только грудным молоком, она не знала другой пищи. Рожали и другие женщины, но дети вскоре умирали. Когда сестрёнке исполнился год, маму отпустили из трудармии. Но выдали только справку о том, что она находилась в трудармии; ни денег на дорогу, ни продуктов ей не выдали. Но мы были очень счастливы и рады даже тому, что нас отпустили из этого ада. После годового пребывания в лагере сестрёнке выдали свидетельство о рождении, тогда она стала законным человеком.
Не всем удалось пережить годы трудармии, многие сгинули. А вернувшиеся были больными, искалеченными физически и морально.
Я своими детскими глазами видел всё это, на себе испытал этой кровавой мясорубки. Это для нас, российских немцев незаживающая рана. Незабываемые воспоминания остались о людях, с которыми мне пришлось общаться в таких нечеловеческих условиях. Много лиха выпало на их долю - горечь, унижение, потеря родных и близких. Но они находили доброе слово, несли веру в Бога, неугасимую ласку к детям.
Приходя в Божий храм католического кафедрального собора, я молюсь и приношу живые цветы к плите в память о жертвах политических репрессий, всех тех, кто не вернулся, кого нет в живых, кто остался лежать в зонах, лагерях навечно, кто испытал насильственную высылку, спецпоселения и трудармию.
Да будет им вечная память!
Юрий Кнельс, пенсионер.
Sibirische Zeitung plus №8(26), 8/2000 (газета, издаётся в
Новосибирске)